Так что ты чаешь от судьбы... сон

Так что ты чаешь от судьбы,
пока не потонул, греби...
Греби на брег, припомни сон,
где ты был ты, а он был он.

Десять всадников, тропа,
узкая по скалам,
высоко, внизу река,
мутная с оскалом...
Буйно рыкает, бурлит,
быстры страшны воды...
Лошадиный храп сипит,
ноздри будто с соды;
В облачении себя, вижу,
еду первый,
подо мною белый конь,
в напряженьи нервы...
Оступиться, сразу смерть,
загребёт пучина;
но не страшна круговерть,
в латах я, муж чина.
Девять всадников за мной,
воины все духа,
люд избранный не простой,
бьют копыта глухо.
Но съужается тропа,
не проехать дальше,
долее ведёт стопа...
Спешились. Без фальши,
продираемся бочком,
к скалам жмёмся туго,
оглянулся одного,
нет второго друга...
канул третий, кто отстал,
кто свалился в пропасть,
лишь звенит в горах метал,
дале надо топать...
Утомился, вновь взглянул,
никого не видно,
кто где сгинул, утонул,
гложет боль, обидно.
Окончание тропы,
и гора положей,
побежал я хоть держи,
самого за возжи.
Одеяние ино, чувствую что легче,
латы тяжкие не жмут,
и не давят плечи.
А народу, тьмуща, тьма,
бешанны глазища,
все бегут, бегут с горы,
словно вран на пищу...
Вот безумство, толчея,
стоолпотворенье...
Воля чья вас понесла,
всех на утопленье.
Давятся,безумны,
все бегут к реке,
воды её чумны,
брёвна в парике...
Сплав сплошной стеною,
кружит и несёт,
и бегут по брёвнам,
падает народ,
крики, слёзы вопли,
жертвы жрёт река,
я на брёвнах тоже,
устоял пока...
Грязная водища,
грозен, алчен рык,
давит молодого,
под бревном старик;
женщины и дети,
крутит всех и жмёт,
холодом жигает,
горе вечный брод.
Руки, ноги, шеи,
голова трещит,
щелкает орехи,
за грехи об щит.
Тысячные массы,
уж в пучине скрылись,
ужасом и страхом,
с головой умылись.
Всё бегу по брёвнам,
ускоряя шаг,
стали они реже,
разрывает пах...
Прыгаю, держуся,
крутятся юлой,
оглянулся кто там,
за моей спиной.
Где же тьма скитальцев,
где же мир людской,
единиц с десяток,
лишь в дали за мной.
В далике забрезжил,
зеленеет брег,
протащил уж сколько,
расстояний грех.
Вновь взглянул,
но сзади,
нету никого.
А река уж чище,
и не так хлодно;
и теченье бурно,
обуздало спять.
Боже! Боже! Боже!
Боже, Божья Мать!
Помоги, взмолился...
брёвен больше нет,
я гребу, без силы,
Летта! Белый свет!
И чем дальше, ближе,
к правым берегам;
тем теплей водица,
чище, но рукам,
сил не остаётся,
ноги тянет вглубь,
почему не голубь,
а так телом груб.
Из последней мощи,
берег крутоват,
вымотан, как мощи,
пальцы на угад,
за коренья хватка,
цепкая, несёт,
неужели, всё тут,
в омут занесёт...
Но Всевышний руку,
корнем древ подал,
еле еле выполз,
духом не упал.
Отлежался, где я,
в небеса стволы,
вековые кроны,
тени с под полы...
юбки распустили, ели,
стан прямой,
огромадны древы
не обнять, покой,
давит тишиною,
мёртвая печаль,
не пойму откуда
серости вуаль...
будто солнце светит,
только где лучи,
лес какойтом мрачный,
не живой почти...
голая земелька,
травы не видать,
корни лишь петелью,
тень прохлады, рать
скрыла за стеною,
грозный монастырь,
зрю, у ух огромный,
только где пастырь...
тишью гробовою,
весь он в пеленах,
мумией слепою,
путникам во страх.
Разве здесь ходили,
чувствую один,
я босой, в лохмотьях,
измождён весь чин...
третье одеянье,
мимо стен иду,
высочены, чую,
дух не по нутру;
мне сюда не надо,
это не моё,
поднимаюсь выше,
в гору, тяжело...
Но чем дале, доле,
выше, всё светлей,
на душе отрада,
сердушку теплей