Латгальский поэт Янис Пасторс. Избранное

На фотографии: Янис Пасторс на фоне своей картины "На берегу Куковы" (1949 г.). Коллаж Михаила Левашова
http://www.stihi.ru/avtor/levashev
 

ЧТОБ РОЗУ НЕ ОБЖЁГ МОРОЗ…
      
     Прочтя мои переводы стихов Яниса Пасторса, написанных им в начале 1940-х годов, одна читательница с удивлением заметила:
     – Даты написания тяжёлые, а стихи светлые, каждое стихотворение – акварель!
     В самом деле, откуда такие мирные стихи? Как будто бы и нет никакой войны! «О чём писать? На то не наша воля!», – справедливо сказал поэт. Не волен был и Янис Пасторс. А воспевал то, чем больше всего дорожил и что
грозила отнять война. В 1944-м году он отошлёт рукопись книги стихов в Даугавпилсское издательство «V. Locis». Но линия фронта уже миновала границу Латвии (началась Режицко-Двинская операция), и бандероль не дошла до адресата.
     Янис Пасторс родился 3 июня 1918 года в Балтинаве, в многодетной семье безземельных сельчан. Отец его Юрис был мастером по изготовлению мельничных жерновов. Он умер, когда мальчику исполнилось пять лет. Его мать Апалонию вместе с младшими детьми приютила в своей семье старшая дочь Ксаверия, которая, став опекуншей, сумела устроить брата в Боковскую шестиклассную школу-пансионат для детей-сирот (сейчас это в Пыталовском районе Псковской области). Здесь мальчика постигло несчастье: он заболел пневмонией. Болезнь настолько обострилась, что ему пришлось лечиться
целый год – сначала в Балви, а затем в Риге, и только в 1935 году он смог окончить шестой класс.
     В этом же году Янис поступит в Резекненское государственное профессиональное училище, где овладеет специальностью столяра. Затем окончит бухгалтерские курсы, но работать начнёт только через два года – после того, как поживёт и поработает у родственников-сельчан. В январе 1941 года он устроится бухгалтером в Балтинавскую школу. Здесь на его глазах арестуют директора, и на следующий день ему придётся поехать в Абрене, куда директора отвезут, и просить с ним свидания, чтобы тот расписался на необходимом для школы банковском документе. Увидев на станции товарные эшелоны с «врагами народа», готовящиеся к отправке в Сибирь, он понял, какая участь ждала директора.
     Во время немецкой оккупации Яниса Пасторса в армию (Латышский легион) не забрали, забраковав с диагнозом «бронхиальная астма», но  перевели из школы в канцелярию строительной фирмы. Тут он, имея возможность выдавать справки, освобождающие от призыва в армию,  многим помог её избежать. Несомненно, рисковал, и когда власти прознали о его «подвигах», ему пришлось скрываться на хуторе одного знакомого сельчанина. «Но Абренская биржа труда, – пишет Антон Слишанс, – его нашла и направила работать в Виляку», где он и встретил Красную армию.
     Когда установилась советская власть, Яниса Пасторса всё же признали годным к военной службе. После подготовки в учебном полку (г. Вышний Волочок) он в качестве пехотинца-миномётчика 577 стрелкового полка 205 стрелковой дивизии 2-го Белорусского фронта участвовал в Прусско-Померанской операции, был дважды контужен и тяжело ранен, награждён боевыми медалями. Демобилизовали его по инвалидности в феврале 1946 года.
     Возвратившись домой, поэт пишет стихи о войне, посылает их в центральные республиканские издания и всюду получает отказ в публикации. Объяснения везде были одинаковы: стихи о войне, мол, принимают только от коммунистов. В 1949 году поэт становится свидетелем жестокого «раскулачивания» хуторской Латгалии. Ему претит репрессивная политика новой власти, насаждающей «единственно верное учение», и, конечно же, он не только её не приветствует, но и не считает возможным как поэт с ней сотрудничать. Отныне он «пишет в стол».
     Внешне жизнь его, по советским меркам, считалась благополучной. С 1947 года поэт зарабатывает на хлеб насущный нормировщиком, счетоводом, бухгалтером – в Потребсоюзе, в дорожном отделе, в колхозе, в МТС, в службе мелиорации… После женитьбы в 1952 году живёт у жены Теклы Слишане в селе Стаблёва Шкилбенской волости (тогда сельского совета). В 1954 году у них родится сын, которого назовут Антоном (нынче он фермер-овцевод). В 1956-1967 гг. Янис Пасторс, работая бухгалтером в Упитской школе, будет часто замещать учителя по трудовому воспитанию и обучать школьников столярному мастерству.
     Свой досуг он целиком отдаёт художественному творчеству, и не только поэзии, но и прозе, и живописи. В 1966-1969 гг. учится заочно в Московском народном университете искусств (факультет «Рисунок и станковая живопись»). С мольбертом за спиной поэт объехал на велосипеде всю Латгалию! Он выставляет картины в школах, клубах, библиотеках, дарит их друзьям, устраивает постоянную экспозицию у себя дома. На его творчество местное партийное начальство смотрит  настороженно (не под партийной, мол, опекой творит!), а прознав о его писательстве, шантажирует, пытаясь повесить на него ярлык антисоветчика. Но от прямых репрессивных мер всё же удерживало коммунистов то, что писатель был инвалидом Великой Отечественной войны. В 1971 году он отошлёт стихи известному латгальскому общественному деятелю, педагогу и писателю Степонсу Сейлису, который напечатает их в своём рукописном журнале «Gaisma» («Свет»).
     С 1991 года, после обретения Латвией государственной независимости, Янис Пасторс публикуется в местной периодической печати. Однако первую книгу (проза) «Nuvaluotuo graksyudze» («Запоздалая исповедь») он издаст только в 2005 году. А в 2006 году выйдет в свет его первая книга стихов
«Sila ziedi» («Лесные цветы»). Зная о предсмертной болезни Яниса Пасторса, этот сборник поспешили издать его друзья Антон Слишанс и Янис Элкснис. Антон принёс книгу автору домой. Тот уже не вставал с постели. Подержав её (долгожданную!) в руках, поэт едва слышно, но с глубоким
чувством скажет: «Спасибо, братцы!». Жить ему оставалось одну неделю.
     Скончался Янис Пасторс 10 апреля 2006 года. Похоронили его на Чилипинском кладбище Шкилбанской волости Вилякского края. В 2007 году на могиле установят гранитный памятник, который изваяла скульптор из Даугавпилса Инара Гравеле. Она назвала свою работу «Цветок луны».
Недаром и поэт дал книге стихов цветочное название: в ней часто встречаются цветы. Появится цветок и в «Песне мира». Здесь поэт, славя солнце, жизнь и красоту, ревнуя о её спасении, обращается ко всем грядущим поколениям:

