А. Максимов. Так было... 86. Кузина

Анатолий Максимов. ТАК БЫЛО... 86. Книга вторая. Франция

«Кузина»

               …«Скажи, на милость, Купидон,
               Посланник рая ты иль ада?!»

Человек – животное общительное. Ему органически необходимо общаться c себе подобными и говорить или о вещах и событиях «нейтральных», или же рассказывать «конфиденциально» о том, что происходит в жизни того или иного знакомого или знакомой. Другими словами – заниматься сплетнями.

У меня был приятель, Сережа, старше меня лет на пять, который сплетнями не занимался и если что-то рассказывал, то, в основном, об эпизодах своей личной жизни.
Из разговоров с ним я узнал, что он, уроженец Киева, был мобилизован в 1942 году и попал в плен. Затем, по неизвестной ему причине, был отпущен немцами из плена, вернулся домой и потом, когда советская армия начала наступать на Киев, эвакуировался со многими другими жителями на Запад – к немцам.

Сережа часто заходил к нам. Едва владея французским языком, он почему-то старался перевести русские поговорки на мало знакомый ему язык. Я объяснял Сереже, что его переводы не всегда передают тонкость поговорки, однако он не обращал никакого внимания на мои замечания и продолжал смешить мою жену до слез.

Было воскресенье. Сережа пришел к обеду, после которого мы должны были поехать на шахматный турнир защищать цвета нашего русского клуба. Как полагается, мы выпили несколько рюмок водки во время обеда и по чашке крепкого кофе перед дорогой.

В зале полная тишина. Вдруг разнесся плачевный «ай-я-яй» Сережи и раздался перекатистый смех жены. Едва переводя дух, она сказала, что Сережа вздремнул и, проснувшись, сделал нелепый ход и проиграл ферзя! В зале раздался громкий смех!

В результате, команда все ж таки выиграла, но Сережина жена запретила ему пить водку перед соревнованием!

В марте 1979 года моя жена попала в автомобильную катастрофу и скончалась в ту же ночь.
– Я знаю, что тебе тяжело, – сказал Сережа, – но ты ничего не изменишь. Хочешь, мы поедем на Лазурный берег, переменим обстановку и отдохнем?

Подошло лето, и мы поехали отдыхать. Путь перед нами лежал длинный. Шутка ли, добраться до Лазурного берега за один день – летом, по перегруженным дорогам!
Каждые два-три часа мы останавливались, выпивали лимонад или кофе или прожевывали сэндвич с ветчиной или сыром и вновь втискивались в поток машин.

Я попросил Сережу рассказать поподробней о тех моментах, которые были связаны с его жизнью во время немецкой оккупации. Он мне говорил, что описывать события, имевшие место на «временно оккупированной» немцами территории, не так-то просто. Во-первых, из-за многогранности событий и, во-вторых, из-за их недостаточной длительности. Тем не менее, его свидетельство было интересно тем, что оно отражало действительность, в которой он чувствовал себя ничтожной пешкой в замысловатом калейдоскопе происшествий на мировой шахматной доске.

***

– Все происходившее было неясным и неопределенным, – начал Сережа. – Когда я был в плену, все было ясно и понятно; когда я шел домой из плена, то тоже все было ясно и понятно, а когда я очутился дома, все смешалось. Вышел я, как помню, на довольно широкую улицу, ведущую от Пушкинского Проспекта к главной достопримечательности города – крупным металлургическим заводам. К моему удивлению, здесь ходили трамваи – следовательно, город еще жил, хотя народу на улице было совсем мало и все казалось заброшенным.

Я не знаю, каким я должен был показаться немногим пассажирам в своей грязной измятой шинели, без сапог, с торчащими над белыми туфлями остатками носков, грязный и небритый. И могло показаться подозрительным, почему вдруг в трамвае, при немцах, оказался советский солдат. Но меня никто ни о чем не спросил, а когда я полез в карман, чтобы достать деньги на билет, кондукторша отказалась их брать – поедешь так!

