четырёхчастное

1.
Не от того мне грустно, что сейчас
проходит день без всяких сожалений,
не от того, что смерть подобна лени,
и действует смиряюще на нас,
не от того, что держит про запас
и отстраняет от себя, и снова
лишает главного (свободы или слова?) –
свободы слова. Словно звук погас,
да-да, всего лишь вспыхнул и погас,
как будто темнота всё поглощает,
а смерть от света глухо защищает
и смех прощает. Но – на первый раз.

Мне грустно от того, что всё, что есть,
попытка избежать её, но тщетно.
Плод обретает тяжесть, точный вес,
и падает со стуком где-то здесь,
но это – там, за шторкой ада бледной,
за жгучей высотой крапивы, за
чужим забором, за межой зелёной,
куда летит янтарная оса,
где снова слышен голос воспалённый.

Как в прошлой жизни, тот же спор о том,
кто ляжет спать в огонь с набитым брюхом,
а кто в снега с опустошённым ртом
и в тишину с долготерпимым слухом.
Кто будет прав, кто станет просто – прах,
но говорить на птичьих языках
и тем, и этим, всё таки, удобней.
Так встретимся потом, среди ветвей,
где щёлканьем и свистом соловей
зовёт из темноты себе подобных.

2.
Мне грустно, как мне грустно, боже мой!..

...быть человеком, говорить напрасно,
но приходить на детство, как на праздник
последний с непокрытой головой.
Что знала я в свои неполных семь,
что смерть всегда является ко всем?..
Да нет, не знала. Ничего не знала.

Зияет там, за яблоней, в углу,
пролом назад, где кукла на полу
и стол стоит среди пустого зала.
Все вышли. Сосчитала – раз-три-пять –
и отпустила, а потом опять
нашла по белым пуговицам, по
галдящей стайке в маленьком сельпо,
по райским тем приметам, что видны,
когда подходишь к мёртвым со спины:
и папироска, и дымок, дымок,
и шелест платья белого в горошек,
гармоника губная, локоток,
сирень, сирень и шёпоты в прихожей.

Да, райские приметы. Всех зовут,
и все молчат. На несколько минут
становятся, как дети, беззащитны.
О, птицелов, возьми их по одной,
всех птиц моих, и ласково накрой
рукой своей, произнеси их слитно,
не разделяя звуковой поток,
но долгим "о", как муку. Пусть – едины –
они сольются в быстрый стукоток
дождя по крыше где-то в середине
такого лета, как сейчас стоит –
жара и сушь – дымит и полыхает.

...переведи их ангелам стихами
на тот язык, что для меня закрыт,
как дверь в потустороннее глухая.

3.
Переведи.

В другой какой-то день
мы будем ближе, чем при жизни были.
К столу сойдутся мышка, жук-олень
и траурница. Над столом ревень
сомкнёт листы. О чём не говорили –
о том беседу заведут. И писк,
и скрежет ног, и шелест - нить живая.
Прислушайся потом, не торопись.
Не всё на свете явлено словами.

Мне девочка одна сказала: «Я,
как все, умру и трясогузкой стану.
А ты, кем станешь ты, любовь моя?..»

Кем стану я потом – любовь твоя?
Не знаю. Может, белыми кустами
шиповника. А, может, тишиной –
неслышной уху музыкой одной,
и ты пойдёшь знакомыми местами
и непременно встретишься со мной.

Но ты, мой птенчик, циви-циви-цви,
сквозь темноту речей солоноватых
как можешь ты предчувствовать утрату?
От полноты боязни и любви?..

(Когда бы нас держали так – живи! –
за крылышко, за горлышко, обратно
приказывая быть, на свет невнятный
когда бы прилетали соловьи,
синички, трясогузки, воробьи
и прочие пернатые, тогда-то
мы знали бы предчувствие утраты
от полноты боязни и любви).

4.
Как свет теперь вокруг неразличим.
Как плоть теперь от тьмы неотделима.
Когда мы так садимся и молчим,
полжизни – нараспев – проходит мимо.
Мне грустно видеть плоть от плоти, ту,
что оставляю трепыхаться светом,
пока сама спускаюсь в темноту.

…ещё немного ливней, листьев, лета,
ещё чуть-чуть прогулок, белых астр,
пер аспера – настольной лампы пламя,
и траурницы земляной атлас,
и снега негасимый алебастр,
и жилка, бьющаяся под руками.

Как близко всё! Простудой золотой –
обложено листвой земное нёбо.
Ко мне приходит праздник мой простой,
меня съедают счастье и хвороба.
Я призываю всех на пир горой.
Слетайтесь, ну же, певчие скитальцы!
На траурную музыку – слетайтесь!
Я призываю всех на пир горой.

Давайте сядем и поговорим,
давайте в жёлтом пламени сгорим,
давайте жизнь земную повторим,
друг друга вспомним – вот же мы! – давайте.
Друг друга вспомним – лица, имена.
Как ярок свет! Как музыка пьяна!..

Вы вспомнили?..

Теперь – не забывайте!