Держа в руке цветок живой
Дитя, пред солнцем восходящим
О счастье и свободе пой –
Чтоб солнце нам сияло чаще,

Войны чтоб избежать угроз,
Чтоб розу не обжёг мороз:
Один лишь раз нам жизнь даётся –
Пусть красота её спасётся!

Да будет так!

 Автор выражает благодарность Антону Слишансу за предоставленные фотографии,документы, биографические данные Яниса Пасторса и подстрочные переводы его стихов, благодарит также за подстрочники поэтессу Ольгу Орс - http://stihi.ru/avtor/olaf2


ИЗБРАННОЕ в переводах Георгия Куликова


ФИЛОСОФИЯ

Наш прах травою порастёт,
Но жажда жизни не остынет.
Что не явилось, то не сгинет,
И то, что есть, и что грядёт.

Так тайну о конце времён
Через века проносят люди,
И всякий смертию пленён,
А жизнь была и есть, и будет.

Нам срока смерти не исчесть,
Но знаем: в тайной круговерти
Чреды рождения и смерти
От вышней силы мера есть.

1942

ЗИМНЕЕ УТРО

Сегодня тихо здесь, как никогда.
Так медленно  снежинки небо сеет!
И подо льдом студёная вода
Молчит, и на рассвете воздух рдеет.

Но скоро, как на крыльях, детвора
Помчит на санках с визгом и со смехом,
Крича восторженно: «Пришла! – ура! –
Зима!» – и звонко отзовётся эхо.

