20 век алфавит русский

А.

Авансом время длится между строк;
Стучит капель по знакам зодиака;
Адам твердит зазубренный урок,
А Ева – воет, страшно, как собака.

На телефоне – отпечатки рая;
Из трубки – Божий Голос, хриплый от помех,
Как невозможный христианский смех, –
В мембране дымом длится, догорая.

Жив человек – послушливым червем,
А умирает – в дерзком возмущеньи;
В полправды вера лает соловьем,
И тараканий бег в инстанции Прощенья
Горит в мозгу, как плоть, палимая живьем.

Б.

Безумье – перекрученный кентавр, –
Бог Времени, прибитый к перекрестью
Сна и страдания.
И где ж тот божий дар,
Который – меч?!
                Руке дающей благодарной лестью

Является прикрытый ветхо страх,
Почти что крик, – изнанкою молитвы
К разумной наготе срамно пришитый прах, -
Гробовый знак греха как постоянной битвы

С самим собой.
                Уходит Век Войны
Оскоминой любви и пацифизма;
В цветах поляна мин, как тайная харизма
Невозвращения, забвенья и вины.

Восславим Господа: кончается Кафизма...

В.

Восторгом тело впаяно в металл;
Душа, вспорхнув, охотится в Пространстве
За пролетающею мыслью;
                как кристалл
Растет причастие распаду, – в постоянстве

Крови и плоти, отягченных бытием.
И блеск покрытия тускнеет, как лохмотья
Знамен, налитых жадным питием
Свободы:
             Элефтерия, La Liberte.
                Авдотья, –
Свобода наша;
вся – не в  унисон,
Вся – как партесное и уличное пенье,
А не церковное.
Не вдоль, не в даль,
                но – неглиже кальсон
Российских ангелов,
как их паренье, –
Есть лишь паденья нравственный фасон...

(...страной кормящихся, страной перекормлённых...)

Г.

Галдит металлом гневный микрофон,
А в голове гудят гугниво гниды
Сомненья, ревности;
                слепящий марафон:
Софитов театральные обиды

Острее стали врезались в глаза;
На сердце пусто, и в карманах – ветер;
Играй, любовь-душа,- еще совсем не вечер,
Хотя и ночь и день – как смрад, под образа

Запущенный несытым, волчьим духом смерти.
Рога в любви – лишь комедийный, бутафорский грех,
Как бы презент, в надушенном конверте
Девизом скрытый временно, но ценный больше всех
Наград и номинаций, уж поверьте!

Д.

Далекий гром  гарцует на водах, –
Дырявый бубен прожитых оваций;
В архитектуре сгорбленных новаций
Прекрасное – как рыба в неводах,

Грозящая столу отравленной водою;
Кругом – пальба, но дом – венчает шлем;
И рыбаки с фанфарною удою
Справляют тризну.
                Несварение проблем

В новейшей русскости – есть беспокойство кости,
Проткнувшей горло пище поперек;
Благоухает жизнь – цветами на погосте
Под слезы радости;
                и совесть – не в упрек
Блатному казино, где Бог играет в кости...




Е.

Единородный сын, предав отца как раб,
Забыв и стыд и страх, и грех свой первородный,
Стал немощен и слаб,
Стал нищий и – свободный.

И видя в милости противоречье злу,
Он вынул, будто пули из обоймы,
Из десен зубы;
                но не уподобился козлу,
А стал гонять стада
                и по лугам вдоль поймы,

Реки, и по сухим местам, повыше, ближе к Богу.
А ночью – с кистенем на скользкую дорогу
Стал выходить;
                но только чтоб – пугать;
Не приведи Господь, не убивать:
Лишь фигу злу показывать, ей-богу!

Ж.

Жрецы и жрицы, жужелицы, – жницы
Своих змеино свившихся страстей:
Глаза с холодной копотью, – густей,
Чем негатив Туринской Плащаницы;

Портрет страданья, страшный талисман,
В наследство докомпьютерных столетий
На углях лютой веры принесенный нам.
Суровый Первый,
                сумрачный Второй
                и нерушимый Третий, –

Все Трое слышали твой крик из немоты,
Безмолвный вопль утраченного тела;
Где жив Исус, узнала только Ты, -
Душа страны, что мимо пролетела, –
Куда-то вдоль восточной долготы...







З.

