Даша-Малаша, навари нам каши...

Ну, здрасти, здрасти, здрасти, гости дорогия!
Давно не виделися!
Давно я ваших словарных запасов не слыхивала, ишь, умныя, опять учить меня будиття?
Не получицца!  Не по-лу-чиц-ца!  Кончилося ваше времечко-то! Кон-чи-ло-ся! 
Теперя я тута  хозяйка! Я! И ничаво со мною не сде-ла-и-ти! Ни-ча-во!
Морда моя им не па плану! Падумаешь, морда, как морда, ы-гы-гы, улыбаюся, вишь?
Вишь? Иль не вишь?
А сами-та, сами-та! Халенки долбанные!

Томка  стояла в дверях комнаты, держась  рукой за разбитый косяк. Затем подняла руку, пошарилась по полке над дверью. Сверху упал паспорт, какие-то письма, бумажки.
-Во!  - подняла вверх палец Томка,- вота  мой красный дипломишко-то! С пятерачками!
От слезок маих размазалися  букавки  чуток, а слово четко  написано – ат-лич-на!
Во! Вишь?  Атлична! – Дыша густым перегаром, Томка  совала красные корочки под нос то Шуре, сестре своего сожителя, то Вале, дочке Шуры.
-Чо отвернулися - то!  Не ндравится?  Не ндравлюся я им…

Томка  пошатнулась и, понюхав свой «красный диплом», выпучила глаза:
-Мать мая  радная! Раньше пах - та вкусна как!  Краскай… 
А теперя!
Теперча  ничем че-то не пахнет…
И малюхонький стал какой-та…
И не краснай совсем, пятнушки какие-та  на нем…

А че приперлися-та? – наконец - то  вспомнила она о гостях , - памёрла мать ваша.
Па-мё-рла!  Дом не отдам. Сын тута иё! И я! Ребятишков многа! Мно-га!

Томка стала совать диплом  в несуществующий карман.
Он упал на пол.
Валя   нагнулась, подняла диплом, измятый вкладыш к нему, паспорт.
Открыла паспорт.
С фотографии   на нее смотрела очаровательная девушка с короткой челкой и туго заплетенной  косой, перекинутой через плечо. Взгляд ее был добрым, открытым, она мило улыбалась всем, кто сейчас смотрел на нее.
Здесь ей было шестнадцать лет.
Всего шестнадцать…
А сегодня – тридцать  пять, а  выглядит на все пятьдесят.
Открыла диплом: «Сельскохозяйственный институт.
Специальность - агроном.»
Вкладыш – одни пятерки! По всем предметам – пятерки! «Отлично»…

- Томочка, да мы – то на день всего, даже ночевать не будем, к маме на кладбище и назад! Не нужен нам дом ваш! А  Толька где? Брат мой где?- спрашивала, обнимая пьяную Томку,  Шура.
-Коров пасет. В пять утра ушел. А я … я  вот тута  на хозяйстве, огород у меня, дом, дети… - успокоилась, наконец-то,  Томка, - давайте тада борща вам наварю, я вкусна борща наварю, объедитеся, ща  свеколки вырву, да листьев капустных нащипаю…

Держась за стены, Томка неуверенным шагом передвигалась в сторону выхода, а затем и вовсе выпала из дома.

В доме все было вверх дном .
На кроватях  голые матрацы, одеяла лежали на полу, видимо  из-за жары, спали на  них,  ни простыней, ни полотенец в доме не было видно. В грязные стекла окон бились мухи, начавшая было цвести герань,  засохла, так до конца  не распустив свои ярко красные цветы. Перекошенный  шкаф без дверок  был набит скомканной одеждой, она готова была вот – вот  вывалиться на давно не мытый  пол.
В  трехлитровых банках кисло молоко, в нем плавали мухи, грязные овощи вяли на полу, кастрюли и тарелки были немытыми.   По ним ползали горы  жужжащих мух. Пустые ведра грудились в углу. И только полное проросшей картошкой ведро  означало, что в доме, все - таки,  есть хозяин…

Гости вышли на крыльцо.
Томки нигде не было видно.

Заскрипели ворота.
-Дядько Панас, це  вы? – удивилась Шура.
-Да я, доця, я! До мамки приихалы?
-До мамки!
-Вот  це  и добре, а я вот медку накачав,  дай, думаю, дитяткам   миску донесу!

Старый дед, опираясь на палочку из осины, кряхтя  и постанывая,  поставил миску меда на  облезлый стул посреди двора, вынул из-за пазухи буханку свежеиспеченного ароматного хлеба, перекрестился, положил хлеб рядом  и медленно побрел к воротам.
-Дядько Панас! Як вы поживаете?
-Добре, доця, добре! Усе у нас добре! И вам того же, доця!
А Томка через неделю очухается.
Запила, дивка!
Толькину пенсию   получила. Вот и запила….
А то, ще вы приихалы, то добре!
Мамка  ваша  там  дюже рада буде…

Ватага ребят ворвалась во двор. Девочка и два мальчика. Все, похоже, погодки! От трех до пяти…
-Господи, у  Тольки   в Ленинграде дочке уже лет семнадцать, а это откуда столько!- ужаснулась  Шура…
Не обращая внимания на гостей, они рвали хлеб на куски, макали  в мед и с  наслаждением ели!
Все загорелые, голубоглазые, плотные, белоголовые!
- Мам, а они все   в нашу породу, - произнесла  Валя.
- Да и Томка красавицей была!  Это сейчас она без зубов, да запитая, что и не узнала я ее!