1942

ДУША

Ни бедами, ни болью кладезь твой
Не вычерпать – его бездонны воды.
Чего же ищешь, позабыв покой,
И для кого поёшь ты песнь свободы?

Порою ты звездой в ночи горишь,
А иногда сияешь розой рая.
Не метеор ли ты, который лишь
И может жить, во тьме миров сгорая?

1942

БЕЗ МНОГИХ СЛОВ

В стихах излишним многословьем
Идей высоких не поднять.
Хочу лишь рассветать любовью
И правду жизни рассказать:

О том, что шепчут тихо ели,
Глядясь в озёра поутру,
О чём цветы душе пропели,
Покачиваясь на ветру...

К излишку слова нет участья –
Горька непрошеная соль.
Хочу лишь говорить о счастье...
Как расцветает в сердце боль.

1942


В ЛАТГАЛИИ

Здесь в травах капельки росы томятся,
И ветерок в листве, как альт, свистит.
Я в даль стремлюсь – там тучи золотятся,
Иду, гляжу – и глаз не отвести.

Там, по преданию, боры синеют
И сказочные птицы пО небу плывут.
Ай, милые вы гости! Нас жалея,
К нам духи древние гостить идут…

1943
       
ПОЭЗИИ

К тебе взываю, может быть, напрасно.
Ну что ж, тоска перегорит. Видать,
Скудеет сердце  –  в безучастном,
В нём ничего уже не разгадать.

Ладони стисну, погружусь в моленье...
Ах, эта боль – она, как от огня:
Поэзия, в тебе одной спасенье,
Почто ж не расколдуешь вновь меня.

1943

СКОРБЬ

Такая скорбь! Молился бы – но как?
Во прахе корчась, в жалком униженье,
Лопатою разрубленный червяк,
Кого попросишь о своём спасенье?

За каплей капля полнят океан –
Но разве слёзы прОлиты напрасно?
Ведь только так – путём сердечных ран! –
Художник может овладеть прекрасным


НЕ ВЗЛЕТЕТЬ...

Сколь ни стремись, а ласточкой не взвиться,
Крепка сознанья тягостная нить.
Не даст она душе освободиться,
Но жажды воли сердцу не изжить.

Ведь то, чего оно желает, свято.
Не вымолить! И не найдётся слов…
И не унять вовек  душе крылатой
Страданий тайных от земных оков.

Сколь ни стремись, а ласточкой не взвиться,
Крепка сознанья тягостная нить.
И суждено душе тоской томиться –
Такой ей крест! – а сердцу вечно ныть.

1943

***
Пожизненно останется во мне
Звучать несбывшееся – монотонно,
Тягучей пыткой в неотвязном сне,
Оно измучит душу тяжким стоном.

Как так случилось? Были мы близки,
И вот, оторванные ветром листья,
Друг другу чужды… И всё чаще мысли
О том, что не избыть такой тоски.

Нагрянет осень криком журавлиным,
Нежданный иней обожжёт цветы,
Тебя ж всегда помянет ночью длинной
Глухая боль несбывшейся мечты.

1943 

У КУковы*

Между лилий белых утлый чёлн
В полдень дремлет без движенья.
КУковенька, я в узоре волн
Детства вижу отраженье.

Плещет о весло далёких лет
Облаков плывущих стая.
Тех мгновений не вернуть мне, нет,
Только грусть не отпускает.

Расскажи мне, КУковенька, быль
Древних дней иль просто сказку.
Ласку волн твоих я не забыл,
Как и рук девичьих ласку.

1943
_______________________________________
* КУкова (русское название - Кухва) -
левый приток реки Великой


***
Люблю тебя, как и любил,
Но ты отчаялась мне верить
И отворяешь сердца двери
Как будто из последних сил.

Порой любовь так нежно жалит,
Что ты не знаешь, где болит –
Несёшь страдание в бокале,
Который смерть в себе таит.

Нельзя, мой друг, дразнить любовь –
Тут может всякое случиться:
Сердцам так просто разлучиться,
Когда мороз остудит кровь.


ПОТЕРЯННОЙ

Холодным ливнем знойный день
Прольётся в ночь, и утром ранним
Напьётся жаждущий олень,
Но мне не утолить желаний.

