он звал меня выпить и к закуске..

он звал меня выпить и к закуске, без всяких "ах, боже, за что мне это",
а я выходил в чужие сосны, блуждал в пятнах мрака, ждал советов.
на мне шил чехлы он для бриллиантов, да всё причитал, что не по размеру,
я врал, что важнее форма, рамка, что вот он сошьёт - и исчезнет где-то,
иль может быть я упаду с забора, из лап его вырваться попытавшись.
он шил и смеялся: "полно, полно, бежать, в моих соснах не разобравшись, -
на глупость такую тебя не хватит, подхватывай песню, тащи бокалы",
и я ковылял до ближайших станций, брал самогон у старой пары
и видел в окна, возвращаясь, как он распускает швы поспешно,
как прячет ножницы, жмёт плечами: "не сходится без тебя", - с надеждой,
что снова я заберусь на лавку, подставлю плечи для его ноши.
он шьёт чехлы, обсуждает ставки, с лёгкостью рвёт святые мощи,
пьёт всё и залпом, проверяя, чтоб не дай бог не влили яда,
шьёт, говоря, что точно знает, - его бриллианты бродят рядом.
я возвращаюсь каждый вечер слушать о том, какие люди
нужны ему, какие лечат и для каких он лучше будет.
он говорит: "неси-ка водку", ласково гладит ткань и мерки,
и говорит: "опять иголка сломана, нет замены, верь мне,
нечего предложить алмазам, знаешь, останься - ещё выпьем,
а как дошью - лишь бы не сглазить, - буду считать тебя изжитым,
лишним, свободным, мёртвым вовсе", - ставни скрипят в чужом подворье.
я остаюсь. и снова - сосны, песни, бокалы, иглы, горе.