Дети наелись. Начали баловаться, хватая друг друга липкими руками.
Мухи липли к ним, облизывали их губы и щеки, но ребятишки не обращали на них внимания!
Валя схватила в сенцах  ведро, сбегала к колодцу, принесла воды. Умыла смеющиеся мордашки симпатичных  ребятишек. Девочка совсем не разговаривала, выражала свои эмоции руками и мимикой лица, но братья понимали ее замечательно!
Затем сложила всю посуду в большой таз, залила водой, засыпала сухой горчицей, веником из полыни вымела мусор, на большее время не хватило, пора было уходить.

-Дети, мы уходим, а мамка ваша где, до свидания  бы сказать!
Самый  старший и шустрый пробежал по огороду.
-Да вот она! Грядки полет!  Не! Уже не полет, спит!
Он подлетел к ней и привычно натянул подол сарафана на  ее голый зад.
Томка даже не пошевелилась.
Она лежала между грядок с морковкой в руке вниз лицом и спала…

После кладбища зашли к подруге Шуры –  шестидесятипятилетней Даше.
В доме было прохладно и чисто.
Окна  полузакрыты ставнями. На окнах – пушистые кусты цветущей герани.
Груды  белоснежных подушек с вышитыми наволочками  на кроватях напоминали башни, а кровати – произведение рукодельных искусств – кружевные  белые покрывала укрывали высокие постели. 
Вышитая  яркими цветами скатерть накрывала большой  стол посреди комнаты…
В переднем углу – иконы, которые  были украшены  цветами из оберток от конфет.
-Это мамина икона?
-Да, - сказала тихо Даша, - они ее выбросили, а я подняла…
-Спасибо тебе! Все как у моей мамы, она любила все белое  и вышитое.  У  тебя все, как у моей мамы было… И подушки высокие и скатерти, она так любила вышивать!
 И рушники у нее были самыми красивыми,  яркими, помнишь?
-Помню…
-Она была лучшей рукодельницей. Она умела и крестиком и гладью.
-А наши мамы ей все завидовали и учились у нее!
- Она учила всех.
-Она всех учила.

Даша напоила их чаем из трав и листьев из сада.
И они, Шура  и Даша, вспоминали свои молодые годы, своих женихов, смеялись, плакали, и скучали о  своих родителях, мудрых и таких  щедрых ко всем….
Вспомнили о Тольке, который учился, затем женился в Ленинграде, плавал капитаном по Неве, дочку Таньку растил там, а потом приехал в деревню  к маме, в отпуск, и, запив, застрял здесь.
Навсегда!

Прибежали внуки.
Даша накормила их  зеленым борщом с густой сметаной, напихала карманы пирогами со смородиной, дала ведерко утреннего молока, подзатыльников, чтобы не разлили по дороге!
Они ее обозвали – Даша – Малаша, убежали, смеясь и  крича:
- Даша – Малаша, навари нам каши!

«Волга» с шашечками на дверках, начала сигналить  на всю деревню, таксист торопился в город, оговоренное время заканчивалось. А до города еще четыре часа ехать!
Но они решили, все -  таки,  Анатолия,  увидеть…
Поехали к реке, где паслось стадо деревенских коров. Даша поехала с ними, с желанными гостями.

Толик  обрадовался, потом  заплакал, смущенно прикрывая свой беззубый рот кулаком.
Рядом с ним  сидел   худенький белоголовый мальчик, лет восьми.
-Старшенький мой, Витек, помогает коров пасти!  Без него никак мне  не справиться! Староват стал уже!  А Томку не судите, у нее еще есть двое детей,  от зверя-отчима, в бегах где – то  пацаны, бедная сирота она, не судите Томку!

Горевал Толька и плакал, обещая следить за могилой матери.
Очень просил найти свою самую  любимую первую дочку, которая осталась в Ленинграде и не отвечает на его письма.  А он, вот приехав всего на месяц к матери,  в это захолустье, потерял все, что было и теперь, не  совсем понимает, что приобрел в свои шестьдесят лет…

Через два года он умер.

А Томкины старшие сыновья попали в детскую колонию.
Она  продала дом за бесценок и ушла из деревни вместе с маленькими детьми в неизвестном направлении…
Местные жители поговаривали, что вернулась  она к,  старому уже, отчиму в город, от которого сбежала с маленькими детьми после окончания института. Но это были только разговоры и предположения…

1985год.