последний день учений

ПОСЛЕДНИЙ  ДЕНЬ  УЧЕНИЙ
рассказ
1
Ехали на танке с бубенцами
(это не метафора: буквально -
мы в одном селе забуксовали
(как вот называлась, не спросили)
нам из них гирлянду на базаре
местные на счастье подарили)
и на башне песни распевали,
трали-вали пели, тили-тили,
чё-то там орали, хохотали, -
господи, как молоды мы были!
Жал механик на акселератор,
мы уже не ехали – летели
будто бы как на американских
горках – раз, и ты уж в поднебесье
в небесах же солнышко блистало
птицы щебетали, пели песни
мы летели, птицы щебетали..
и тут вдруг – как чёрт из табакерки,
заяц перед носом – наш механик,
помянув всех зайцев в краткой речи
от души как дал по всем педалям
что мы все, как песня, полетели
только вот не к небу, а обратно.
Это, я скажу вам, ощущенье!
Это как...вы поняли, хоть, правда,
не было там этого - туннеля,
не было и поля из ромашек,
только вот скажу вам откровенно,
что Толстой, по-моему, соврал:
ну не мог Андрей-князь видеть небо:
только искры мог он, что из глаз.
Но тогда вот, лёжачи в кювете,
не о графе я воображал,
не о том, что в общем-то полезно
в жизни испытать – да с башни в грязь,
а вот разрешал недоуменье:
а с чего легко так мне дышать?
лёгкость в теле, необыкновенно…

2
да не в теле, дурень, а в зубах!
Там вверху, во рту вот, поредело
Нет, ну так нечестно!..И когда?
И я вспомнил: мы, когда летели,
По пути челомкались с матчастью
И я там с железкою (секретной)
И взасос, и так вот неудачно.
А я думал: вот, когда приедем,
И на танцы, к барышням...дурак!
Надо думать, где б достать цемента,
Ну нельзя же к барышням вот так.
А в ушах тем временем звенело
(всё лежал), но всё-таки не так,
как вот сразу было – ну конечно!
Это ж мой родимый экипаж –
подошли, сначала посмотрели,
а потом как стали они ржать!
Я хотел скомандовать в шеренгу,
и привстав, уже разинул пасть…
А вот этого не надо было делать!
В ту ж секунду в этих поросят
будто поселились бесы
и от хохота попадали все в грязь,
и катались, брызгались как дети,
первый раз попавшие на пляж.
Я как мог, держался до предела,
но потом и сам захохотал:
в 20 лет какие наши беды!
В 20 лет на свете всё – пустяк.

3
В 20 лет мы, странно, но мудрее
относились к жизни, чем сейчас:
Из зубов не делали трагедий,
Как из мух не делали слона
(мы тогда не слышали о дзене,
но были созвучны мастерам)
В 20 лет все родом из Эдема.
В 20 лет и горе не беда:
и у нас вкус яблочек из древа
первого, остался на губах.
О втором не знали мы, - и где там?
но не надо детям объяснять
суть словес: Не станете как дети,
не войдёте...Чё там объяснять?
Мир для нас тогда был прост и ясен.
Мир вобще и есть простая вещь,
хоть мы не читали, что реальность
это отношение лишь к ней, -
да зачем читать? Мы это знали.

4
Всё ведь ясно, всё как белый день.
Ну а ночь? что ночь? мы ночью спали.
И, к тому ж, все ночи в 20 лет
скоротечны:  мы не успевали
осознать лишенья наших бед
(чем пугали нас в военкоматах)
И вот оказалось – если нету
бед в сознаньи, нету их и паче.

Но вернёмся к сцене на полянке.


5
А прошло минут, наверно, десять
Как отхохотала рота золотая.
Я привстал и посмотрел налево
И - веселья будто не бывало.
Там, на фоне голубого неба
танк стоял. И башня с бубенцами.
Это даже Герники похлеще.
Как и иллюстраций к Францу Кафке.
Это как Кинг Конг и Одри Хепберн.
Или с нею инопланетянин.
Есть на свете вещи несовместны,
Есть такие, что представить рядом
Ну нельзя, физически: глаз режет;
Как и вместе запахи – солярки
С ароматом скошенного хлеба.
Но вокруг так именно и пахло!
И картинка эта шесть на девять
Прямо в душу лезла диссонансом, -
И я заорал: ну что, мы едем?
И наш танк обиженно покашлял
и поехал. А во мне кипела
злость на всех, на танк и на себя:
что ж мы все тут делаем, вообще, а?
По полям на танке, твою мать!
Ничего умнее не умеем?
Можем только зайцев до инфаркта?
Тут же люди сеют, пашут землю...
А мы тут на траках с бубенцами!

