Сны до одури. Этюды

                И снова мне снилось, мне снилось,
                Что день был до одури ярок.
                Ветер нахально обтягивал платье твое.
                Небо молчало, и белые ветви качались,
                Белым врываясь в мое холостое жилье.

                Ты появилась, как песня, забытая прежде.
                Голос твой светом наполнил мое бытие.
                Я целовал твои губы, - и тихо спадала одежда,
                Чудом являя мне звонкое тело твое.

                Откуда, откуда в тебе эта песня рассвета?
                Мне хорошо с ней, беспечней и весело жить.
                Молчанье и тишь. Я уже не услышу ответа.
                Только в окне облетевшая ветка дрожит...

                Н.Г. И снова мне снилось...


БАННО-ПРАЧЕЧНЫЙ СОН

Мне снилось, мне снилось (совсем одурел!),
что лезу под платье к тебе.
Едва потянулся, как с тыла - прострел,
и я не способен к борьбе.

Ты в голос вопила до белых чертей,
наполнив моё бытие
паденьем одежды и звоном костей,
видением чуда в белье.

Откуда, откуда тебя занесло
в моё холостое жильё?
Нет худа без чуда...
Уж коли пришло,
так хоть простирнуло б
бельё!


ХОЛОСТОЕ БЕЛЬЁ

День был до одури ярок, а платье - в обтяжку.
Белые звонкие ноги явились ко мне.
Тихо спадала одежда, цепляясь за ляжку.
Я целовал твои губы в сплошной белене.

Ветер ощупывал тулово белой статуи.
Чудо звенело костями и пело навзрыд.
Я по привычке известной творил вхолостую
и наполнял облысевшими ветками быт.

Где-то кудахтали куры: «Откуда, откуда
белой горячки желанье?» - Молчанье и тишь...
Белый фонарь покраснел и сказал: «От верблюда!
Нагородил Гималаи, а выродил мышь!»



СЕКСОПАТРИОТИЧЕСКИЙ СОН

Сон был до одури ярок: уж очень хотелось...
Туловом звонким своим ты сводила с ума.
Снилось мне, будто сбылось и отчасти посмелось
белой горячкой ворваться в твои закрома.

Ветром нахальным Мамаев курган я обшарил
и отоварил свою дорогую мечту:
чудо железобетонное страстью ошпарил,
платье стянул и почленно затарил в порту.

Три сухогруза в контейнерах пёрли статую,
два земснаряда торили фарватер Донца,
тридцать «КамАЗов» тянули тебя вхолостую
прямо к подъезду поэта, не чая конца.

Башенный кран две недели из сил выбивался,
биметаллический зад вознося до небес,
тихий Вучетич в гробу горевал и плевался,
сварщик Потапов с тебя до упора не слез.

Ты появилась, как песня, забытая прежде,
мощной макушкой бетон этажей проломив,
крыша поехала, тихо спадая к одежде
и воплощая слепящий до одури миф...

Выбрался я из развалин жилья на рассвете,
долго карабкался ввысь по могучей ноге,
преодолел сопромат и, нахальный, как ветер,
с горней макушки стихами сорил мелюзге.