Десять лет без права переписки

 История, услышанная автором в купе
 скорого поезда Москва-Ленинград от
 попутчика - директора одного из
 предприятий ВПК СССР, ставшего
 прообразом литературного героя
 этого поэтического произведения.



 
 I.  Э Т А П

Злой ветер врывается в щели
вагона.
Мой внутренний стон не услышит
конвой.
Бежит паучок по решётке
оконной.
Я вижу его, ну, а значит –
живой.

Этапная вонь уже въелась
под кожу.
От мерзкой баланды воротит
нутро,
но даже сейчас я не верю,
что может
в момент человек превратиться
в zero.

Ритмично считаю вагонные
стыки,
сверяя по ним еле слышимый
пульс.
И слушаю молча соседа –
адыга,
что боле не свидится с дочкой
Айгуль.

По каплям, как патока, тянется
время.
Без всякой причины слезятся
глаза.
Припомнить пытаюсь я партию
Гремина,
что слушал в Большом лишь полгода
назад.

За что оказался в клетушке
вагонной,
и пнула страна, как под дых,
сапогом?
Ужель мой отец воевал
в Первой Конной
за то, чтобы сын стал народным
врагом?

Потупило взор в грязный пол
правосудье.
Зияют щербины от бывших
зубов,
да бьётся беспечное сердце
за грудью,
толчками сближаясь с державой
рабов.

Мне властью отмерены годы
забвенья.
Не верится в то, что останусь
живым.
Да на сердце камнем свалились
сомненья,
и рвутся надежды, как сгнившие
швы.

Навряд ли я справлюсь с душевным
некрозом,
ведь вырван из мира, как с корнем
сорняк.
Внутри так щемит от гудков
паровоза,
что тащит в бездонную яму
меня.

А вот и тупик у заснеженных
елей.
Вокруг суета и рычанье
собак.
Колонною по шесть навстречу
метели.
И в белой шуге леденеет
судьба...


    II. ВОЗВРАЩЕНИЕ С ВОЙНЫ

Гнил в зоне пять лет. И лишь месяц
в штрафроте
я кровушкой срок отмывал
до конца.
Пехотный майор, что уселся
напротив,
увидев награды мои –
спал с лица.

Чего ты буравишь глазами
медяшки?
Им пара тяжёлых ранений
цена.
И я улыбаюсь майору
с натяжкой
да радуюсь сладкой свободе
сполна.

Мелькают в окне перелески
и пашни.
Чернущими стаями в небе  -
грачи.
Да, мне повезло не попасть в списки
павших,
вот только опухшая память
кричит

о вырванной вере в чертогах
Гулага,
о съеденных жизнях в пастях
рудников,
о цвете кровавом советского
флага,
о власти, похожей на стаю
волков.

И я возвращаюсь туда, где
когда-то
был счастлив беспечно и верил
вождям.
Враг нации, ставший советским
солдатом,
как кукла в театре, что сняли
с гвоздя.

Смогу ли Отчизну простить –
я не знаю.
Её покаянье - 
мои ордена.
Однажды в таком же вот
солнечном мае
меня превратила в изгоя
страна.

Потру по гудящим вискам
кулаками.
Мне тридцать всего, ан, не в меру
седой.
И вновь за Победу я пью
с мужиками,
заправски разбавив спиртягу
водой.

Парит паровоз на пустом
полустанке.
Дурманит от запаха майской
листвы.
Даст Бог, я теперь расцвету
на гражданке,
всё прошлое сбросив в ладони
Москвы.

И прожитых лет вдруг рассыпется
бисер,
который не сможет склевать
вороньё.
Вот только в горе неотправленных
писем
на строчки разорвано сердце
моё.