Петербург

Представь, Mon Cher, повсюду чудный люд из-за границы,
Ватаги хипстеров проводят стильный карнавал.
То - я гуляю по прошпектам северной столицы,
Приехав ненадолго из страны Идель-Урал.

Изысканная пасмурность Европы утонченной,
Болотистое устье, разодетое в гранит,
Судьбой, с жестокой волею петровской, обрученной,
Солёным ветром душу азиатскую пьянит.

Культурно-матерясь словами финского фольклора,
Не свыкшийся со злым жужжаньем сухопутных мух,
Сквозь шелуху совкового имперского колора,
Проглядывает Новгородско-Скандинавский дух.

Ночная темень наползает с городских окраин,
Рябь ледяной воды - в оствЕтах тусклых фонарей,
Классическим излишеством цветут фасады храмин,
Скрипят в морском порту канаты сотен якорей.

Луна желтеет выщербленной жестяной тарелкой,
Разводятся величественно-медленно мосты,
Нева уходит в небытие залива, мИнув Стрелку,
Упавшими распятьями распластаны "Кресты".

Вцепился в остров Заячий, когтями бастионов,
Фортеции, зело великой, каменный остов.
Монетным звоном заглушая хор предсмертных стонов,
И посвист рвущих плоть ударов пыточных хлыстов.

Торжественно-причесано на площади Дворцовой,
Подножием для ангела - гранитная свеча.
Холодный дождь всё заливает сыростью свинцовой,
Дробясь о стертый камень мостового кирпича.

Расправленные рукава Казанского собора
Прикованы гвоздями мрачных каменных колонн,
Тяжелым частоколом полукруглого забора,
Мешая улететь за море, в райский Авалон.

На грубо стёсанной скале, грозя надменным шведам,
Длань царственная кажет на варяжские брега.
Взамен другого, стал главой чухне и самоедам,
И прочим, коих скрыла здесь дремучая тайга.

Засим, Mon Cher, пока что закруглюсь, поставив Vale.
p/s: Стою, опершись *опой о гранитную плиту,
А лабухи поют на Грибоедовом канале
О севшей батарейке, погружаясь в темноту.