Амрита

           1
Ну, город! Запал он в душу.
На сопках дома, а вокзал –
Как тортик, – так бы скушал, –
И бухта, и рейд… – слеза
Подкатывает: так чуден,
Так экзотичен порт;
В нём жмутся суда, как люди,
И он ими – видно – горд.

В нём нежатся у причалов
На отдыхе корабли –
Швыряло их и качало
На всех широтах Земли;
И веет от них дыханьем
Тропических ливней и льдин…
Люблю я тут с замираньем
Вот так постоять один.
Люблю поглядеть на воду.
Рябит она, зелена…
И в ноздри тянет йодом,
И взгляд ласкает волна.

Люблю я по Корабельной
Набережной пройтись,
Иду, и снежной метелью
Словно пылает высь.

Под парусами Грина
Я словно в огне небес...
Вот она, субмарина,
Та «эска», подлодка «С»;
Гудят паруса – высоко я...
Прекрасная из субмарин! –
Когда-то жёсткой щекою
Корпус её Щедрин*
Гладил... У адмирала
Текла по щеке слеза:
Встретились... – Ах, как ало
Летят, звуча, паруса!

Я словно бы с ними взвился...
Но стоп! Замедляя ход,
Швартуется – вижу – к пирсу
Прогулочный теплоход.
Я будто бы слышу рапорт:
«Прибыл!» – восторга вздох...
Люблю взойти я по трапу
В бухте Золотой Рог
И курсом, у борта стоя, –
Рябит от флагштоков и рей, –
Идти, словно перед строем,
Задумчивых кораблей.

Идти, огибая город…
Привет тебе, Эгершельд!
Я снова, я снова молод,
С улыбкою до ушей.

Привет вам, Босфор Восточный
И Амурский залив!
Как вы? Наверно, ночью
Бежит он всё, шаловлив,
Тот ветерок, и колышет
В воде бриллианты судов...
Вам, сопки, окна и крыши,
Привет! Таких городов
Ищи-свищи по России –
Днем с огнём не найти.
Разных дымов вкусил я
На грешном земном пути,
Но только увижу сопки,
Дома на них – словно ток
Пойдёт, как от крепкой стопки,
В душу... Владивосток!

Владик... Ну здравствуй, милый,
Дай я тебя обниму…
И Сахалин, и Курилы
В тумане, словно в дыму;
Они, как и ты, в тумане
Взглядами синих огней
Манят к себе и манят
Так нежно… и всё нежней.
Я с детства втянул их в душу,
Как музыку, как рассвет,
Мне этих кусочков суши
Роднее на свете нет.

И ты такой же – и в рани,
И в мороси, как они,
И дрожью так сладко ранят
Мне душу твои огни!

И в зыбистой твоей глади, –
Не в Гаграх и не в Крыму, –
Я – чайка… Иди же, Владик.
Дай тебя обниму.

         2
Я намотался за день.
Вечер. Иду домой –
В гостиницу. Ну, а сзади, –
Взглянул я, – о, бог ты мой!

Гостиница у вокзала,
На горке, а там, внизу…
Взглянул – и в горле связало
И не сглотнуть; слезу
Слышу в себе, хоть и нет её
У меня на глазах,
Словно бы таю где-то я
В сиреневых облаках.

Трепетно и жемчужно
Струится бухта, и я
В дыхании словно вьюжном, –
Небесно свежа струя, –
В блеске: им сладко скован,
Такой шелковистый блеск!..
Струит золотой подковой, –
Или она с небес? –
Бухта; сияя, в небо,
К звёздам, туда, домой,
Летит колесница Феба,
Пылает вся подо мной,
Пульсирует вся… и взгляда
Я отвести не мог…
Нет, это видеть надо.
О, бухта Золотой Рог!

И всё ещё замирая,
Словно бы сквозь туман
Нежности, словно из рая, –
В гостиницу, в ресторан,
Иду я… Официантка, –
Зал пока полупуст, –
Юная, с грацией ланки,
С улыбкой пунцовых уст,
Словно скользнув сквозь ветки
Из лиановых пут
И взглядом окинув метким,
С блокнотиком тут как тут.