Так я и поехал, но дальше нужно было дойти пешком до того дома, где я еще недавно жил. И на одной из улиц я напал на свою старую знакомую – Ольгу, которая тоже всплеснула руками и даже закрыла лицо ладонями: «Неужели это ты»? Ведь для нее я уже давно исчез, так как «эвакуировался» на Восток.

В общем, она пригласила меня к себе на дом, покормила, выдала старое синее пальто мужа и какие-то ботинки, но брюк подходящих не было, и я так и остался в солдатских шароварах, обтянутых внизу остатками носков…

Сережа замолчал. Ушел мыслями в прошлое?

Все ли происходило так, как мне рассказывал Сережа или же были «пятна» в его биографии, о которых он не хотел говорить, – не знаю. Во всяком случае, один наш общий знакомый, тоже киевлянин, рассказал мне, что Сережа пережил большую драму: вернувшись из плена, он пошел домой, но на том месте, где стоял «его» дом, была огромная воронка от разорвавшейся бомбы. Он бросился к соседям: «Скажите, бомба упала после эвакуации жителей»? Но никто ему на его вопрос не ответил!

Я подъехал к бензоколонке, заправил машину и предложил Сереже выпить кофе.

Мы опять втиснулись в поток машин и поехали дальше. Сережа продолжал молчать.
– Если можешь, то останови машину, мы перекурим, и я тебе расскажу эпизод из моей жизни во Франции, который я пережил именно в том месте, куда мы едем.

Я вывел машину на стоянку отдыха, мы закурили, и я поинтересовался местом, куда мы ехали.
– Скажи, Сережа, ты уже бывал там, куда мы едем?
– Бывал, даже несколько раз, пока не споткнулся. Я тебе сейчас расскажу эту историю. Место, куда мы едем, называется «Русский холм» и находится оно в непосредственной близости к городу Лаванду.

***

И он начал свой незатейливый рассказ о некоторых фрагментах своей жизни, связанных с этим местом.

– На макушке холма, – продолжал Сережа, – стоит кирпичный дом не первой молодости, в котором размещаются управление и хозяйственная часть, а рядом с ним расставлены палатки и временные бараки для отдыхающих – вне зависимости от их социального положения. Плата за услуги и удобства вполне доступна для желающих провести две-три недели в непринужденной, приятной атмосфере. По вечерам поются русские песни под аккомпанемент гитар и крепких напитков.

Подняться на этот холм тем, которые приезжают впервые в лагерь, не так просто: дорога в зарослях. Естественно, что приехавшие обращаются к местным жителям, которые разводят руками, говоря, что они впервые слышат такое название.

В лагере царили полная свобода слова и действий. Кухня на ночь не запиралась. Очень часто проголодавшаяся молодежь забиралась на кухню в два-три часа утра, отваривала хорошую порцию макарон, заправляла их итальянским соусом и поспешно проглатывала горячее блюдо.

– Раз в неделю, – продолжал Сережа, – мы группой спускались к подножию холма пообедать в уютном ресторане, в котором подавался отличный кускус (арабское блюдо). Разговоры были общими: о жаре, о купании, о соседях по палатке, о том, кто за кем ухаживает, кто к кому ходит в гости, о мелких дрязгах и о ближайшем приезде профессионального гитариста и т.п.

Однажды, после очередного обильного кускуса, орошенного холодным розовым вином, я вышел на улицу и попал под палящее солнце. Меня внезапно бросило в пот и охватила слабость. От вина? От солнца? От сочетания того и другого? А тут еще надо было подняться на холм. Я взял свою соседку по столу «на буксир», и мы двинулись…

По рукам полилась какая-то особая теплота, которая не имела ничего общего ни с солнцем, ни с вином. Чувствовалось, что происходит нечто необычное. В конечном итоге, я ей помог подняться на холм, и... случилось нечто непредвиденное, за что я был обвинен, что поступил не по рыцарски, что я «воспользовался обстановкой» и слабостью женщины и… тут же было добавлено: «Я тебя жду сегодня ночью. Придешь?» Я пришел.

