Жажда

Еврейку Клавдию Чуднер внесли в палату утром восресного дня.
Острой стрелой воткнувшись ей в живот, боль пронзила ее в то время, когда она вышла на улицу покормить своих птиц. Белые куры, семеня красными лапками, радосто хлопая крыльями, квохча, обступили её со всех сторон и она, бросив пригорошню золотого зерна, вдруг выронила кружку из рук и, схватившись  живот, стала падать прямо на птичек.
Куры дико кудахча, размахивали крылами, подымая золотистые крупинки в небо, подпрыгивали, налетая, переполошенные, друг на друга и шарахались от неё в разные стороны.
Белые хлопья перьев, медленно кружа в воздухе, осядали на её грудь, голову, плечи, покрывая её цветистое платье белоснежным покровом савана.
                * * *
В распахнутую дверь вместе с Клавой в палату ворвался поток свежего воздуха. Он стукнулся лоб в лоб с встречным ветром из  окна, так-же распахнутого настежь ( ведь женщинам вздумалось проветривать свою обитель именно в этот час), прямо в том  месте, где на простенькой тумбочке стояла стеклянная ваза с торчащим из неё букетом протодушных ромашек. От невидимого удара двух дуновений она и потеряла свое рановесие, на секунду замедлив свое падение, она успела напоследок укоризненно покачать своим прозрачным медузьим телом и затем, расплескивая из горла синюю воду, с грохотом рухнула вниз. Её разбитые осколки, опасно сверкая, вонзившись в опавшие лепестки, расплылись по воде, затопившей комнату в мгновение ока.
Новенькую на носилках поднесли к кровати.
Пока женщины воевали с разбушевавшимся окном, сопровождавший носилочное звено солдатик, исполнявший обязанности дежурного санитара, наклонился над нею и, придерживая рукой роговою оправу очков, так чтобы она не слетела, предложил ей, как-бы себя в помощь.
 Она обхватила его шею руками почти мраморной белизны, прикусив от боли нижнюю губку, грузно перебралась на кровать, при этом брезгливо сморщив свой кукольный носик, заметив на пододеяльнике ржавое желтое пятно.
Сорочка её так задралась, что мальчик, увидав ее обнажившиеся ноги, отвернулся и покраснев, вышел вон.
Клава так устала и ослабла от всех этих передвижений, что тут-же провалилась в забытье.
- Цыпа, цыпа, цыпа! Цып! Цып!Цып! Цыпа! Цыпа! Цыпаньки... куры склёвывали зерно, посматриая на неё стеклянными глазками. И с каждых их клевком Клава становилась легче, легче, легче... на мгновение ей показалась, что вместо рук у неё проросли крылья с белыми перьями.
 Кружка сама собой упала на песчанную землю и Клавдия, махая крылами, стала подыматься вверх.


Невесомое её тело выгнулось и мгновенно обросло перьями. Куры удивлено смотрели на неё снизу вверх, продолжая жадно и торопливо поклёвывать рассыпаное золото зерна.
Ей хотелось потрогать свой нос или клюв, ей хотелось во что-нибудь клюнуть, во что-нибудь очень плотное, но кроме облаков, мутных и бесплотных, как и она сама, ей ничего не попадалось.
Под мышками её стало мокро от усиленной работы крыльев - вверх, вниз, вверх, вниз...

                * * * * *

Притихшие женщины суетливо собирали осколки, передвигаясь по палате на цыпочках, как старые цапли, и украдкой, прищурив глазки, поглядывали в сторону спящей.
Она лежала не шевелясь, дышала не слышно, сложив ручки  остро торчащими розовыми локотками, как крылышки над головой, повернутой так, что ясно вырисовывался её острый по птичьему профиль. Из дырявой наволочки,  как сумашедшие торчали растрепанные, пестрые перья. Она была так хороша, что вызывала к себе невольную зависть и только бешенно горевший румянец на её щеке и часто вздымающаяся её высокая грудь, выдавали её нездоровье.
Вдруг, кто-то неосторожно выронил подобранный осколок и он громко звякнул о каменный пол.
Разбуженная, она вздрогнула и быстро спрятала крылья под одеяло. Сложа ниточные бровки домиком, строго оглядела испуганных женщин красными взволнованными глазами и, не останавливая внимания ни на ком и ни кому не давая предпочтения, словно разочаровашись в увиденном, она снова закрыла глаза и голосом похожим на звон разбитого блюдца, от которого еще долго звенит в ушах, после того, как он замолкает, обратилась, как-бы ко все разом:
- Зеркало! Есть у кого-нибудь, зеркало?!
Она открыла глаза только после того, как почувствовала, что кто-то стоит возле неё. Она открыла глаза и увидела круглое, как яичко, зеркало, оправленное в белую пластмассовую скорлупу.
Клава выпластала из под колючего одеяла руку и убедившись, что она точно не крыло, а на самом деле рука, взяла ею протянутое в чьей-то иссохшей и сморщенной кисти, маленькое ручное зеркало. Откинув одеяло в сторону, она навела зеркальце на себя.
Блетящая, как фольга на свету, зеркальная амальгама, отвечала следуя её руке по-порядку:
  Босые ступни ее ног плавной линией переходили в щиколотки, круглые в ямках коленки, были едва прикриты ситцевой  сорочкой, туго обтягивающей ее бедра, далее рубашка вспучиалась от наложенных на порезанный живот повязок, скромный вырез прикрывал ее грудь, выставляя при этом ее лебяжью шейку напоказ и, наконец, она добралась до лица - зеркальная зыбь затуманилась и ответила ей отображением чужой женщины, незнакомой ей совсем.


 Все казалось, было в ее лице неизменным - та же гладкая , словно обтянутая шелком, розовая кожа, тот-же выпуклый, без единой морщинки лоб и обралявшая его копна темных волос рассыпанных по плечам, выщепленные бровки на лице, как взмах двух крыльев над надменным ее с легкой горбинкой носом, и даже губы были ее - две тонкие, неприступные, плотно сжатые полоски. Все было тем же и ее, кроме глаз- красных, взволнованных и опасных.
Не выдержав этого чужого на ее лице взгляда, она швырнула зеркало прочь и поднялась с постели. Словно отгоняя от себя наваждение, она поматала головой из стороны в сторону и покачнулась, чуть не упав.
Женщины бросились ей на помощь.
- Сама! Сама! Все сама! -  почти вскрикнула она не терпящим возражения тоном, остнавливая пыл женщин, выставленной вперед ладонью.
Закрыв глаза, она опять увидела белое море курей, обступивших ее со всех сторон.
- Цыпа, цыпа, цыпанька! Цып-цып-цып! Цыпа, цыпа, цыпанька, - кто-то сверху сказал ей ласково и  погладив большой холодной ладонью по голове, так чтобы она заледенела, посыпал ей зерна. Оно опасно поблескивало, рассыпавшись на полу. Ей опять захотелось его клюнуть и попробывать и она вновь ощутила себя птицей с белым оперением, вместо ночнушки и с острым зрачком в красных глазах. Перестав стесняться всех и вновь обретя крылья, она радостно помахала ими и сложила их за спиной. Проголодавшись она подумала - а теперь нос ли клюв?
Осторожно ступая когтитыми лапками, так и норовившими разъехаться на скользком и мокром полу, не глядя ни на кого, Клава стала склевывать блестящие кусочки.

9 марта 1992 года,Алма-Ата