Чему-то была она рада,
Щёчки её в пылу,
Ей в ротик бы лист винограда
И – вылитая Хуа-Лу*,
Олень-цветок на полянке…
– Вас слушаю. Винегрет?
– Да, и ещё солянку
Рыбную и лангет.
– Всё? – и с лукавинкой глядя,
Но будто бы невзначай:
– Ну, а…
– Да, да, оладьи
И без лимона чай.

Я намотался за день,
Я ем с наслажденьем, я глух,
Уже на столе оладьи –
Ножом их… Но ловит слух
Движенье чуть-чуть поодаль,
Я вскинул голову – ах! –
В белых костюмах – о, мода! –
В золотых галунах,
В аксельбантах, – их трое, –
Они живописны, ярки.
Откуда такие герои?
Индийские моряки?

И с ними дама, и видно –
Каждый был этим горд…
У дамы такой завидный,
Элегантный эскорт.

Дама в тёмном загаре, –
Я вижу её со спины, –
Небесного цвета сари…
А плечи!.. О, как стройны!

Я вздрогнул: я эти плечи
Знаю!.. И их овал,
Как звуки прелестной речи,
Мгновенно околдовал.
И смутные очертанья
Именно этих плеч
Забрезжили… очарованьем
Струилась во мне их речь.

Память словно бы рыбкой
Всплеснулась, и сквозь вуаль, –
В призрачном свете зыбком, –
Качнулась неясная даль.

Я замираю робко:
О боже, виденье не сдунь! –
Не то сахалинские сопки
В тумане, не то Куэнь-Лунь.

И воздух стеклянно лепечет
Какую-то чудную речь,
Но слышу я только речи
Сведённых в испуге плеч…

И словно родимой гари
Вдыхаю я сладость, – они!
Взгляни, как небесное сари
Струится по ним, взгляни.

И сердце так сильно бьётся,
Я в призрачных тех горах…
Словно вломилось солнце
В темень души и – ах!

Гляжу… Она царственно села:
Дианы прелестная дочь –
Сиянием словно белым
Её омывает ночь.
И плечи, и шея, и руки, –
Сглотнуть бы, но рот мой сух, –
Всё – музыка, музыка…Звуки
Так нежно ласкают слух!

Лица я не вижу, но плечи…
Я их узнал – они!
Ведь образ их дивный вечен…
Пускай отлетают, как дни,
Седые века на планете,
Летят пирамиды в свал…
Но плечи, но плечи эти
Я и тогда б узнал!

О чём ты? В своём уме ли?
Очнись, это просто душа
Грустит по апрельской капели,
Нахлынуло ей подышать
В весеннем саду спозаранку,
Поэтому ты и пленён…
А дама, взгляни, индианка,
И плечи – чудесный сон.
Давай доедай оладьи…
И тут, гляжу, к их столу
Лодочкой в тихой глади
Подплыла Хуа-Лу.
И словно бы излучая
Ротиком ласковый свет:
– Что вам угодно? – Чаю.
– И к чаю что-нибудь? – Нет.

Загар благородно матов…
«Чаю»… А ну, раскинь…
Да они – дипломаты,
Только не моряки.
Их сюртуки сияют:
Шнуры, галуны горят...
Но что мне, не вижу я их,
Пусть себе говорят.

Я вижу совсем иное:
Плечи и чёрный пожар
Волос иностранки, и зноем
Словно бы веет их жар.

Как звать её, интересно?
Мирха, Гудди, Шанти?..
Взглянуть бы в глаза... Но прелестно, –
Я знаю, – как ни крути, –
Имя её... Нандини? –
Колокольчики – ди-инь...
Сасси? Иль Мриналини? –
Ливень в краю пустынь...
А может, зовут ее Мирой?
Или... – сойти с ума,
Что это я? – Индирой! –
В нём Индия дышит сама.

Индира... И вспомнилось лето
Пятьдесят пятого. Мы,
Птенцы университета,
Средь уличной кутерьмы
Стояли живой шпалерой
И ждали. В городе – лоск.
Неру – к нам... Неру, Неру!..
Гостя встречал Свердловск.

Что? Неужели Индия?
До Дели же пропасть миль!
Но едут… И Неру увидел я:
Открытый автомобиль.

