Молчание телят?

   Когда мне было пять лет, школа казалась мне самым прекрасным на земле местом! Сама заранее научилась читать, писать, понимать время по часам и считала дни: когда же, скорее бы!
   И вот настал тот самый замечательный день! Всё, всё у меня было сияющее: солнце, портфель, банты в волосах и букет в руках!
   А моя учительница - божественная! Безупречные учительские наряды, седеющие волосы, тяжелой косой уложенные на голове! Точно выверенные слова: ни одного лишнего, пустого или некрасивого! А взгляд: одновременно мимолётный и читающий твои мысли! Как нам хотелось прижаться к ней! И какая гордость, если это именно тебя она держит за руку!
   А директор! Высокий и стройный, в серебристом костюме, окутанный легким облаком рижского парфюма!
- Дети, как я рад видеть вас сегодня!
   Это он четыре года подряд вручал мне похвальные листы со словами:
- Молодец! Горжусь!
   Всё, всё было необыкновенно! Школа, как в песне, действительно была "похожа на корабль, плывущий вдаль" : большая, светлая, пахнущая пирожками и свежевыкрашенными классами! Я кружилась в просторных коридорах, платье веером раскрывало складки, и никто не ругал меня, и домой уходить не хотелось!
   
   Так было четыре года. А потом всё как-то сразу изменилось. Красавчика - директора сменила кособокая, усато-бородатая директрисса. Наша учительница взяла первоклашек. А наш новый "классный" разделил наш пятый "а" на хороших, плохих и никаких.
   Школа поменяла облик на столько, что и не узнать! Стены из нежно-молочных были перекрашены в тёмно-зелёные, а пол вообще покрыли чёрной краской! Исчезли люстры из коридоров, спортинвентарь из залов. Были разобраны стеклянные витрины с детскими поделками. Столовая закрылась. Котельная перестала работать. Система отопления в школе пришла в негодность. Мы на уроках сидели в шубах. Чернила в ручках замерзали и писать было невозможно!

   Школа у нас сельская и мы всегда помогали местному совхозу: летом выращивали овощи, а зимой работали на ферме. Для нас это дело привычное - и огород и скотина у каждого в хозяйстве!
Вот и на этот раз директрисса своим пришепётывающим голосом объявила:
- Ваш класс идёт кормить телят!
   Мы запрыгали от радости! Ведь кормить теляток в сто раз лучше, чем чистить коровники!
Быстро сбегали по домам, переоделись и на ферму! Но когда пришли, радость мгновенно улетучилась: крошечные, пахнущие парным молоком создания были на улице! Прямо на снегу, в маленьких, покрытых рубероидом клетях, высотой с метр! Они высовывали свои розовые язычки, жадно хватали чёрные сОски с молоком, которое моментально остывало на морозе.
   Что за "светлая" голова придумала "холодную систему выращивания молодняка"?! Ведь у нас зимой сорокоградусные морозы! Ком подступал к горлу, слёзы жалости душили! Но плакать стыдно, а возмущаться нельзя: ведь у нас тогда было "счастливое детство"!
   По домам расходились притихшие: каждый ведь понимал - не жильцы они, эти телята! Один пацан вдруг сказал:
- Раздали бы их нам! А мы весной бы вернули!
   Если дома корова отелилась - это же праздник большой! Как только мать вылижет теля, его домой забирали, в тепло. Вся семья собиралась вокруг этого чуда! Смотрели, затаив дыхание, как он чихает или шевелит пушистыми ушками, какие у него глазки, а какой чуб кудрявый! Подбирали имя и шептали ему в ушко, чтобы запомнил! Как смешно у него разъезжались тонкие ножки, скользили на полу! Как потом он начинал бегать по комнатам, потешно брыкаясь и вскидывая голову! А тут совхозные крохи - на снегу!
   Ночью я плакала в подушку: лежу тут в тёплой кровати, а они там, небось жмутся друг к другу, чтобы выжить!

   Но чудес на свете не бывает! Весной нам пришлось "ликвидировать последствия"... Замёрзших теляток всю зиму складывали в кучу. Трупики заледенели, превратились в монолитную гору в три метра высотой! Мальчишкам дали ломы, а девчонкам - лопаты. Пацаны остервенело долбили, льдинки взрывались, разлетаясь и тая на наших щеках, губах... Мы смешивали это с навозом на транспортерной ленте. Молча, не поднимая глаз... Может взрослым было всё-равно, а мы - хоронили. Хоронили "наших братьев меньших". Мы "провожали в последний путь" "невинно убиенных". Мы прощались со своим восторженным детством. Прощались навсегда!

   Когда потом дома я билась в истерике, мама не знала как утешить меня:
- Дочка, ведь это всего лишь телятки! У них судьба такая! Всех не пожалеешь, деточка! Ты вот теляток оплакиваешь, а мы в войну людей так не оплакивали: от голода пухли, смерти ждали, как избавления! Не плачь! Сколько ещё слёз-то будет в твоей жизни!
- Мам, так ведь не война! Не война!
- Тише, деточка! Им не больно уже! Послушай, им уже не больно!

   Её натруженные пальцы слегка царапали кожу, убирая прядки с разгоряченного лица. Её губы то целовали, то шептали вкрадчиво, словно баюкая или читая заклятие... Как могла лечила она мою первую настоящую душевную рану.