"Буковски плакал , когда Джуди Гарленд пела в зале нью-йоркской филармонии, Буковски плакал, когда Ширли Темпл пела "В моем супе печенье в виде зверюшек"; Буковски плакал в дешевых ночлежках, Буковски не умеет одеваться, Буковски не умеет разговаривать, Буковски боится женщин, у Буковски слабый желудок, Буковски полон страхов и ненавидит словари, монахинь, мелочь, автобусы, церкви, парковые скамейки, пауков, мух, блох, фанатиков; Буковски не воевал. Буковски стар и уже сорок пять лет не запускал воздушного змея; будь Буковски обезъяной, его бы взашей прогнали из племени...
мой приятель до того озабочен сдиранием мяса моей души с костей, что едва ли задумывается о собственном существовании.
-зато Буковски очень аккуратно блюет и при мне никогда не ссал на пол.
как видите, я все-таки наделен некоторым шармом."
Буковски как всегда, Буковски как он есть. Грубый, пошлый, дряблый, похмельный, нежный и очень грустный. Вот не совру если скажу, что за время прочтения несколько раз замечала чрезмерную увлажненность глаз. Даже когда Буковски пишет о том, что произошло минуту назад, это звучит так, будто свершилось лет двадцить тому, и до того оно безвозвратно, и до того недосягаемо теперь... для больного старого Буковски, который считал Микки Мауса нацистом.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.