Опять ты снилась наяву,
Томя бессонницей… Светает.
Я вновь в отчаянье зову,
Но тщетным эхом имя тает.

И горестно, и одиноко…
Так тягостна глухая высь!
Мечты моей в бору далёком
Хотя б кукушкой отзовись!

1943


МОИ СОЛОВЬИ

Уж соловьи мои в другом саду
Поют с любовью новой и надеждой.
Ну а в твоём, спрошу тебя, цветут
Всё те же розы? Так же, как и прежде?

Конечно, нет. И дальше жизнь идти,
Всё повторяя, будет, милый друже, -
Любовь смеяться, а цветы цвести,
И соловей им так же будет нужен…
 


У КУКОВЫ, КОГДА ЧЕРЁМУХА ЦВЕТЁТ

У милой Куковы зовёт былое…
Всё так же нежно зА душу берёт
Черёмушника дух и в небо голубое
Звенящий тонко жаворонка взлёт.

И та же иволга своим призывом
Напоминает снова мне о том,
Что был и я когда-то здесь счастливым,
Что тут, у Куковы, стоял мой дом.

И первая любовь, и чувств раздолье
Взрывают памяти глухую дверь,
Чтоб долгой в сердце  отозваться болью
Невозвратимости былых потерь.

Уж многих, многих нет… Родные лица
Давно могильный поглотил песок.
Дано лишь в памяти былому длиться,
Но и она умрёт – всему свой срок.

Малкалнос.
1979, 24, VI

***

Чем краше было и желанней,
Тем памятнее: тем живём!
А детских дней воспоминанья
Несём по жизни сладким сном.

В нём наливаются колосья,
Черёмух дух не заглушить...
А иволга дождя всё просит,
Мне в душу плача: "Пи-и-ить!"


НЕЛЬЗЯ УЗНАТЬ…
 
Нам не дано проведать наперёд,
Где наше счастье встретим… Может, галкой
Оно от нас в испуге упорхнёт,
А может, спрячется ночной фиалкой.

Иль, словно иволга, оно во сне
Лишь позовёт обманно, и, возможно,
Пойдёшь ты, как лунатик при луне,
На зов – путём рискованным и ложным.

1996


В РАЗДУМЬЕ

Как дней растраченных, поверьте,
Назад нам  слёзы не вернут,
Так губы, тронутые  смертью,
Улыбкою не расцветут.

Мы можем в бурю надломиться,
Но всё ж душа, себя блюдя,
Всё будет к вечности стремиться,
Мечты земные превзойдя.

1943

ЧАРЫ

Во сне лишь кажется любовь красивой,
Как не испитый сладок нам вина
Глоток. Душа, желая быть счастливой,
Себя связует чарованьем сна.

Уж близок миг, что утолит желанье,
Но тут какой-то злобный чародей
В насмешку отнимает чарованье,
И словно у захлопнутых дверей

Стоим и сознаём, что в благородных
Мечтах взлетев – к прекраснейшей звезде! –
Нашли обман, и что в душе холодной
Всё тот же мрак, и счастья нет нигде.

1944

***

Когда в огонь печной гляжу
И жизнь вчерашнюю итожу,
Одни и те же мысли гложут:
Почто идём, как на гужу,

Всё не туда, куда б хотелось.
Когда ж решаемся свернуть,
То, празднуя такую смелость,
Вдруг видим: чужд и новый путь.

Ни этого и ни того
Не одолевши, тщетно ищем:
Не зачерпнуть нам ничего
Таким ведром – худым – без днища.


НЕ ПРЕЗИРАЙ СЕБЯ!

Себя негоже презирать,
А по-холопски жить – тем боле.
Лишь твёрдое желанье воли
Противник может уважать.

А мы то стонем, то немеем,
И в жалкой участи своей,
Другим завидуя, не смеем
Отринуть душу от вещей.

Презрение – от порчи нрава,
Завидует, кто сердцем глух.
Так отстоим себя по праву –
Да воспылает воли дух!

