Среднее Ухо или MaxNewDim

Он овладевает мною все безнадежнее и безнадежнее, он заполняет мой мозг, он вплетается мне в волосы… Он держит меня руками, он не дает мне глубоко вдохнуть, когда мне это столь необходимо… Да, это он! Это он мешает мне слушать музыку, всюду тыча на фальшь… Фальшь, фальшь… Везде эта неточность интонации, этот плавающий темп, эта грязь!

О… Когда-то я могла просто наслаждаться музыкой – теперь меня преследует   фальшь! Я иногда просто ненавижу себя, я чувствую себя полнейшим ничтожеством в сравнении с ним, и это при том, что он ежесекундно шевелится внутри меня. Скоро я сойду с ума. Я запрусь в комнате и буду молчать.   Я буду глядеть в пустоту, пока он не уйдет. А как только он уйдет, я сразу же брошусь вслед за ним, ибо теперь, без   него я стану еще большим ничтожеством, чем с ним, чем до него, чем в самые бездарные моменты моей жизни. Скоро я сойду с ума. Я уже сошла с ума. И все из-за какого-то Максима Новодмитриевича, который влез в мою голову и вставил туда свое среднее ухо, склонное к отитам. Это он, а не я отвратительно отщелкивает пальцами ритм и улыбается при этом надменной улыбкой джазмена! Это он! Это не я!.. Он вставил в меня свое ухо, свою отвратительную улыбку, свои сверхчеловеческие замашки!.. Зачем оно мне?! Разве не милосерднее было отдать мне свои связки и свои… пальцы? Впрочем, все это полная ерунда. Есть только Максим Новодмитриевич.

Да, он не сразу стал Максимом Новодмитриевичем. Сначала он просто был Максимом Дмитриевичем. Робок и скован, носил очки. Его шея росла из груди, длина рук не соответствовала масштабам тела, а цепкие пальцы назойливо ковыряли клавиши. Дышал Максим Дмитриевич громко и тяжело, был инфантилен, рассеян, добродушен и слышал только свой внутренний голос. Он и тогда для меня много значил. И, поверьте, мне бы его хватило!.. Но… как всякое живое существо, способное есть, глотать воздух, размножаться (и, как выяснилось позднее, вести автономное существование в моем сознании) Максим Дмитриевич рос, развивался и вскоре эволюционировал в Максима Новодмитриевича, приобретя среднее ухо, натренированное горло, чернявые волосы и манию величия. Он поуменьшился в масштабах и несколько повзрослел. И я посмотрела на него с нескрываемым восторгом! И он увидел мой восторг, он разделил мой восторг и понял однажды, что высшим благом для него станет поселиться в этом восторге. И он влез в самый эпицентр сей нескончаемой энергии и не намерен отныне его покидать.

О, я ненавижу это среднее ухо, ибо оно мешает мне получать удовольствие от окружающего мира! Ведь каждый раз, когда я раскрываю рот, чтобы излить свою песнь, оно, неуравновешенное и воспаленное, болезненно сжимается, переживая при этом самую страшную трагедию. И его боль не медлит с ответом, прогрызая дыры в моей совести, поражая в целом мое я, даря мне чувство вины, ложности и бесцельности. Вы скажете: «Опомнись! Оно же страдает, плачет, кровоточит, молит о пощаде!» Но, поймите, это не я! Это он! Это Максим Дмитриевич, который использовал мой мозг для того, чтобы стать Максимом Новодмитриевичем, а потом остался там навсегда и теперь то и дело щекочет мои нервы, ползает у меня под кожей и насаждает свое среднее ухо.

 Я ненавижу его и готова выплюнуть на него всю желчь, однако никогда не сделаю этого. Потому что не могу. Не могу и не хочу. Я люблю его. Я бросаюсь на колени, вздымаю руки к небу и что есть сил в моей убогой гортани кричу: «За что я люблю тебя?» И сотни надменных джазистов ухмыляются мне в ответ. В этих ухмылках вся моя жертва, мой смысл. В них моя беспомощность и их величие.

Вы думаете, я лгу? А знаете ли вы, что такое отвечать больше, чем за себя? Нас всех учили, что главное счастье – обладать собой, дабы держать себя в рамках и не позволить себе убежать. А я должна держать и себя, и Максима Новодмитриевича, и это при том, что сам Максим Новодмитриевич есть совокупность, ибо он членим.

Я люблю его и люблю ощущение его внутри меня. Я люблю это ужасное ухо и тошнотворную улыбку, манию величия и шею, растущую из груди, чернявые волосы и квадратные очки, его гений и мою бездарность. Впрочем, так ли я бездарна, раз он выбрал именно меня? Я не знаю. Я не знаю, сильны мы или слабы своим союзом, я вообще не могу говорить «Я», меня нет – есть МЫ. И это очень странно понимается – и страшно, и приятно, и смешно. Я никогда не смогу написать этого на бумаге или нашептать кому-то на ухо поздней ночью, поскольку словесная оболочка слишком неполноценна, ей не дано передать нашей радости и катастрофы единства. Вы думаете, это говорю я? Нет. Звук идет из комбика, а комбик силен только пока есть электричество. Значит, пока оно есть, я могу петь, кричать и хохотать вместе с джазменами! И я буду это делать, пока они не сожрут меня.

                Лето 2008.