Кинжал В наш век... - пер. М. Ю. Лермонтова

Gold decoration shines over my bladder;
The blade's reliable, without any flaw.
Its damask steel keeps a mysterious temper -
A heritage of the old east wars.

It served a rider for a coup of years
In mountains, without any pay;
Cris-crossed a chest, not only one, of enemies,
Had torn not only one shelter to end.

It shared fun more wieldy than a slave man
And clinked against the vexing speeches.
In that time the ornate carving was the alien
And shameful sign as the attiring feature.

Been taken by the brave kazak at Terek
On the cold corpse of its old owner,
Then longly it was lying in the pannier
Of the armenian seller in a van-shop.

Today, bereft of all its native scabbard
Because of war strike, it is poor
And miserable hangs on wall as toy
 
....

....
In our coddled century, ain't you, Poet,
Lost all your highest designation,
When you had changed your power for gold,
Which previously was met with adoration?
And formerly, the mighty rhytm of words
Did fire soldier for fighting.
There was great need in them to mob
As Cup of feast, as incense while Te Deum.
Your verse was flying over  mob,
And echo of the lofty thoughts thereafter
Was ringing as a bell on tower
In days of triumph and disaster.
But tiresome is then your simple proud toung,
We like the sparkles and delusions,
As shabby beauty shabby world got used
To hide its wrinkles under rouge so...
Would you then rise again out of sleep,
The prophet, who was so laughed at?
Or never you'd get out of the gold sheath
Your dagger, rusty by unbearable contempt?
---
*это еще рыба... в море
-----
Поэт

Отделкой золотой блистает мой кинжал;
Клинок надежный, без порока;
Булат его хранит таинственный закал —
Наследье бранного востока.

Наезднику в горах служил он много лет,
Не зная платы за услугу;
Не по одной груди провел он страшный след
И не одну прорвал кольчугу.

Забавы он делил послушнее раба,
Звенел в ответ речам обидным.
В те дни была б ему богатая резьба
Нарядом чуждым и постыдным.

Он взят за Тереком отважным казаком
На хладном трупе господина,
И долго он лежал заброшенный потом
В походной лавке армянина.

Теперь родных ножон, избитых на войне,
Лишен героя спутник бедный,
Игрушкой золотой он блещет на стене —
Увы, бесславный и безвредный!

Никто привычною, заботливой рукой
Его не чистит, не ласкает,
И надписи его, молясь перед зарей,
Никто с усердьем не читает...

...
В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Свое утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, которой свет
Внимал в немом благоговенье?

Бывало, мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы,
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.

Твой стих, как божий дух, носился над толпой;
И, отзыв мыслей благородных,
Звучал, как колокол на башне вечевой,
Во дни торжеств и бед народных.

Но скучен нам простой и гордый твой язык,
Нас тешат блёстки и обманы;
Как ветхая краса, наш ветхий мир привык
Морщины прятать под румяны...

Проснешься ль ты опять, осмеянный пророк?
Иль никогда, на голос мщенья
Из золотых ножон не вырвешь свой клинок,
Покрытый ржавчиной презренья?..