Гималаец

       С к а з к а

             С.П.Кучеренко

        1
Цыганкой в цветастой шали
Глядела на мир тайга.
Но в тучах уже дышали –
Вот-вот полетят – снега.

И полог, когда-то пышный,
Нацеленный в синь небес,
Латунью листвы не пышет,
И только слышнее всплеск
Ручья, и угаром винным
От палой тянет листвы,
И поздним гусиным клином
Любуетесь с грустью вы.

Прозрачно в тайге и тихо,
Лишь сойка веткой качнёт,
Да где-то вздохнёт лосиха,
Да хариус бульканёт
В хрустальной струе речонки,
Да мышь листвой прошуршит,
И поползень свистом тонким
Ответит… и вновь в глуши
Плывёт тишина… Лазурью
Сияло небо, но муть
Нависла над Приуссурьем:
Вот-вот и зиме дыхнуть.

И снег над листвой пожухлой
Уж вьётся, не дав дотлеть…
И вот на подстилке пухлой
Улёгся в дупле медведь.

Такой большеухий мишка,
Он ловок и не труслив,
Да и смышлён умишком,
И в лоне древесных нив
Он свой, и хоть зверь не мелкий,
Бывает, в какой-то миг
К макушке взлетает белкой,
И там он удал и лих.

С краёв гималайских, с юга,
На отблеск иной зари,
Сюда, где мороз и вьюга,
Где вольная Уссури,
Пришёл, а когда – копни-ка
В недрах веков – туман,
Не прояснить их лика:
Умчались, как ураган.

Чёрен он шерстью гладкой,
Упитан, ему тепло,
А за дуплом не сладко:
Завьюжило, замело,
Запорошило снегом
Округу – метёт, метёт…
Проток дремотную негу
Сковал тихой сапой лёд.

Берлога ж тепла на диво:
Липа стара, суха,
И в ней хорошо, сонливо,
Нагрелась под ним труха.

А если свирепый амба
Просунет лапу в дупло?
Шкуру сгребёт и – амба…
И спину в страхе свело.

Да нет, он и сам – не промах:
Дупло глубоко и в нём –
Как в крепости он, как дома,
Вот разве только огнём…

Огонь… он зверюга страшный:
Рысью метнётся пал –
И лес, как листок бумажный,
Займётся, он это знал.

Но есть на земле похлеще
Сила – знал он. – И блек
Пред нею огонь зловещий,
А имя ей – Человек.

Вот от неё и палы,
Противной солярки вонь…
И всё человеку мало,
Прожорлив, словно огонь.

Так думал мишка и ниже
Ник головою, ник,
И видит: камушки лижет
Светлой струёй родник;
Крадётся, касаясь слуха,
Тоненький перезвон,
И веет медовым духом…
Но чуток сторожкий сон;
Даже не сон, а дрёма
Окутывает, несёт,
И полнит сладкой истомой
Запах медовых сот.

        2
И видится ему лето,
Тенистая сень тайги,
Горят изумрудным светом
На валежинах мхи.

Фонарики мухоморов
Сияют и тут, и там,
И в синих цветах пригорок,
И он идёт по цветам;
Идёт по росистым травам,
И влагой блестят бока,
В сирень леспедец кудрявых
Входит, как в облака.

А в пологе плотном ясень
Раскинул ветви – пируй:
Пробился к небу и ясен
В объятьях озонных струй;
И листьев лапистых войско
Двинул под облака
Морщинистый дуб монгольский.
Плывут и плывут века,
А он – хоть бы хны… Крылами, –
Царственно-перист лист, –
Летит в небесное пламя,
Где ветерок струист,
Маньчжурский орех; а рядом
Пепельною корой
Мерцает, гордясь нарядом,
Бархат, и листьев рой,
Словно ангельским хором,
Плывёт к небесам – туда,
Где нежностью льются горы,
А ночью блестит звезда.

Идёт гималаец ходко, –
И в дрёме проворен он, –
Увалистою походкой
Спускается под уклон.

Над головой полощет
Макушки деревьев синь.
Сюда их целые рощи
Плеснул Сихотэ-Алинь –
В долины и по оврагам,
Прикрыв от ветров и льдин.
И он торопливым шагом
Вразвалку идёт один.

Когда-то туда водила
Его и сестрёнку мать,
Да не было в лапах силы
Ветви самим ломать.

Но набивал животик
Он ягодой сочной всласть…
И даже сейчас, в дремоте,
Свело от услады пасть.
И он заурчал сквозь дрёму
От наслажденья – рай…

А вот и пришёл. Черёмух!
Забрался и отрывай
Налитые соком кисти
И чавкай, и ветку гни,
Зацепится с гроздью листик –
Жуй его и тяни
Всю в гроздьях иную ветку,
А голую – под себя.
Так лакомились и предки,
Но дерево не губя.

И тут он невольно вспомнил,
Как там, где журчал ручей,
Зияли срезами комли
Поверженных кедрачей.
Луна обливала светом
Пушистые ветви их…
Кровавые в сердце меты
Вогнал ему этот миг.