Я ещё так долго чертыхался…


6
а вокруг желтело-зеленело,
сколько глаз желтело-волновалось
разнотравье с кашками-цветами,
а над ним летали-кувыркались,
танцевали-кувыркались-пели
как салюта вспышки птичьи стайки,
птичьи стайки звонким фейерверком,
в фуэте-феерии кружились
и феерьей-трелью заливались
так, что вдруг под сердцем защемило,
защемило так, что замолчал я:
спазмою сковало, не пустила
скверну в слово горловая спазма,
несовместно с пеньем сквернословье.
Как при них ругаться? Что он может,
бедный наш язык, добавить к нотам
лучшей из музык? Лишь не испортить.
Я и замолчал. И слушал, слушал
И закрыл глаза – колоратуру
гаичек простых и простодушных
голосов чарующие звуки
песни беззаботной и счастливой,
бескорыстной, потому и чудо,
безыскусной, оттого красивой
и красивой, ибо безыскусной:
птицы ж не поют – они так дышат
и живут как дышат, потому-то
мы вот здесь, в пыли – они там, в вышних
там нельзя фальшивить, нам же в удаль.

7
И вот удивительно – их много,
и щебечут все, без исключенья,
но в сей вдохновеннейшей из опер
каждый соло: хором не умеют.
Вот кому и мир, и всё под солнцем
и гармония – одно и то же.
А у нас, чтоб не было двух мнений,
и в словах-то даже разнополость.
В 20 лет не думаешь об этом.
Это я сейчас, когда уж поздно.
А тогда, на танке, глядя в небо
я не философствовал и вовсе:
я лишь с удивлением заметил,
что теплее стало, хоть и осень,
что теплее стало от их песен
и светло от их многоголосья..
и ушло, исчезло раздраженье,
было хорошо так и покойно..,
голова лежала на шинели,
а душа гуляла в чистом поле,
в чистом поле полнилась и пела,
пела да водила хороводы
с славками-вьюрками пела  песни -
невозможно голосом – душою
да взлететь хотела с ними к горним,
с ними и своим поющим сердцем:
с лёгким сердцем и душою можно
мир не сей проведать в поднебесье,
в поднебесье, там, где нету фобий,
а нет фобий, значит, нет и смерти,
там, где нет времён, лишь чистый Хронос,
нет пространства, врат и нет отверстых
и дверей: ты сам врата – в сатори,
ты врата есть к собственному свету
примешь ты сей дар или отвергнешь
это Бог весть, но, Бог даст, запомнишь,
а запомнишь, то уже...- А чтоб вас!
Танк вдруг развернуло вместе с башней
и внутри машины во все глотки
заорали радостно, а значит -
вот и всё: мы подъезжали к части.

8
Вот она: и вышки и казарма,
караулка, плац (маршировали)
вышки, караулка – декорация
как я раньше? – для поставангарда.
Как увидел – сна как не бывало,
сна как не бывало, как услышал
скрежет врат, захлопнутых за нами,
как услышал, как они закрылись.
Значит, мы и дома. Надо в баню.
Старшина наш, хоть не бескорыстно,
всё ж не подкачал...ну и так дале
(если интересно, как там мыться,
так давайте к нам все, во солдаты!)
 Вышли мы, блаженно улыбаясь,
чистенькие, чистенькие вышли,
в тапочках потопали в казарму,
чтобы спать быстрее завалиться.
Я разлёгся на простынке белой,
на простынке белой покрутился,
только спать чего-то не хотелось,
отчего-то не хотел забыться
иль забыть дневной тот, вдохновенный
вдохновенный сон, неповторимый:
сны, что вдохновенны, горделивы,
их нельзя обидеть предпочтеньем:
коль тебе дороже низость истин, -
что с тобой им делать? И исчезнут:
им, таким, ведь есть куда, в отличье...
Я заснул. И спал без сновидений.

********************************