От фарисейства не бежим

От фарисейства не бежим,
Бывает, к брату сердцем крИвим.
Писал однажды дворянин –
Что русский русскому – противен.

Тот дворянин отвергнут был
В года великого разлива.
Но веру он не позабыл
В сени Парижа или Рима.

И прав он был немного всё – же,
Бывает русскому дороже
Своё спокойствие и злато,
Чем счастье славянина - брата.

Но честно он сказал о том.
И не укрыл от всех при том,
Что сам показывал свой нрав,
И в этом, безусловно, прав.

Ещё пророчил он порой,
Что, если русский вдруг поможет
Другому русскому, то, Боже,
Уже за это он герой.

Как много их, дворян, солдат,
Учёных, докторов безвестных,
Хотели, чтобы цвел наш сад,
И Русь поднять до ширь небесных.

Они опёрлись на ту твердь,
Ту, что веками простояла -
Крестьянство наше – щит и меч
Всего того, что Русь создала.

Но вот ушли в небытие
Философы и русофилы
И вот крестьянство уж уже
На миг застыло пред могилой.

Лишь миг – и рухнет в бездну всё.
Без русских мир сей опустеет.
Лишь ядовитый ветр овеет
Оставшееся бытиё.

Не мира ждёт святая Русь.
Не смерти ищет у могилы.
Но превратить лишь хочет грусть
В потоки новой светлой силы.

Воткнётся меч в германский шлем
И штык пробьет английский панцирь.
И, как и встарь, от русских стен
Вновь побежит солдат романский.

Нам этого не избежать.
Неважно, тронет кто ту кнопку.
Что, якобы, с собой в кровать
Таскают президенты робко.

Ружье – висит,
Оно – не даром.
И не Москву оно пожаром,
А целый Мир заполонит.

Как встарь сойдутся люди в битве,
Лишь торопливою молитве
Вновь верить будут в эти годы -
В дни увядающей природы.

Страшней не видела Земля
Ещё смертоубийства часа.
Что грЯдет скоро для тебя
Святая Русь, обитель наша.

Покажется иприт водой,
Деревня Танненберг – прелюдьем
К тому кошмарному безлюдью,
Что прИдет вслед за той войной.

Не скажет ни одно преданье,
Кому там выжить суждено.
Кто из осколков мирозданья
Совьёт судьбы веретено.

Пусть будет вера православная
В душе славянской до конца.
Не щёку подставляя правую -
Питая силою сердца.