Вода, кровь и немного романтики

1 

Крен четыре градуса в ночь.
Рваной кожей висят паруса.
Чайки не улетают прочь,
А кружат вокруг корабля.
На губах противно горчит вода.
Одиночество среди тьмы.
Крови нет, только тела
На мятой скатерти синевы.
Лишь полуживой полупьяный матрос
И девчушка пятнадцати лет.
Небо уставилось сонмищем звезд,
Зевает луна, и никого рядом нет.
Его заждались на берегу
Седая мать и первая любовь.
Она молила о счастье судьбу,
А теперь вытирает матросу кровь.
Падая в воду, он руку сломал,
Но боль притупляет выпитый ром.
Обломок кормы как пьедестал
Для двух обреченных среди волн.
В ушах до сих пор скрипит такелаж.
В глазах отражается чужая смерть.
Команда брала шторм на абордаж,
Но только им удалось уцелеть.

2 

Ночь, полная страха, боли и слез.
Как символ надежды солнца свет по утру.
Сквозь толщу воды клочок суши пророс,
Рифами брюхо вспоров кораблю.
Какая разница, где умирать,
Если тебе в лицо смотрит смерть –
На суше от жажды или же стать
Кормом для рыб на морском дне?
Попытка не пытка. Стоит доплыть.
Обломок обшивки вместо весла.
  «Не бойся, девчушка, ты будешь жить!
   Жаль у меня одна лишь рука».
Кривясь от боли, в руке весло сжав,
Гребет упорно. «А как тебя звать?»
  «Ассоль, - тихий голос, слезы в рукав, -
   Я буду тоже грести. Как весло оторвать?»
  «Смотри, в три руки быстрее плывем».
Стиснуты зубы, напряжение скул.
Остров все ближе, но кораблем
Разбившимся созваны стаи акул.
Ножи плавников разрезают волну,
Одну за одной, в округе кружа.
   «Греби что есть силы, я их отвлеку.
    Они слишком близко. Помни меня».
И падая в воду, он в глаза ей смотрел.
Такой искренней грусти не встречала она.
Акул плавники со скоростью стрел
Тот час закружили вокруг моряка.
Слезы сжигали кожу девичьих щек.
   «Он это сделал ради меня».
Сдаваться нельзя. Его красная кровь
На синей воде была уже далека.
Обломок кормы остров принял на грудь.
Последние метры до суши бегом.
Песок раскаленный, цветом как ртуть.
Палящее солнце. Забытья краткий сон.

3 

Боль пробуждения. Безумная тишь.
Безмолвие ветра. Зеркало – океан.
В глубине острова миражи красных крыш.
Это бока вулканических скал.
Нужно идти, что бы помощь искать.
Нужно идти, да только куда?
На простор океана последний взгляд.
Что это на границе воды и песка?
 Подойдя ближе и предмет разглядев,
В шоке застыла, обезумев слегка –
К небу в молитве ладонь воздев,
Лежала откусанная рука.
Сломанной кости обломок продел
Бледную кожу чуть ниже локтя.
   «Это ты, мой спаситель! Ты остался цел.
    Я не оставлю больше тебя».
Руку, как куклу закутав в подол,
Пальцы целуя вместо лица,
Отправилась в путь сквозь скал частокол,
Взлохмаченных лесом небрежно. Три дня
В пути без еды и капли воды.
Присела под деревом, вконец заплутав.
   «Есть плюсы у каждой пришедшей беды, -
    Шептала невнятно, слегка задремав, -
    Милый мой рядом, мы будем жить
    В счастье безмерном и чистой любви.
    Знаю, любимый, ты хочешь пить.
    Осталось немного. Нас найдут. Потерпи».
Она не услышала веток сломанных хруст.
И крики команд. Ее нашли в конце дня –
Девчушку пятнадцати лет без чувств,
Которая к груди прижимала дитя.

