Неготовность

            Мы не выбираем времени своего рождения. Просто каждый из нас рождается в своё собственное, и в этом факте нет ничего особенного из-за его всеобщности и универсальности. Но точно таким же универсальным является и чувство, что у нас всё еще впереди, и обольщенные его обаянием и успокаивающей дремой, мы живем, учимся, работаем, направляясь в неизвестное завтра.  И мне кажется более чем вероятным, что даже глубокие пессимисты, где-то в глубине своего разочарования, все-таки надеются, что их время, лучшее время, еще придет.

            Точно так или приблизительно так рассуждало все российское общество образца 1914 года, находясь, тем не менее, на пороге Первой Мировой войны, величайших социальных потрясений, связанных с Революцией, с которыми неразрывно переплелась и от которых в существенной степени затемнилась и так мрачноватая история человечества. Но есть же у некоторых потрясающая способность и умение в письменной форме передать вкус, цвет, звук, чувство и, главное, ритм и человеческий пульс событий своего времени. Таким образом, становится доступным не только голый исторический факт в виде цифры или строки в учебнике, но и его эмоциональное содержание. Безусловно, это гениальная способность. И одним из тех редких литературных гениев, которые смогли поведать нам правду о постреволюционной России, является Евгений Замятин и его рассказ "Пещера".

            Уже только одно название вызывает чувство дискомфорта и желание найти уголок поудобнее. Но автор "Пещеры" вовсе не намерен предоставить нам такую возможность в своем рассказе. В этом Замятин бескомпромиссен, и буквально сразу же нас встречает целый поток самых неуютных  образов: ледники, пустыни, скалы и "ледяной рев какого-то мамонтейшего мамонта", и огонь, который вместо радости тепла приносит только чувство беспокойства и тревоги от самой главной сверхзадачи: "надо всякую ночь переносить свой костер из пещеры в пещеру, все глубже, и надо все больше навертывать на себя косматых звериных шкур". Образ "мамонтейшего мамонта" - и это читатель чувствует немедленно - играет некую контролирующую все произведение роль, не смотря на то, что автор обращается к нему всего дважды.

            Безусловно, в "мамонтейшем мамонте" автор видит неотъемлемый атрибут далёкой и холодной эпохи ледникового периода, который сознание писателя вызывает из прошлого, чтобы объяснить настоящее Петрограда 1920 года, Петрограда времен Гражданской войны.  На дворе всего лишь Октябрь, а целый город мерзнет, как будто это самая середина настоящей русской зимы. Но, как и всегда это бывает, каждый мерзнет по-разному. Мартин Мартиныч и Маша замерзают по той причине, что они не принадлежат миру абсолютно непривычного для них города, за стенами которого, где-то очень далеко, все ещё бушует гражданская война, пламя которой, каким-то страшным образом преломляясь расстоянием, превращается во всепроникающий холод, города,  в котором люди подобные им просто... не могут быть.

            Бедная, замерзающая Маша совершенно не думает о своем мучительном настоящем. Мыслями она в прошлом, в её прошлом, которое понятно, естественно и хорошо знакомо: "...моя синенькая комната, и пианино в чехле, и на пианино — деревянный конек — пепельница, и я играла, а ты подошел сзади...".  Завтра у неё именины, и ей хочется праздника: "Понимаешь, Март, — если бы завтра затопить с самого утра, чтобы весь день было как сейчас! А? Ну, сколько у нас? Ну, с полсажени еще есть в кабинете?"

            И Мартин Мартиныч, петербургский интеллигент, совершает кражу так не достающих для этого торжества дров у своих же соседей. Кражу он совершает совершенно неумело и неосторожно, предоставляя своим будущим обвинителям полную возможность вычислить и раскрыть себя. И к невыносимым условиям существования добавляется безысходное чувство вины. Вины, с которой люди его типа и склада просто не живут:  "Я украл — понимаешь? И Селихов мне... Я должен сейчас отнести назад — а я все сжег — я все сжег — все! Я не о поленьях, поленья — что! — ты же понимаешь?" Его объяснение с Машей, решение уйти из жизни с помощью "синего флакончика" с ядом - это кульминация трагедии людей, чуждых действительности своей неготовностью выживать в холодном городе, квартире-пещере, во враждебном окружении. Короткая словесная схватка - и вот Мартин Мартиныч вновь проигрывает. В этот раз проиграно право умереть первым, и он обреченно, раздавленный тяжелой пятой своего времени и роковых обстоятельств, уступает это право Маше.

            Образ "мамонтейшего мамонта", могущественного и непобедимого животного, вплетен Замятиным в повествование, как своего рода объяснение всепобеждающей силы неумолимых условий того страшного времени. Весь рассказ - это памятник трагедии тех, кто жил мечтами о лучшем и оказался не готов к резкой перемене обстановки. "Пещера" - это скорбный монумент русской дореволюционной интеллигенции, познавшей всю хрупкость привычного порядка вещей.