Старуха

                Елизавете Сергеевне Романовой


Когда бывало небо ближе
и солнце горячей,
старуха в душегрейке рыжей
с угольями очей
брела бульваром полудённым,
роняя чёрный хлеб
собакам,
миром обойдённым, -
и царствен и нелеп
был жест её,
дарящий благо
живущим за чертой, -
и я тащился,
как дворняга,
в скулящей свите той,
и я,
пресыщенный рассудком,
но жаждущий любви,
ловил её в порыве чутком
короткого
«лови!»
и в этом царственном движенье,
в котором звук нелеп,
как шорох
головокруженья
дожившей до изнеможенья,
но жертвующей
хлеб...


Рецензии