Тише, люди, ради бога, тише... барсенькины истории

Гондола легко покачивается на зеленоватой воде канала, солнце вплетает золотые нити в рыжие Барсенькины волосы. Прилетевший с Адриатики ветерок нежно обдувает лоб…
- Гули-гули-гули, - смачные шлепки по асфальту врываются в мой сон, и он уплывает, помахав мне на прощание соломенной шляпой гондольера.
- Нет, нет, нет, - бормочу я, засовывая голову под подушку. – Ну, пожаааалуйста… «Золотая голубятня у воды. Ласковой и млеющее-зеленой; Заметает ветерок соленый черных лодок узкие следы»
Ахматовские строки волшебным образом возвращают меня на Canal Grande:
Эээ… на чем мы остановились? Ах, да! Ветерок нежно обдувает лицо. Руки любимого…
- Гули-гули-гули,- очередной увесистый шлепок приходится на крышу припаркованной на тротуаре машины, которая тут же отзывается обиженным визгом сигнализации. Эх, прощай мой сказочный сон… Стаскиваю с головы подушку и выглядываю из окна. Ооооо… Луиза Карловна вернулась из Германии. Пару лет назад пенсионерку-учительницу переклинило на голубях, и она открыла для них столовую. С тех пор дом превратился в гигантскую голубятню. Парковка под деревьями перестала пользоваться популярностью, а те кому «повезло» припарковаться именно там, с утра отправляются на ближайшую мойку отмывать серо- белые подтеки птичьего помета. Я подозреваю, что Луиза Карловна имеет там процент.
- Дура старая!! Да что б у тебя балкон обвалился! Да что б тебя…, - владелец орущей черной «Хонды» долго и изобретательно комбинирует непечатные выражения.
«Старая дура» приседает и прячется за перилами балкона. Мне сверху хорошо видно, как она разглядывает в просвет ограждения стайку голубей, слетевшихся на крышу машины. Правда, наблюдаю эту картину не только я, потому в следующий момент в немку летит струя из пистолета-водомёта. Это сосед слева выразил солидарность хондоводу. Луиза Карловна резко выпрямляется и громко высказывает своё нелестное мнение о педагогических способностях родителей ржущего парня. Потом, не глядя, вываливает остатки птичьего корма на тротуар и хлопает балконной дверью. Вопль хондовода «Ё моё!!!» недвусмысленно указывает точку приземления хлебного месива.
Я закрываю окно. Обычные фронтовые будни: Рим и Карфаген, Ланкастеры и Йорки…
За окном злобно заорали голуби. По-моему, они обсуждают нарушение утреннего распорядка и свой прерванный завтрак.
Слушайте, может кто-то знает автора этой дурацкой песни?
«…голуби целуются на крыше.
Вот она, сама любовь, ликует –
Голубок с голубкою воркует…»
Автора в студию! Пусть честно ответит, можно ли в здравом уме назвать эти утробные стоны любовным ликованием. Воркуют они… как же…