Безобразные ветки пожухлых деревьев...

Безобразные ветки пожухлых деревьев
И бескрылые птицы на мёртвой земле
Безутешные мысли, хромые качели,
Горечь. Змеи-ворсинки в персидском ковре.
И нелепая бледность усталых домов,
Между копоти серое небо,
Чёрно-белые кадры из выживших снов,
И беззвучные шорохи следа.
Чьи-то рук отпечатки на серой стене,
Где-то тела скульптура на сонной земле,
Фиолетовой дымкой растаяло эхо,
Как табак, истлевая на жёлтом огне,
Как неясная ленточка детского смеха,
Принадлежность которой все в этом же сне.
Мутных окон глазницы на спинах домов-
Бесконечные грани души обозрений,
Вглубь, в глаза не взглянуть из-за ветхости мхов,
Незаметно наросших на тонны мгновений.
Тлен, безликие папки на пыльности полок,
Спёртый воздух напал на худой потолок,
Между глухости стен пал небесный осколок,
Превратившись из ангела в главный порок.
Обесчещенный шарик воздушный, уколотый,
Монумент чьей-то радости-старый рассвет,
Лик размазанный куклы избитый, расколотый
Смело, вечности слышно последнее «нет».
Чье-то сердце забытое падалью мрачной
Разлеглось успокоенным грузом, в полу
Между досок рассыпалось красок невзрачных
То, что раньше напомнило б, верно, смолу.
И разбитое зеркало тенью сомнений
Отражает потертую нежности брешь,
Таких мелких забытых земных наслаждений,
В Зазеркалье, всё прошлое кануло, где ж.
Распростерты объятия горклого дыма,
Тополь-пух зажимает дыхание, смрад.
И любовь: лишь обломок утешащий сплина,
Лишь момент без возможности шага назад.
Смелость маленьких луж мутных цвета индиго,
Необорванных ниток худого холста,
Шелестит на безветрии жалобно книга,
Исключая реальность из слова «мечта».
Безвозвратность последнего узника-мима,
Отразившего чувства, лишений людей,
Все расхожи до хаоса крайнего мига,
А потом-все единожды в лицах детей.
Безобразные ветки пожухлых деревьев
И бескрылые птицы на мёртвой земле
Безутешные мысли, хромые качели,
Горечь. Змеи-ворсинки в персидском ковре