Зажглись глаза его змеиным зараженьем
Крови, не знающей пощады и любви;
Драконоборец, (где ты?) Ланселот!? Добрыня?!!
                В напряженьи
Две головы у демона;
                увы –

До яростного гула в пятьдесят
Змеиных герц оскалены.
                И вечно
Двойное раз-грызает-ся.
                Висят
На крыльях перепончатых беспечно

Лихие на проказы упыри;
Пока Луна не прорастет с астрального Востока
На мудрый Запад страхом, изнутри
Грохочущим, как дождь из водостока
В монастыри неверных душ, как в пустыри.

И.

И Бог кричит, когда он – человек,
Распятый человеческою гордостью и ложью;
Ведь это свой, родной народ и столп единобожья
Вонзил в него клыки, чтоб кровью он истек;

Такой родной, от плоти плоть, домашний бомж, –
                вчерашний
Знакомец всем;
                но – Чудотворец, Исполин.
Теперь – почти не виден из-за спин,
Сраженный смертью, мертвый и – не страшный.

Как будто смерть ведет своих детей
К Голгофе – торопливо, воровато;
И знают дети то, что – виноваты,
Ведь кровь у пращуров и предков – до костей
Разъела руки.
                И на всех – расплата.










К.

Когда себя переживает снег,
Уравнивая радость с катастрофой,
Как могут только Бог и человек, -
Два полюса, единые Голгофой, -

Когда в день казни вырастут цветы,
И внешней тьмою вымажется небо,
Тогда, презрев Спасенье ради хлеба,
Теряя крылья, упадешь и ты.

Как будто вечный смысл земного наказанья –
Искать небесного, повергнувшись во прах;
Крестясь Огнем святым, познать лишь осязаньем
Покой уверенности.
                Закусивши страх,
Страну как бледного коня призвать на состязанье.

Л.

Летишь, летишь, и – Бог тебе Судья,
И черпает багровая ладья
Сухую воду пепла и событий,
Суконную материю открытий

Утюжа, точно мужу – попадья.
И алименты лунной канители
Не платит злой и мудрый соловей,
Как знойный, обольстительный злодей,
Такой печально праздничный на деле...

...Латают небо горькие стихи,
Но дыры глаз зияют сквозь протуберанцы,
И Капитан, не выходя на шканцы,
Всей кожей чует шторм, как утро – петухи.

М.

Могущество – живет без головы;
Зачем она ему, когда и звезд и власти
Не меньше, чем у всей страны – несчастья?!
Когда все житие – есть топливо молвы,

Толкающей дредноут государства
Пешком по мелям, камням и словам,
Незыблемым, как миражи в пустыне.
                Все-то царство
Восточно-европейское – подобно островам, –

Сказал Мудрец;
                и Бог Седобородый,
Себя увидев в зеркале, кивнул
И тут же сгинул, возмутив народы.

А полстраны пошло на караул
К посольствам, консульствам, пивным и –  в огороды.

Н.

Нектар – не ты, но кто еще – нектар?
И будни будят;
                будет, или нет ли
Петли плетенье?
                тенью без плиты –
Остылый тон; полтона; четверть тона.

Четвертовать – по-черному, – творить;
По-творствовать, и за-творить отверстость
По-вёрстного рас-пути-я.
Со-брать. Рас-путать, рас-пугать; как рас-платиться
За что-нибудь. Не быть. Не будь, - не в путь,
А в пол-пути;
На полно, на пределе.

...Как запотели окна. Запустели.
Наверно, выпили все то, что там, в стекле...

О.

Оружие проходит поперек
Души, насквозь, как человек сквозь толщу
Стены, которую поставил человек.
И с трубкой, или же без трубки, только мощи

Давно закопаны; но неспокоен дух
Державы и народа, склонного к куренью;
Минздрав бежит дистанцию и еле переводит дух;
Но всё плевки – не переходят в бренье;

И жив Господь, но мертвые – слепы;
Слепы живые, даже те, кто не родился;
Лишь только те, кто грудью сквозь кирпич пробился,
Уже не будут как скоты тупы,
Воткнув рога в тупик Даугавпилса.









П.

Покой – не Наш;
                Рцы – Твердые Слова
Или шепчи, иль про себя смакуй их,
Но выглядит хибарой голова,
Когда мозги – на основаньях курьих.

Цезурой человеческих страстей
Рассечены Предание и Разум;
И мы не верим в видимое глазом,
Но ожидаем гибельных вестей.

Прекрасный мир как горе и насмешку
Встречает пораженный имярек,
И величавое, родное Имя Рек
Пинает как судьбу, упавшую на решку...

...А жил ведь как-то маленький Тулуз,
                такой большой – Лотрек...

Р.