1944

ВЫВОДЫ
*
Душевный мир всегда найдёшь в работе,
А счастья и в любви не обрести…
Вы много в жизни вздорных слов найдёте,
Чтоб ими в ложный рай мостить пути.
*
Ту пустоту, что сердце охватила
Взамен любви, не так легко изжить:
Сиянья радости узреть не в силах,
Тоскою годы тот  готов убить.
*
Но всё же верьте, духом я сильнее,
Чем лживой жизни шумный прах.
Пустая бочка катится звучнее…
Как всё, зачатое на пустяках.
*
Когда ж умру, стихи вам станут милы,
Их с уваженьем будете читать;
Вот только жаль, что жизни не хватило,
Чтоб вам – друзья – всю правду рассказать.

1943

ПУТЁМ СЕРДЕЧНЫХ РАН
    
     Янис Пасторс писал на редкость чистые стихи – в мире, на редкость кровавом и грязном. Приходилось ему, думаю, и убивать, и самому быть на краю смерти. Он не отгорожен от «низменной»  жизни невидимой стеной. Пасторс – тут, он – и река, у которой он рос, и девушка, которую любил, и бор, и соловьи в бору, и страдания, и горький опыт, и – ни капли грязи. Человеческие страдания есть, но демонам, терзающим мир, в его стихи входа нет. Пасторс будто воплощает древнюю мудрость "Всё чисто для чистого взора" – зла нет, оно не наследует  вечности, оно отгорает – а вот река Ку;кова останется. Стоит ли вообще упоминать невечное? Большевики пройдут, фашисты пройдут, а вот глухая боль несбывшейся мечты – навсегда.

"Я не знаю мудрости, нужной для других.
Только мимолетности я влагаю в стих".

     Так декларировал Бальмонт, но Пасторс никогда бы так не сказал. Он это делал. И мудрость его – мудрость мимолётного, в буквальном смысле – кукушки, соловья,  реки, цветка, сна. Огня в печи. Мудрость счастья, тоже летящего мимо, мимо. Вещее сердце видит вечное в мимолетном. Ключ от мимолетного к вечному – в красоте и страдании. Вот ключевые строки:

Ведь только так – путём сердечных ран! –
Художник может овладеть прекрасным.

     Вот он, истинный путь поэта. Янису Пасторсу удалось остаться частным человеком, но частность у него  вырастает до небес: любовь к неизвестной девушке на реке Ку;кове больше всех войн и смертей. Поэт дорого платил за свои прозрения: он страдал. Но в его  страданиях смысл был.  Возможно, пошлость прокрадывается в стихи  поэтов, жаждущих от жизни – и от прекрасного – преимущественно удовольствий. А Пасторсу сквозь слезы видна красота, и, может быть, красота и видна только сквозь слезы. Поэт пишет о предельно простом – и будто называет всё в первый раз. И соловей, и река исполнены  универсальности, которая пронизывает всё. Которая и роднит всё,  и делает всё нужным. Даже ведро без днища и то пригодилось. Для философского вывода.
     Литературно Янис Пасторс, как ни странно, близок французским символистам  конца девятнадцатого века – то есть символистам вообще. Он тоже символист, но истинный, то есть инстинктивный. Между ним и жизнью не стоит тысячелетняя,  изысканная, усталая культура. Пасторс не думает, нужно ли ему быть утонченным. Он находит как можно более точные слова для своих прозрений. Истинный символист не думает, что такое символ: он просто знает, что и в течении реки и в любовной обиде есть некий объединяющий их смысл. Он видит и реку, и девушку, и сквозь реку и девушку – Бога.
     Перевод – это любовь и большой труд. А перевод, о котором не возникает мысли, что это перевод, а не оригинальное произведение – большая редкость. И это всегда  явление в литературе, на языке которой перевод сделан.

P.S.: При жизни поэта донимали вопросами – почему не о великих стройках – вождях – идеях. После смерти обязательно спросят, почему не о Боге (безо всяких там речек), не о Церкви, не о спасении души. Сколь бы духовен ни был лирик, он вечно за  порогом, вечно оглашенный и не совсем как бы "наш" (неважно, чей "наш"). Это благо Яниса Пасторса. Мир действительно его не поймал. Он – странник, но не одинокий: речка его Кукова странствует вместе с ним. Чего еще желать поэту.

Мария Москалёва.
Харьков (Украина). 2011