По Петербургу с Раскольниковым

         В тот день, выйдя из метро на станции «Достоевская», зашел в церковь Владимирской Божьей матери. Поставив свечку и помолившись, думал о том что, где-то здесь, как и я, стоял Федор Михайлович Достоевский, обращался к Богу и думал о своей Душе. Оттуда, не торопясь, двинулся по Кузнечному переулку. Здесь шла вялая утренняя торговля.
        - Дядечка, купите цветы,- просит худенькая девочка.
«Дядечка» откровенно рассматривает фигурку девочки-подростка. Цветы ему не нужны...
        Вот и дом под номером пять. Здесь, в десятой квартире, на втором этаже прошли последние три года жизни Достоевского, написан его главный роман «Братья Карамазовы». Спустившись на восемь ступенек ниже мостовой и поднявшись затем на второй этаж, вошел в музей-квартиру писателя.
        Музей - это шесть комнат с невысокими потолками, где и в солнечный день не бывает много света. Кабинет, столовая, детская, книги и фотографии. Во всем сквозил умеренный достаток. Подойдя к окну в кабинете писателя, отогнул занавеску и глянул на улицу. Мысленно представил себе, как спешили по ней конные экипажи, неторопливо двигался людской поток.
Осмотрев все, еще раз посмотрел в прихожей на шляпу и трости писателя. Их хозяин был дома и продолжал работать.
        Выйдя на улицу, неловко столкнулся с длинноволосым молодым человеком с болезненным и сильно исхудавшим лицом. Примечательны, пожалуй, были только огромные глаза его, в которых поминутно проскальзывала какая-то мысль. Весь вид его вызывал участие. Поинтересовался, не надо ли ему чего. Он вежливо поблагодарил. Между нами завязался разговор. Незнакомец оказался студентом из приезжих. Далее, мы пошли вместе.
       Наш путь продолжился по улицам старой части города в сторону Сенной площади через дорожные пробки из пузатых иномарок. Узкие улицы прошлых столетий давно уже не вмещали это инородное стадо. Фасады старинных зданий пестрели новоделом и броской рекламой магазинов. Роскошь и нищета всегда прекрасно уживались рядом.
       В этой части города происходили действие известного романа В. Крестовского «Петербургские трущобы». Именно здесь, в сторону от Фонтанки, ютились воры, всякого рода жулики, бандиты и проститутки.
       Сенная площадь и сегодня самое оживленное место в городе. Много раз меняли ее черты, но она упорно сохраняла дух и облик чрева города. Рядом с магазинами - уличный толкучий мелкий торг, харчевные и распивочные заведения для простолюдинов. Здесь следовало крепко следить за своими карманами: милиции рядом не видно.
       Мой спутник прекрасно ориентируется и хорошо знает историю нашего города. Он показывает здание гауптвахты Сенной площади и Таиров переулок, где в былые времена находились дома терпимости и у дверей стояли проститутки, зазывающие клиентов. Сюда можно было приходить, «чтобы еще тошнее было»… Теперь здесь салоны красоты, бары и кафе. А вот и «канава», Екатерининский канал и далее, через Кокушкин мост мы выходим в Столярный переулок.
        Столярный переулок невелик, всего в шестнадцать домов, на которые тогда приходилось восемнадцать рюмочных и прочих питейных заведений с дешевой закуской из резаных огурцов и вонючей рыбы. Добавьте сюда летнюю жару не слабее нынешней, отсутствие водоснабжения и канализации, зловоние, пыль и грязь. Вот и получится вам страничка из романа того времени.
        Встанем на перекрестке и посмотрим по сторонам. Здесь необычная для Петербурга перспектива. Улочки короткие, узкие, и, куда бы мы ни смотрели, взгляд упирается в серую стену, в тупик. Создается ощущение некого колодца, замкнутого пространства и безвыходности...
        Такова была застройка, где важна каждая пядь земли для извлечения прибыли. Не до красоты. Жильцов заселяли во все углы от подвалов до чердаков. Тут жили «униженные и оскорбленные» герои Достоевского, здесь же на Малой Мещанской, в угловом доме жил и он сам, создавая свои романы «Преступление и наказание», «Игрок».
        Мы у дома на углу номер пять по Столярному переулку. Это предполагаемый «дом Раскольникова». Поверим, тут и табличка есть мемориальная на эту тему. Здесь Раскольников ютился под самой кровлей в комнатушке похожей на «шкаф» или даже «гроб».
        Сворачиваем по переулку во двор дома, идем в самый угол, к подъезду.
        - Вход закрыт, слишком много желающих увидеть, все стены расписали, - говорит мой собеседник. - Давайте зайдем, коль уж пришли и открывает дверь своим ключом.
        Чистый и аккуратный подъезд, вверх ведет очень узкая лестница. Не скрою, сердце заколотилось. Поднимаемся наверх, к двери ведут те самые тринадцать ступенек!
        - Может, зайдете? - интересуется мой незнакомец.
        Вежливо благодарю и отказываюсь. Слишком много получается впечатлений для одного раза…
        - Простите, как вас зовут? - спрашиваю его...
        Незнакомец улыбнулся и представился мне:
        - Родион Романович, студент юридического факультета СПбГУ. Сегодня мы идем к своей цели другим путем.
        Выйдя во двор и, переведя дух, принялся искать взглядом помещение дворницкой, где должен был находиться топор, орудие известного преступления. Она оказалась закрытой. Да и есть ли в ней сейчас топор? Он давно уже бесовски погулял по России, сокрушая правых и виноватых. Сегодня мир разобрался со всеми, кто остался «тварью дрожащей» и «кто теперь право» имел.
       Отсюда ровно семьсот тридцать шагов до дома старухи – процентщицы Алены Ивановны. Да, именно в таком таинственном городе могли происходить фантастические события, описанные в романах автора. Здесь все двоится, реальность сливается с вымыслом. Сам город-призрак становится лучшей иллюстрацией к его произведениям.
       Достоевского теперь признают величайшим аналитиком человеческой души. Таким он стал, увидев в ней сосредоточение всех загадок и трудностей, преодолеть которые до сих пор, не было дано никому.
       Читаю свежую газету. Вот ветеран войны, устав добиваться положенной ему по закону квартиры, сжег себя и еще восемь стариков, одинокая женщина мать троих детей выбросилась из окна, вновь на скамье подсудимых очередные вымогатели, оборотни в погонах. Чем не сюжеты новых романов об искалеченных судьбах? Или уже потеряна восприимчивость к человеческим страданиям? Может, напрасен труд и не стоит марать далее бумагу? Но Евангелие от Иоанна гласит: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно пав в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». Жизнь продолжается…

1 сентября 2010 года