Рыдающая радость православных,
Росой пропахший жизни циферблат!
Заумной верой злых и инославных
Часы поломаны и – не идут на лад.

И подбородок режет воротник
Напыщенного бритвою крахмала;
На воробьиный скок, немного и немало –
Прибавил разума бумажный бог из книг,

Прочитанных, зазубренных, изъятых,
Измятых, позабытых через час
После экзамена. Но только с книг распятых
Нисходит Вечный Свет, который может в раз
И сразу навсегда постичь Венец проклятых.

С.

Сознание сознательно Сознаньем,
И дышащее – Дышащим звучит,
И основанье – твердо Основаньем,
И плачет Плач, и Криком – крик кричит.

Все в тавтологии небесного довольства
Так трудно трудится, чтоб легкое – легко
Себя встречало как свое посольство
На небесах, где кровью – молоко.

Белеет белым путь над смертной головою,
Без смерти, вечно, не боясь греха.
И тишина – беременна,
                и что-то роковое
Тревожит бренный тлен и праха вороха
Шевелит прорастающей травою.

Т.

Торговля Богом – изощренней всех измен,
Возможных в мире, падком к измененью;
И, отвечая Книге Перемен,
Мы застываем в позе одобренья.

Задрав ботинки к светлым небесам,
Я ощущаю, будто бы и сам
Следы свои пишу в рассветные Скрижали.
А не было б Небес – и бабы б не рожали,

И нам бы всем – ходить по липовой земле;
И не было б плодов, и мир – лежал во зле
Еще кромешнее, и не было б печали
Ходить на голове с молитвой о Начале
Всего, что как шнурок свивается в петле.

У.

Управи, Ангел, душу городов,
Поставленных в ниспроверженье гордых
Как смысл нечеловеческих трудов,
Побивших все кровавые рекорды

Безумья и неверия.
                Прости
Кромешный смысл хулы и революций,
И выстрелы в поверивших, прости!
И не суди судящихся, как будто Гай Саллюстий.

Ушедший Вождь почил не так, как жил,
А пал как Град – от горя и измены.
Но то, что Миру – из кровавой пены
Того, что Град как человек прожил.
А то, что Граду, –
                преклони колена...

Ф.

Фаворский Свет в земную гниль вонзился,
Раскрывши ад Эдему напросвет,
И бренной жизни тонкий силуэт
В абсурдном хаосе – почти что растворился.

Горит блудницы жадное нутро;
Как будто карусель, подводное метро
Вгрызается в свой хвост, раскидывая пену,
Пытаясь раскусить кольцо земного плена.

Планета – как Жена. И яблоко раздора
Гниет в людском саду плодом Добра и Зла,
Надкушенным людьми задолго до Фавора.

Но в кольцах золотых предателя и вора
Никто не распознал тогда заморского узла...

Х.

Харизмой нескончаемой войны
Поставлен русский человек промежду небом
И кровожадною землей.
                Нет горше вышины,
Чем страсть терпеть, прославившая на века
                Бориса вместе с Глебом.

Раздвинув в стороны тяжелые кулисы туч
Единым напряжением всех исполинских сил и воли,
Актер трагический приемлет смерть за то,
                что был талантлив и везуч;
А смысл сего кровопролития –
                лишь Авторский каприз, не боле.

Колеблется Война в зрачках отверстых Божьего Народа,
Которому не писаны законы Бога и людей;
Но если раньше был изгоем правоверный иудей,
То нынче – православному видней
                все испытанья и невзгоды.
И – да живет во веки вечные
                не знающий страдания злодей!...

Ц.

Царево сердце – в беспощадной руце Божьей,
А Божий промысел – ловить горящие сердца;
И если в каждом угле – Сын, воспламененный от Отца,
То и Костер, как целую Звезду, зовут Единобожьем.

Как создан мир Творцом для Вос-соединенья,
Так сцеплены мы все для вечного пути;
Но душу, как вагон, поставив на железные пути,
За ледяным окном напрасно ждем сигнала к отправленью.

Зубовный скрежет – на вокзале перемен;
Осиплый воздух воет криком паровозным;
И приложив трубу к трубе, локомотивы «прах» и «тлен»
Стоят в бессмертном тупике на пустыре бесхозном.

...И Кочегар – распят;
и Машинист – убит;
и пассажирам – бесконечный плен.

Ч.

Чикагские бойни – отпеты Кармапой;
Евреи – помянуты клиром и Папой;
Врагов равноправья – на праведный суд!
И женские руки – хоругви несут.