4 

То был взвод солдат, что туземцев искал,
Выполняя указ самого короля:
«Вырезать всех тех, кто вкушал
Мясо людское. А значит все племена».
  «Смотрите, туземка! Только слишком бледна».
  «Вырезать всех, таков был приказ!» -
Рука с ножом над ней занесена.
   «А может, используем ее пару раз?»
   «Я в общем не против. Кто хочет, пускай,
    Мужское начало потешит свое.
    Чтоб не мешался, мне ребенка отдай.
    Ну что стоите? Делите ее».
Первый по жребию, сняв штаны, впопыхах
Склонился над девушкой, что без сознанья была,
Срывая одежды, но тотчас в пах
Получил от офицера молодого пинка.
   «Вы что, озверели, твари, совсем?!
    Вас на минуту оставить нельзя.
    Она ж не туземка, попавшая в плен,
    Она белокожа и к тому же юна».
    «Юна не юна, но ей не впервой
     Быть под мужчиной. При ней было дитя».
    «Потом разберемся. Забираем с собой.
     Нам на стоянку возвращаться пора».
Она очнулась на крепких руках
Одного из солдат. «А где милый мой?
    Мой ненаглядный?!» Обжигающий страх
Под  ребра вонзился холодной рукой.
   «Не бойся, девчушка, твой дитятко спит.
    Его вслед за нами друг мой несет».
   «А почему он совсем не кричит?
    А почему он меня не зовет?»
Ей отдали ребенка. Его пригрев на груди
Она снова уснула, уйдя в забытье.
   «Будет все хорошо. Нас с тобою нашли».
Лишь эта мысль металась в сознании ее.
Офицер старший спал, когда вернулся отряд.
Выяснения все отложив до утра,
Ее разместили в палатке для бедолаг,
Дисциплину нарушивших. Благо нет их пока.

5 

Солнце, лучом пронзая листву,
Часового застало задремавшим слегка.
   «Ая-яй! Кто же спит на посту, -
   Щекотало ресницы, - открывай-ка глаза».
Часовой пробудился. Сладко зевнул.
Потянулся до хруста. Осмотрелся. Цвета
Листвы изменялись, когда ветер дул.
Она нервно дрожала, переливаясь. Пора.
Протрубили подъем. Легкий завтрак. Никак
Не может заставить себя что-то съесть.
Перед глазами висит страшный знак –
Ветки крестом, где пришлось ей присесть.
Мысли ужасные лезут на ум.
Одна лишь отрада – сверток в руках.
Голос знакомый ее вырвал из дум,
То был солдат. Он пришел. Глупый страх
Тотчас исчез. «Вас зовет командир.
   Позвольте к нему вас проводить».
Он был не юн, но и не стар, даже мил.
Его взгляд способен навсегда покорить:
В серых глазах притаилось добро,
И нежность сочилась между ресниц.
Открытое смелое героя лицо.
Он подал ей руку. Всполохи искр
Ее ослепили. Как он жутко похож
На того бедолагу, что прыгнул с плота,
Но он не матрос, обарук. Ну и что ж.
   «Его послала мне во спасенье судьба».

6 

Командир восседал возле палатки своей
На камне, похожем на древний трон.
   «Кто вы? Как оказались среди дикарей?
   Я в этих дебрях представляю закон!»
Путаясь в фактах, она стала вещать
Про то, что был шторм, как шел корабль ко дну,
А ей удалось смерти избежать
Благодаря матросу одному.
Она с ним бродила по здешним лесам,
Но сколько время прошло не может сказать.
   «Вот он! Но я вам его не отдам.
   Я обещала его оберегать».
   «Кто? Ваше дитя – это матрос?»
   «Она обезумела, пока здесь была».
   «А жив ли ребенок у такой мамаши, вопрос».
Дитя отобрали и развернули. Рука
Лежала, ладонь к небу воздев
В молитве беззвучной, среди тряпья.
   «Она его съела, совсем озверев!»
   «Казнить ее завтра, в начале дня.
   С довольствия снять, ее кормить ни к чему.
   Отдайте ей руку, пусть с голодухи грызет».
   «Вскрыть бы ей вены и распять на суку».
   «Но мы гуманисты, она от пули умрет».
В той же палатке, где этой ночью спала,
Падая, в кровь колени разбив,
Утопая в слезах, до конца дня
Она пролежала, слова не проронив.
Вечером слышит: «Пост принял. Пост сдал».
   «Жди после отбоя. Я еще загляну».
Вяло солнечный круг за деревья упал.
Стрекот цикад сквозь обступившую тьму.
Объявили отбой. Поползла тишина,
Лениво цепляясь пологом за траву.
Чьи-то шаги посреди сна.
Остановились. «Я первым пойду».
   «А может ее стоит держать,
   А то загрызет, как того дурака».
   «Вот попытаешься рот ей зажать
    И останется от тебя только рука».
  «Молвишь разумно. Вместе пойдем,
   Чтоб не брыкалась, тупая овца».
И внутрь палатки шагнули втроем
Бравые слуги короля.
   «Ну что, ведьма, смотришь? Наш суд решил,
    Что смерть от пули слишком легка.
    Держи ее крепче, а ты слегка придуши.
    Ну вот, стала послушна и приятно мягка».
   «Срывай с нее тряпки, ей их не носить!»
   «Полгода без женщин – пытка для мужика».
   «Шлюху стоит использовать, прежде чем убить.
    Иначе кому ее смерть нужна».
Уже первый пыхтел на ней кое как,
Кусая до крови ее немые соски,
А она безучастно смотрела во мрак,
Чувствуя лишь адские языки.
И вдруг первый застыл. На лицо и на грудь
Из перерезанной глотки его кровь потекла.
В эти мгновения она поняла суть
Короткого и емкого слова «война».
Во мраке ночном дрались трое солдат.
Хрипы, удары, звук рвущихся мышц.
   «Я умерла, и это, видимо, ад.
    Не хватает лишь жрущих людскую плоть крыс».