И потом приходил каждый раз, когда позволяла обстановка. На холме пошли многозначительные переглядывания, которые быстро перешли в намеки, и, наконец, пошли беззастенчивые разговоры «на нашу тему».
– О чем речь? – спросила моя дама. – Я его кузина!
– Вот бы мне такую кузину! – сказал один из присутствующих.
– По Сеньке и шапка! – ответила «кузина».

В итоге, любопытство было удовлетворено, а я узнал, что у меня есть кузина, о существовании которой я и не подозревал. Наше «родственное» начало нас связало.

Мало-помалу я узнал, что кузина была замужем, что у нее двое детей и что после рождения второго ребенка она развелась. Я же был закоренелым холостяком. Поэтому наше небо было, в этом плане, безоблачным. Через некоторое время кузина мне поведала, что у нее был хороший знакомый, врач по профессии. Очень порядочный, внимательный и чуткий человек. Прошло еще какое-то время, и она опять сказала, что у нее есть хороший знакомый, врач по профессии. Еще через некоторое время она сказала, что была у врача в прошлое воскресенье.

В неприемный день?! Это произошло тогда, когда я думал, что наш корабль вошел в спокойную бухту, что установилась спокойная жизнь, что можно думать о будущем.
От визита «в прошлое воскресенье» у меня закипела кровь. Но я взял себя в руки, чтобы не действовать сгоряча, и сделал вид, что ничего не заметил.

Наступило лето очередного года, и мы поехали (тогда у меня еще была машина) провести некоторое время, но не на Лазурный берег, как обычно, а на берег Атлантического океана. По дороге мы пообедали в ресторане, а после обеда я сказал «кузине», что я довезу ее до места и что впредь она сможет жить, как ей захочется, и встречать, кого пожелает.

Полились слезы, посыпались упреки в мой адрес, проклятия и брань. Я молча выслушал всю эту тираду, но ни разу не упомянул про существование «хорошего человека, врача по профессии», – несмотря на то, что кузина умоляла меня «так не делать».

Мы разошлись. Спустя несколько лет мы встретились – совершенно неожиданно… Она мне рассказала, что познакомилась с господином, прожила с ним около двух лет и что они разошлись.
– По чьей инициативе?
– По моей: он оказался пьяницей и грубым, – ответила она.

И мы вновь сблизились. Но обстоятельства были таковы, что я не мог ей уделить достаточное количество времени, и мы довольствовались моими промежуточными визитами. Потом у нее опять появился спутник в жизни, с которым она разошлась сравнительно скоро, и мы опять очутились вдвоем – через восемь лет после первой встречи. Мы оба постарели. Ревности к очередным спутникам жизни кузины у меня не было (исключая случай с доктором), но я хотел понять истинную причину таких «похождений».

Мне казалось, что это происходило из-за того, что она не переносила одиночества. Ей органически необходимо было заполнить создавшуюся в жизни пустоту, иметь кого-то «под рукой», с кем можно было бы поговорить, поделиться мыслями… Видимо, она не встретила достойного партнера и поэтому брала того, кто попадался под руку в данный момент, в том числе и меня – лишь бы не быть одинокой!

Прав ли я в своих рассуждениях или нет – не знаю. Но у меня было острое желание изложить «мою теорию» кузине, сказать ей, что мои чувства к ней изменились по форме, но не по сути, что мы можем быть настоящими друзьями, говорить без ложной застенчивости на любые жизненные темы.

И я ей позвонил… Автоответчик отрапортовал: «Bonjour, vous pouvez laisser votre мessage» (добрый день, вы можете оставить ваше сообщение). Кузина, подняв трубку, перехватила мое сообщение.
–Ты одна? – спросил я.
– Я не одна – впредь не звони!

Сережа глубоко вздохнул и словами «С тех пор я ей не звонил» завершил свое повествование.

Вскоре после этого рассказа, во время моего путешествия по США, я получил извещение из старческого дома о кончине Сережи – с указанием местонахождения его могилы и с просьбой зайти в управление и взять оставленный на мое имя небольшой пакет. В пакете было несколько наших общих фотографий и небольшой альбом с марками – на память!

===================

КОНЕЦ