Любимец Индии дарит
Улыбку... А с ним – она!
Вся знойная, в пёстром сари,
Загадочная, как луна.

О, господи!.. Да полмира,
Да мир весь к её ногам
Стелить бы... А имя – Индира –
Тюльпанами по лугам,
Сияя очарованьем…
Индира… Никак не мог
И думать: такое созданье –
Политик? О ты, мой бог!

Ну, нет… Подышать бы лесом…
Пойдем-ка в Пенджаб и там
У сладостной поэтессы,
У Амриты Притам,
Возьмём её имя. Амрита...
В нём жажда и страсти зной
С благоуханием свиты
Духовности неземной.

Амрита... И вот она рядом,
И жаркую тучу волос
Я обнимаю взглядом
И умиляюсь до слёз.

Мне чудится: эту вот тучу
Когда-то давно я знал,
И локонов не было круче,
Я руки в них окунал;
Вдыхал, зарываясь, их запах,
Он словно качал меня
В пушистых и тёплых лапах,
От бурь и бед заслоня...

И чуть ослабленный ленью,
Я допиваю чай:
«Качай, – и вдох с умиленьем
Того аромата, – качай…»

Амрита... И тут, – о, боже! –
Я слышу ответный зов –
Далёкий, родной до дрожи,
Один в толчее голосов,
Как грустная песня Сольвейг,
Зовёт он меня, зовёт
Такою сердечной болью...
Откуда она идёт?

И голос этот откуда?
Прозрачен он так и юн,
Берёзки ли белое чудо
Небесных коснулось струн?

Но где оно, где оно, небо?
И ветви берёзы где?
А только мне эта небыль –
Как зёрнышко борозде,
Как огуречной плети
В жажду глоток воды…
Я слышу – и в лунном свете
Цветеньем дымят сады.

Я слышу голос – и ожил
Мой дух, словно в той я луне...
И тут Амрита, – о, боже! –
Обернулась ко мне.

И душу мою охватила, –
Не неба ли это высь? –
Какая-то властная сила…
Мгновенье, остановись!

Чёрным солнечным светом
Сиял её длинный взгляд,
Все ароматы лета, –
Я чувствую, – в нём летят;
Летят, наполняя душу
Таинственной красотой:
Звучит она, – слушай, слушай! –
Ручьями, травой, листвой,
Стрекозами над озёрной
Стеклянною тишиной,
Тенью плещется чёрной,
Как птица, передо мной;
Струится сияньем тени
Она, Красота в венце...
Амрита! И... изумленье
Я вижу в её лице.

Как изогнулись брови
Над смолью густых ресниц!
И взгляд её что-то ловит
В лице моём, словно лиц
Не видела она вовсе,
Словно бы вдалеке
Кружилась листьями осень,
В сквозном лучась ветерке.

И взгляд её длинной тенью
Овеивал меня, нёс:
Я словно в прикосновеньях,
В серебряных струях звёзд...

Она отвернулась. Свиданье
Длилось какой-то миг,
Но в облаке очарованья
Я ветерком затих.

Я словно бы слышу пенье
Под струны серебряных ив,
И где-то в тумане забвенья,
Мне душу заполонив,
Ступает, – и сердце то бьётся, –
Она, – то замрёт в груди... –
Словно бы льётся солнце
В крови моей и гудит,
Летит моя кровь, пылая,
Гудит голубым огнём... –
О, это небесное пламя!
Я таю, я таю в нём...
Я, смутным виденьем мучим,
Черты дорогие искал...
Амрита... Невидимый лучик
Летел от неё и ласкал,
Царапал мне нежно душу,
И я, весь уйдя в себя,
Касания эти слушал,
Висок чуть-чуть теребя.

И тут Амрита, – но робко,
В полуиспуге, не враз, –
Опять обернулась – вот как! –
И весь я в сиянье глаз.

О, боже, какое сиянье!
И как этот чёрный блеск
Струится очарованьем
Таинственности небес!

Я словно бы в море света,
Я в нём мотыльком лечу,
Былинкой в дыханье лета
Покачиваюсь чуть-чуть.

В струении её взгляда, –
Лови это пламя, лови, –
Листком золотым я падал
В ладони былой любви.