7 

Вонзая в одного из насильников нож,
Безликий спаситель ей крикнул: «Беги!»
Но как его голос странно похож
На голос матроса, что ее пытался спасти.
Она сжалась в комочек, голову обхватив
И зашептала: «Не хочу. Не могу».
А затем забубнила речитатив:
   «Я не брошу тебя. Я без тебя не уйду».
Ее руку схватила его стальная рука.
   «Вставай! Хватит ныть. Нам пора уходить».
В лицо ночной лес и влажная тьма,
В спину: «Поймать и жестоко убить!»
Бег без оглядки сквозь когти ветвей.
Одежды в лохмотья, кожа нежная в кровь.
И вдруг оступилась. Капкан дикарей –
Верных детей местных черных богов.
   «Как ты, бедняжка? Цела или нет?
   Дай-ка мне руку, я тебе помогу».
Широкая яма глубиной метр.
Колья на дне. Один пронзил ей икру.
    «Вот эту палку в зубах нужно зажать.
    Я попытаюсь выдернуть кол».
Шершавость коры старается рвать
Мышцы внутри. Нестерпимая боль.
Крик, убивающий на лету птиц
Ужасом вскрыл тьмы тишину.
Платья обрывки – разлохмаченный бинт.
   «Брось меня здесь. Я идти не могу».
Дикий охотник тот крик уловил,
Храброе племя на охоту пошло.
Факелов зенки освещали им тыл,
Голод природы смотрел им в лицо.
Двум беглецам, заметавшим свой след
На клочке суши среди воды,
Раненной девушке пятнадцати лет
И солдату, уставшему от бездумной войны.

8 

Ее он нес на руках и задыхаясь шептал:
   «Прошу, не кричи. Сколько сможешь, терпи.
   У нас мало шансов среди этих скал.
   Не уменьшай их. Я попытаюсь уйти».
Но сил с каждым шагом все меньше, а тем
Кто следом идет не мешает балласт,
Только оружие. «Никого не брать в плен».
Таков дальновидный командира приказ.
Они жаждут расплаты за убитых друзей,
И страшные пытки предателя ждут.
Ну, а девчонку растянуть меж ветвей
Вместо мишени и метать ножи в грудь –
Мечтают солдаты, короны сыны.
Чем дольше погоня, их аппетиты растут.
   «Я срежу кожу у нее со спины
   И табачный мешочек на стоянке сошью».
   «Но прежде я выдавлю этой ведьме глаза.
   Заставлю сожрать их. Потом нос откушу».
   «А я вместе с кожей срежу ей волоса
   И для сиденья подушку набью».
   «Она будет мучаться, мамой клянусь
   Прежде чем смерть ее сможет забрать».
   «А может, продлим ей жизнь на чуть-чуть,
   И каждый сможет ее приласкать»
   «Не знаю, дружище, что будет сильней
   Заточенная похоть в каждом из нас
   Иль жажда крови. Пусть тот, кто смелей
   Возьмет под защиту хотя бы на час.
   «А потом смерть ей!» «Смерть им!» «Убить!»
Волной прокатился по лесу восторг.
   «Вот они!» «Вот они!» «Их обступить».
   «Ну вот, и настал наш справедливый черед».

9 

Сидели они, прислонившись к стволу
Огромного дерева, почти, что без сил.
Солдаты сжимали петлю свою.
Беглец привстал, и нож свой схватил.
   «Ну что, подходите, отродье зверья.
    Но прежде чем сдохнуть, обещаю, смогу
    Не меньше пятерки вас положить, а листва
    Вам станет могилой. Кто первый? Ну?»
   «Давай-ка пристрелим, он мне надоел».
   «Нет. Слишком просто. Ты ему прострели
    Ногу в колене, а то слишком смел».
    «Как же ты благороден. Ну, братцы, пли!»
Три из десятка отправленных пуль
В правой ноге потеряли себя,
Две в левую ногу попали, и дур
Осталось пяток, их поглотила земля.
Беглец пошатнулся на пробитых ногах.
Боль притаилась на мгновенье одно.
Он попытался сделать лишь шаг
И повалился. Исказилось лицо.
Кровь потекла ручейками в траву,
Смывая попутно смешных муравьев.
Ловцы-победители подступили к нему.
И вдруг ожил лес. Оглушительный рев
Не слышанный ранее закишел средь ветвей.
От каждого дерева отпрыгнула тень.
Вступить в игру пришел черед дикарей.
Какой удачный для них выпал день.
Кровавое месиво, поляну покрыв,
Билось за жизнь, каждый за свою.
И только беглец, девчушку прикрыв,
Резал ножом всех, пока был в строю.
Ну вот, и закончилась охота иль бой.
Посреди трупов молчаливо лежал
Солдат не старый и не молодой,
Который в руке сжимал крепко кинжал.
Вояк из погони перерезали всех,
Но и они дикарям проредили ряды.
Охотники свой возвестили успех,
В крике победном скривив кровавые рты.
И тот час из стен чащи лесной
Шагнули женские тени и тени детей,
Чтобы помочь забрать все с собой,
Что пригодится среди ветвей –
Туши солдат, трупы бойцов,
Ножи, пистолеты и прочий их скарб.
Охота удачная – двенадцать голов,
Охота печальная – десять диких ребят.

