Черновики

ЯРОСЛАВСКИЙ ВОКЗАЛ

Серп и молот на вокзале Ярославском.
В городе живём с тобой заправском,
настоящем городе, без фальши.
Поезда идут обратно, но не дальше.

Поезда обратно в Вологду уходят,
с книгами поэт в плацкарт садится.
Всё на свете точно так проходит,
как с перрона вспархивает птица.

На вокзале Ярославском хлебный привкус
светлого любимого напитка.
Эта сладкая блистательная пытка,
этот горький трогательный искус.

Эти люди странные с поклажей
видят мир в раскосом отпечатке.
Ну а мы как с дымом на сетчатке
что-то знаменательное скажем.

Мы рифмуем строчки первоклассно.
Иногда не очень. Что ж, бывает.
Это всё трагично и опасно,
это всё к чему-то там взывает.

Это песнь о «Балтике-семёрке».
Это песнь про город неустанный.
Мы спустились навсегда с галёрки
и взошли на этот полустанок.

                Июнь 2010

***
Мы разбежимся навсегда
по обрусевшим городам.
Мы разбежимся кто куда
по чернозёмным областям.

В посёлок юности приедем,
а там всё так же хорошо,
как будто ветер вскользь поведал,
что мы не умерли ещё.

И город Россошь обрусевший,
и химзавода плотный дым,
и калитвянский мел осевший –
поспешно в сердце сохраним.

И в дивном свете откровенья
вдруг приоткроется душе,
что на пластинке обновленья
круг повторяется уже.

Автобус «тройка» растрясает
былых, смешных односельчан,
знакомым образом светает,
и жизнь растёт по сторонам.               

***
Подогнала’ тебе подружка
«Форд» по дешёвке.
Давай накатим, где же кружка –
стоит в сторонке.

В авто’ сидения откинув,
мы рассуждали,
что жить, себя на мрак сподвигнув,
есть смысл едва ли.

Что нужно к свету выдвигаться
посредством слова,
что нужно музыкой стараться
понять толково

и наши чувства, и соблазны,
и прелесть жизни.
Она действительно прекрасна,
без укоризны.

И этой осенью бумажник
чуть пустоватый.
И на «Форде’» твоём багажник
слегка помятый.

И за беседою стемнело
(в салоне тоже),
и мы подумали несмело,
как мы ничтожны.

Как мы прекрасны и велики
и смотрим долго
на электрические лики
московских окон.

Кругом ночные магазины –
в них свет искрится.
И поцелуй в твоей машине,
он вечно длится.

АПОКАЛЕПТИЧЕСКОЕ

Прольётся кровь, как осень по району,
опешит звук пред этою рекой,
придут слова, и я отправлюсь к дому,
где ты живёшь, как Муза над строкой,
и встану, осыпаемый листвой.

И прилетит снаряд, и разорвётся,
разрушив моё тело без труда.
Кровь по глазам и по лицу польётся,
погаснет интернет, мигнёт звезда…
«Прости меня»,– скажу тебе тогда.

***
И серое небо ложится на ветки –
как взор подымаешь – и листья летят.
Из школы выходят гурьбой малолетки
под низкие своды осенних плеяд.

Листва облетает на модные тачки,
стоящие тесно в московских дворах.
И свой диалог начиная с подначки,
скупы малолетки в изящных словах.

Ребята рождались в недавние годы,
уже после взрыва Чернобыльской ЭС.
Плодятся приметы осенней погоды,
и мы превращаемся в мрачных повес.

И крутится в сферах злосчастная строчка,
чтоб ты мог оформить провальный сюжет.
Провальным сюжетом, как кругом порочным,
события жизни обводит поэт.

Бывает вот так, а бывает иначе.
Бывает, что солнышко выйдет на миг
и светлыми пятнами двор обозначит,
затем чтобы ты навсегда не поник.
 
Таджики, узбеки дворы подметают,
лежит светотень, остывает земля,
красивое солнце на листья сверкает,
и шлёт смс-ку зазноба твоя.