Я сладко так замираю
В заводи её глаз...
Так вот они, кущи рая,
Я в них, я в раю сейчас.

Я вспомнил тебя, Амрита,
Когда-то была ты моей...
И я широко, открыто –
Узнав – улыбнулся ей.

Во взгляде её смятенье,
Восторга и страха всплеск –
Серебряной в душу мне тенью
Летел трепещущий блеск.

И тут случилось такое... –
Не сон это, нет, не сон, –
Лавиной в безмолвном покое
Сорвался с губ её... стон:
«О-о-о!..» – с болью, с надрывом, страстно;
И вздрогнул я, ослеплён,
Все звуки души погасли
Мгновенно и только – он:
«О-o-o!» – и головы разом
«Эскорт» обернул ко мне,
Но я не повёл и глазом,
Амрита!.. Я весь в огне.

Амрита... Такие мгновенья!..
Ну, как же, ну, как же ты?..
Ведь были мы в дуновенье
Божественной красоты!

Недоумение в свите...
И тут к моему столу
Уже спешит избавитель –
Прелестная Хуа-Лу.

– Ваш счёт, – и даёт листочек.
…И вот я иду через зал,
А в спину сияньем ночи –
Амрита... её глаза...

Швейцар... вестибюль... По ступеням, –
Словно в тумане, и вех
Не видно в пылу волненья, –
Иду я к себе наверх.

Дрожит в губах сигарета,
Затяжка и – на диван...
Да ты ли, да ты ли это,
Амрита?.. Туман, туман...

         3
Сколько вот так сидел я,
Устало закрыв глаза,
Не знаю, но в нежно-белом
Сиянии бирюза, –
Её небесное сари, –
Лилась с прелестных плеч,
И плыл я в сладком угаре
Наших с Амритой встреч.

В дыханье смутных видений
Плыл я, как в небе гусь,
И ласковостью дуновений
Мне в душу струилась грусть.

Я знал, что на эту Землю
Приходим мы много раз,
И вновь, замирая, внемлем
Звукам её, и нас
Волнуют её закаты,
Манят её леса,
Где птицы и перекаты
Звенят на все голоса;
Где в жидких рассветах зябнет
Стеклянная синь озёр...
Но чиркнул ты, словно зяблик,
Хвостиком – и уж взор
Твой гаснет... и словно горы
На плечи давят, и сир,
И слаб ты... Но как он дорог,
Вот этот чувственный мир!

О, господи, годы, годы!
Их вечности катит река... –
Черта... Но в мгновенья ухода
Плывут в синеве облака,
Дымят в ледяной пустыне...
Или метель метёт
И в поле былинка стынет...
Или сверкает лёд
У проруби на морозе...
Или луны свеча
Поблёскивает, и озимь
Златится в её лучах...

Ну, что же, уйдём... Но снова
Вернёмся мы в этот дом...
И я у витка иного
Молю тебя об одном,
Молю я тебя, о Боже, –
Пока я на грешном пути, –
Меня ты не там, где пригожей,
Заново воплоти,
А тут, где и боль, и страданья,
И муки любви я вкусил,
Где проклял себя и где дань я
Платил за грехи, – на Руси;
Вот тут, в моей милой России,
Такая одна под луной...
Всю Землю исколеси я
На бренной стезе земной,
Но только над нею небо –
Как мать в изголовье, и тут
Сладка даже корочка хлеба,
И простенький мил уют.

...Так где ж оно было свито, –
То время быльём поросло... –
Гнездо наше, где, Амрита?
Куда же тебя занесло!

Встаю и – к окну я: «Ух ты!» –
Выдохнуть только и мог:
Трепещет огнями бухта,
Пышет Золотой Рог.

Гляжу, замерев у окна, я,
Словно на образа...
И отчего – не знаю –
Ползёт по щеке слеза.

21.09.99 –16.11.99


*Г. И. Щедрин – Герой Советского Союза, бывший командир
легендарной подводной лодки С-56, установленной на постаменте
вечной славы на Корабельной набережной Владивостока.
*Хуа-Лу – так китайцы называют пятнистого оленя, что означает Мгновенно околдовал.
«олень-цветок».