10 

   «А что с этим делать?» - язык дикарей
Просвещенной Европе во век не понять.
   «Он бился как воин наших кровей.
    Его храброе сердце в кувшин закопать,
    Голову в жертву добрым богам,
    Его правую руку оставим вождю,
    А остальное отдадим нашим сынам.
    Им его сила придется к нутру».
   «А что делать с ней, она ведь жива,
    Но смерть уже дышит у нее за плечом».
   «Женщину есть – это грех, но раба
    Из нее никудышная. Ее не берем».
Лопотали по-своему эти дети лесов.
Девчонка смотрела удивленно на них.
Они и спасители и пролившие кровь
Того, кто ей стал родней всех живых.
Шок еще не прошел, когда забрали его,
Ее слегка оглушив, чтоб голос не сорвала.
Лес принял племя в царство свое,
Когда она открыла снова глаза.

11 

Вокруг тишина. Только пение птиц
Звонкими дудками. Да ветер-прохвост
В листве заплутал. То вверх, а то вниз
Скачет, хватая пернатых за хвост.
Солнце устало отходит ко сну,
Прячется в мягких верхушках, зевнув,
Нагоняя на лес ночную тоску,
Ветви заботливо в сумерки обернув.
Поляна кровавая вновь зелена,
Лишь бурые пятна прошлогодней листвы.
   «А была ли погоня в течении дня?
    Была ли резня? И где все они?
    Быть может все это лишь страшный сон,
    Подкравшийся подло в голодном бреду?»
Но боль в ноге, в ушах жуткий звон,
Платье в крови и жженье в паху.
Все это было. Лилась рекой кровь.
Смерть настигала на каждом шагу.
Ощущенье того, что зародилась любовь
И пропасть утраты. «Я проклинаю судьбу!»

12 

Долго пришлось ей ползти, чтоб достичь
Утеса, нависшего над пенной водой,
Без сознания падая лицом в траву иль навзничь,
Подолгу разговаривая с тишиной.
Солнце проснулось, надорвав горизонт.
Пламя лучей зажгло океан.
   «Смерть не минуема, так каков же резон
   Ее ждать, разлагаясь здесь по кускам».
Она встала на край. Боль уже не страшна.
Что ей до тела, что скверны полно.
Главное – птица в груди-клетке – душа.
В полет ей отправиться нужно было давно.
И руки расправив, она сделала шаг.
Ветер поймал ее на пару секунд,
И, покружив на прозрачных руках,
Бросил о зубья вулканических руд.
Мгновение. Боль перешла в пустоту.
Невыносимая легкость и тишина.
   «Если я птица, то почему не лечу?
Последняя мысль обожгла. «Но куда?»

13 

Темнота…..
Тишина…..
Пустота…..
В никуда…..

14 

Проснулась. Парус простыни мокр.
Пот выжигает солью глаза.
Кошка спит, растянувшись у ног.
   «Кто Я? Где Я? Когда?»
Ночь стала прозрачней. Рассвет.
В небе застрял месяц-вопрос.
За окном фонарей тусклый свет.
Рядом храпит тот солдат иль матрос.
Страх не отпускает. Вновь издевки судьбы?
Дыхание сбилось. Хочется закричать.
    «Что ты ворочаешься, любимая, спи.
    Нам ни к чему сегодня рано вставать».
Зеркало давит своей прямотой
И объяснений у нее пока нет.
Она не отличается от девочки той,
Хрупкой и юной, пятнадцати лет.
Только морщинки и волос пожух,
Задор и наивность потеряли глаза.
Крики пьяных соседей насилуют слух.
И ноет противно старой раной нога.

Ей двадцать девять было вчера.
17.01-05.02.08г.