Ночная кукушка

Аркелан не вставал с койки вторые сутки. Болезнь жгла нутро и сырой пленкой обволакивала и без того волглые глаза.
      Часы пробили полночь.
      
      Старая мать Аркелана спала в простенке на низеньком сундуке, покрытом козьими шкурами. Над сундуком висела старинная шашка без ножен и тускло отсвечивала от живого стебелька горящей лампады.
      
      Над хутором раздавался то ли последний, то ли первый петушиный распев.
      Мать проснулась. Сползла по окованному боку сундука на пол и загрустила: сына пора было женить, а он все болеет и болеет.
      
      Говорили даже, что сглаз, но старуха не верила. Она плевалась в открытое степное пространство, крепче сжимала потрескавшиеся полоски губ, косила коричневыми калмыцкими глазами и шла доить кобылу.
      
      Струи молока победно звенели о стенки подойника и остро пахли чабрецом и клевером.
      Кобыла Айгюль ласково лизала старухину голову, а на прощание только тихонько ржала. Обе матери - они понимали друг дружку.
      
      - Сынок, попей молочка, и легче станет, - говорила старая мать и подносила кружку с молоком к иссохшим сыновьим губам.
      
      - Ма-а, - Аркелан разлеплял губы и отворачивался к гобеленовым рысям на стенке.
      Мать тихо плакала и шептала молитву, чтобы вражьи силы расточились и отступили от сына.
      В доме все меньше и меньше оставалось еды, а денег совсем не было. Разбежались кошки. Старый Карагез порвал цепь и ушел за развалины татарской крепости.