И женщина – властно стучится в алтарь,
Примерив у зеркала модный орарь.
Летят херувимы в четыре крыла,
И Ева приходит – в чем мать родила.

У Евы растет на плечах монитор;
А на мониторе – изящный пробор.
Винчестеры крутятся точно волчки,
И смотрит Адам сквозь двойные очки
На весь этот смрадно-безумный позор.
               
                Спаси – сохрани!...

Ш.

Шатается во тьме неведомое время,
А Мефистофель, улыбаясь, смотрит на часы,
Отсчитывая такт.
                И сердце ловит стремя,
Пытаясь ускакать.
На капельках росы

Живут, как будто вслух, блестящие секунды,
Но черный конь летит, не чувствуя узды;
Под тяжестью копыт воспоминанья скудны;
Туман, как шепот, к облакам уносит запах лебеды.

Угрюмый Фауст – преуспел: он стал заправский йог;
Сыпучим счастьем тяжкий путь познания увенчан;
По пранаяме Бытие вытягивает хоботок
И над душою мудреца свой раскрывает венчик.
Но стрелкой режет корешки чертополох-росток...









Щ.

Щипцами проникая в губы жертвы, –
Блестеть летящей смертью, как блесна;
Плач пламени приняв как одолженье,
Потрогать пальцем дерзкое движенье,
Остыв от несказуемого сна.

И будто состояние секунд, тягучая как совесть, подвенечность;
Ты спи, ты спи, и храм замкнется в вечность
Неперерывной, праведной цепи.

Слеза – как растяженье Абсолюта;
Хрустальные, текучие глаза,
Сожмурив небо в стропах парашюта,
Забыв паденье, голосуют «за»
Паренье.
Как Икар над бочкою мазута.         

Ъ.

Твердеют знаки вспыхнувших светил;       
Остывших звезд стираются значенья;
Когда сам Бог твои пути светил,
Зачем ты выбирал обман и обольщенья?

Заходит солнце в едкий дым,
Послушно и бесстрастно,
И светит дым, как псевдоним,   
Бельмом кирпично-красным.

Российский мир живет подобием трубы
Забытого историей завода:
Рабочих нет, начальство ест;
                и есть – одни клубы, -
Как будто сизари вокруг громоотвода,
Летают люди русские, в кровь разбивая лбы.

Ь.

Мягкий знак живет благоговеньем,
Но смягчение сонорных и губных
Так лукаво колет умиленьем,
Как признанье пешек проходных.

Проползти по деревянному торцу,
По смолистой мостовой старинной –
Как придти к истории с повинной
Пьяному, лихому молодцу.

Медленно, садистски-величаво
Восхожденье Богом проклятой державы
К небесам, в дурманящий шафран,
Где скучает месяц, сладкий, как банан, –
Кулинарный символ истинной свободы.

Э.

Эзоп увидел трех небесных птиц;
То Ангелы Господни залетели
На грешный небосклон;
                но вспыхнул чей-то блиц,
Хотя было светло.
                И языки зашелестели:
– А те ли
           пернатые
                преодолели горизонт?
И сидя в кресле, кто-то растопырил зонт
Над лысиною, ангельским не доверяя клювам;
И вот совет, который я даю вам:

Когда искал себе подобных Диоген,
Не видя в обитателях Синопа людей и с фонарем,
Тогда в свеченьи душ едином праздновать готов был человечность;
Так уповайте не на внешний свет, но в Вечность
Свой разум оперяйте – в лад тем Птицам Трём.

Ю.

Юность целого народа
Закопала огороды
И пошла на Турксиб – в   с о з и д а н и е,
Всем народам и ветрам – в   н а з и д а н и е.

Как история-то наша да отмечена;
И питалась-то она – человечиной;
Так любила да кроваво-то полакомиться,
По порочному кругу направиться.

Поезда гудят-заливаются,
По собственным крышам катаются;
Дым идет, гудок поет –
                Даешь!
А недовольных – в сваи моста, – на правеж!!

И все-то годы без Бога как черти кусаются.








Я.

Я Божьих Откровений не постиг,
И ангелам Господним - не открылся,
Лишь Ветер Божий - вычитал из книг,
Слагая в буквах тайный монастырь свой.

И как дыханье Спаса-на-Крови
Посередине града - мавзолея
Вдруг вспыхнет влажный воздух Водолея
Безумьем платонической любви;

Когда все тело - судорогой рвется,
И семя из глазниц наружу льется,
Плодотворя весь мир; и назови

Господней похотью творение Вселенной,
Но будь я - Бог, могучий и нетленный, -
Я умирал тобою бы в любви!