И даже сейчас, в дремоте,
Он заскулил, но сон
Налёг и разлился в плоти
И… – как провалился он.

         3
Январь стоял за берлогой,
Мороза катился вал,
В долинах и по отрогам
Стволы у деревьев рвал.

Под сойкой качнётся ветка,
Да иней солнцем плеснёт…
Спит гималаец крепко,
Весь он в плену тенёт
Сна и стуков не слышит
Дятла, в дупле согрет,
Спокоен: надёжней крыши,
Чем в липе столетней, нет.

Не полыхнёт тигрица
Жёлтым пламенем глаз:
Ей к нему не пробиться,
Башку не просунет в лаз.

Вот человек… О, этот
Руками берёт тигриц.
…И вдруг в кустах бересклета
Увидел его и… ниц
Рванулся что было силы,
Словно попал в капкан,
Но тот улыбнулся мило:
– Не бойся, я – брат, Иван.
А ты мой братишка меньший, –
И взглядом оголубя,
Качнул головой: – И день же!
Вот повстречал тебя.
Скрепить нашу дружбу треба.
На-ка вот, – и даёт
Ломоть пахучего хлеба,
А сверху намазан мёд.

И он, гималаец, сразу
Поверил Ивану, рад:
Он меньшим братишкой назван,
Иван – ему больший брат.

А угощенье!.. И мишка
Зачавкал во сне, лизнул
Губу: вот гляди-ка, ишь как!
И рад золотому сну.

И чем бы, думал, Ивана
Ему угостить, да так,
Чтобы набил карманы,
Коли не взял рюкзак.

Черёмухой? Но чуть вяжет
Во рту она и горчит.
Малиной? В карманной пряже
Помнётся и осочит.

Или сводить Ивана, –
Думай-ка, думай, Миш, –
Туда, за ручей, в лианы,
Лимонник где и кишмиш?

Или в овраг к берёзам,
С их веток, – он будет рад, –
Как плети, свисают лозы
И гроздьями виноград?

Или в кедровую чащу
За шишками? Это да!
Найди-ка гостинцев слаще.
Туда, в кедрачи, туда!

И вот идут они рядом,
И он, гималаец, горд,
На брата влюблённым взглядом
Косит. А лесной «народ»
Уже в кедрачах – олени,
И лоси, и кабаны
Застыли от удивленья,
Не в силах сглотнуть слюны.

– Не бойтесь, – сказал им важно. –
Он был впечатленью рад. –
Иван – человек не страшный,
И нам он, поверьте, брат.

И все поверили мишке,
И тут наперегонки
Белки лущили шишки,
Лущили бурундуки.

Орешки несли Ивану,
Завидный являя пыл.
И он до краёв карманы
Туго ими набил.

А кедры словно таили
Улыбку в бровях ветвей,
Им равных не было в силе
И не было их мудрей.

       4
Осень ли, то ли лето,
То ли… Но нет, во сне
Он видит: по всем приметам
Время идёт к весне.

Живот подвело, и к чаще
Он вышел, – во сне и то
Вздрогнул, глаза тараща,
И в горле застыл глоток:
Казалось, земные недра
От лязга стальных махин
Тряслись, и с размаха кедры,
На землю, – в столбах трухи, –
Валились навзничь... и в коме
Вздымались у них бока,
И плыли со срезов комлей
Тяжёлой слезой века.

«Что ж вы, отродье сучье,
Ведь кедры сильны, густы?!»
Но люди рубили сучья,
Цепляли тросом хлысты.

Лебёдка удавкой лютой
Трелёвочнику на щит
Тащила их, и хрящи
У пышных кедрят-малюток
Хрустели словно, и месят
Кровиночек кедрачи,
Сдирают с земли, как плесень,
И криком тайга кричит.

О господи! Но… похоже… –
Не зрения ли обман? –
С бензопилой… – до дрожи
Пробрало: Иван? Иван!

Вот к дереву в два обхвата
Подходит… – Иван, постой!
Стой, говорю, куда ты!
– А-а, это ты, герой.
Здорово, Миша, братишка,
Ну, лапу давай, малец. –
Это уж было слишком.
– Ты… ты негодяй, подлец!
Мы хлебом скрепили дружбу,
А ты у меня гребёшь…
– Так надо, братишка, – служба,
Чего ты развёл скулёж.
Наш леспромхоз в цейтноте,
А сверху спустили план,
И график, братишка, плотен.
Пусти-ка… – Назад, Иван!

И – на дыбы, спиною
Кедр заслонил: – Не тронь! –
И в маленьких глазках зноем
И сталью блеснул огонь.

– Никак ты, братишка, спятил…–
Но в яростном весь пылу
Он грянул наземь распятьем,
Зубами вцепясь в пилу.

Но взвизгнула та – и взбухла
Кровавая полоса,
И пасть рассекло до уха…
Он в страхе открыл глаза.

Привычный сумрак берлоги,
Ползёт кровяной туман…
И грудь – ходуном… «Двуногий…
Уродина ты, Иван.
Да будь я каплю причастен
К породе твоей – гореть
В аду мне б…» И был он счастлив,
Счастлив, что он – медведь.

2.04.04 – 27.04.04