Вампиру

Так гордыни закрыта то ль книга, а то ли брошюра,
С хитрым золотом канта, в сафьяновой чёрной обложке.
Собирается в путь /дождик сеет/ рассвет понемножку,
Станет мир словно графика, прочерки, миниатюра.

Этот облик сквозь глуби зеркал, лик усталости, боли,
Этот мир без привета, без шанса хотя б на удачу.
Вот и дождик уже предрассветный тобою истрачен,
И усталые кости поднять - только силою воли.

Шаг, да шаг, Агасфер разболелся, не лечат скрижали,
Шаг, да шаг, тихо скрипнет подошва, застывшие виды
Эти сельские, скука по чаю и вязаной шали,
Смена ракурсов той бесконечной твоей Энеиды,

Где Энеем скрываясь вдали то ль любовь, то ль отвага,
То ли воля, тебя на прощанье плащом поманила,
Поманила ль тебя в круге лампы настольной бумага,
Поманили ль холсты, иль - безвестностью - крест над могилой,

Как стремление к высшему, как избавленье от плоти,
Журавли ли в полёте, иль просто занывшее сердце,
Журавли, иль синицы, иль так себе, единоверцы,
Хитрый кант, изгибаясь, - что клин журавлиный в полёте.

*
Ну вроде фигово конечно среди глобальной архитектуры, и все интересуются той архитектурой, а человеческим теплом не интересуются.

Но как вспомнишь, иначе тепла всё равно не было, зато же и архитектуры не было тоже.

А между тем у нас теперь романтизм, т.е. наплевательство на собственную выгоду ради человеческих отношений. Что не мешает отсутствию тепла. И как поверить, что почему-то вдруг в следующий раз тепло не сдохнет и ни во что вроде ненависти не переродится.

Сретенье

Анне Ахматовой

Когда она в церковь впервые внесла
дитя, находились внутри из числа
людей, находившихся там постоянно,
Святой Симеон и пророчица Анна.

И старец воспринял младенца из рук
Марии; и три человека вокруг
младенца стояли, как зыбкая рама,
в то утро, затеряны в сумраке храма.

Тот храм обступал их, как замерший лес.
От взглядов людей и от взоров небес
вершины скрывали, сумев распластаться,
в то утро Марию, пророчицу, старца.

И только на темя случайным лучом
свет падал младенцу; но он ни о чем
не ведал еще и посапывал сонно,
покоясь на крепких руках Симеона.

А было поведано старцу сему,
о том, что увидит он смертную тьму
не прежде, чем сына увидит Господня.
Свершилось. И старец промолвил: "Сегодня,

реченное некогда слово храня,
Ты с миром, Господь, отпускаешь меня,
затем что глаза мои видели это
дитя: он -- Твое продолженье и света

источник для идолов чтящих племен,
и слава Израиля в нем." -- Симеон
умолкнул. Их всех тишина обступила.
Лишь эхо тех слов, задевая стропила,

кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

И странно им было. Была тишина
не менее странной, чем речь. Смущена,
Мария молчала. "Слова-то какие..."
И старец сказал, повернувшись к Марии:

"В лежащем сейчас на раменах твоих
паденье одних, возвышенье других,
предмет пререканий и повод к раздорам.
И тем же оружьем, Мария, которым

терзаема плоть его будет, твоя
душа будет ранена. Рана сия
даст видеть тебе, что сокрыто глубоко
в сердцах человеков, как некое око".

Он кончил и двинулся к выходу. Вслед
Мария, сутулясь, и тяжестью лет
согбенная Анна безмолвно глядели.
Он шел, уменьшаясь в значеньи и в теле

для двух этих женщин под сенью колонн.
Почти подгоняем их взглядами, он
шел молча по этому храму пустому
к белевшему смутно дверному проему.

И поступь была стариковски тверда.
Лишь голос пророчицы сзади когда
раздался, он шаг придержал свой немного:
но там не его окликали, а Бога

пророчица славить уже начала.
И дверь приближалась. Одежд и чела
уж ветер коснулся, и в уши упрямо
врывался шум жизни за стенами храма.

Он шел умирать. И не в уличный гул
он, дверь отворивши руками, шагнул,
но в глухонемые владения смерти.
Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.
И образ Младенца с сияньем вокруг
пушистого темени смертной тропою
душа Симеона несла пред собою

как некий светильник, в ту черную тьму,
в которой дотоле еще никому
дорогу себе озарять не случалось.
Светильник светил, и тропа расширялась.

И. Бродский
*
Там в тексте "от пыли белы", а мне запомнилось "от соли":

Не потому ли верблюды, от соли белы,
...
Входят, сутулясь, в игольное ухо скалы,
И исчезают навек за крутым поворотом. /с/

Алия моя, Алия,
До рассвета тужу о том,
Неужели смогу и я
Отправляться твоим путём...
Дым пожара со всех сторон,
Ветер воли гуди в ушах...
И коварно мне шепчет он,
Что, мол, труден лишь первый шаг. /с/

*
Тает чёрная соль, от рассвета повеет простудой,
Янтарями рассветного солнца, углём чёрных галок,
Что висят по деревьям. Пустой, ледяной полустанок,
Да фонарь полуржавый скрипит в ожидании чуда.

Одиночество. Стынь. Горизонта ледышкой полоска,
Добрались, ватник, дворник, общага, тюки, порасселись
На тюках не разобранных, крутится речь каруселью
Злобной, резкой, отрывочной, словно абзац или сноска.

Греем чаем ладони, вообще чифиряем по-братски,
Здесь обрывки мелодий забытых, как в танце, троятся,
Стужа здесь входит в дом не от стужи - от стылого взгляда
Приходящего, прожитый день почитают наградой

Или карой, звенит и звучит, и гремит расставанье
То ключами, под зеркало брошенными, то тюками,
То троится, как зеркала скол, то истерикой бьётся...
В руки всё ж не даётся.

*

Агата Кристи Ак   11.12.2011 02:11   •   Заявить о нарушении