Бывает...

Часть I

Он не находит себе места. Мечется по комнатам, ходит из угла в угол и нервно курит одну сигарету за другой, туша окурки о первую попавшуюся поверхность. Уже по всей квартире можно увидеть эти круглые желто-черно-серые следы отчаяния. На кухонном столе, на телевизоре, на холодильнике, на любимом журнальном столике…
А то наоборот, обессилено падает в кресло и полулежит в нем, будто расслабившись, и в такие недолгие секунды лишь едва заметное подрагивание пальцев и век выдает лихорадочную работу мысли.
Человек отчаянно ищет выход.
Он снова вскакивает и начинает мерить шагами замкнутое пространство квартиры, некогда просторной, а теперь, когда стены, кажется, сжимаются вокруг него, более всего напоминающей клетку.
Во всяком случае, именно от этого назойливого, как осенняя муха, сравнения он никак не может избавиться вот уже почти сутки.
Его мозг работает в нескольких направлениях одновременно. С легким ироничным удивлением он отметил, что раньше за собой подобного не замечал, более того, он был уверен, что вообще на такое не способен.
Но эта мысль бесследно исчезла, мелькнув лишь на совсем короткое мгновение. Он был занят решением другой, гораздо более, чем собственные мыслительные способности, важной проблемы.
«…продать… продать… продать…черт с ним – и это продать…не спасет… тоже продать… а потом?.. не важно… не главное…занять… еще занять…а отдавать?.. разбе-ремся… не главное… кредит?.. под что?.. нет…»
Есть! Гениальное решение оказалось как всегда простым и лежащим на поверхности, так, что он даже застыл на несколько секунд в недоумении, как же нельзя сразу было об этом подумать.
Он опрометчиво кинулся к телефону, натыкаясь на стены, сокрушая вазы и графины, отталкивая руками все, что попадалось на пути, приписывая себе на ходу всяческие эпитеты, «идиот» и «недоумок» из которых были почти комплиментами. За его спиной с грохотом, взметнув за собой столб пыли, упал тяжелый книжный шкаф. Он этого даже не заметил.
Спустя пару секунд он уже судорожно сжимал в руке телефонную трубку и набирал номер, который, он думал, уже и не сможет вспомнить. Но нет: палец лишь пару раз за-стывал над очередной кнопкой, но через мгновение уверенно погружал ее в корпус аппа-рата.
…ну!.. ну!... ну же!..
От нетерпения его била крупная дрожь.
…Господи!.. как просто!.. как все просто!.. ну же!..
Короткие гудки. Еще раз – занято.
С коротким матом он бросил трубку на корпус аппарата, отчего тонкая японская техника жалобно и протестующее скрежетнула что-то невразумительное.
Резким щелчком он выбил очередную сигарету из пачки и лишь через несколько се-кунд понял, что пытается прикурить со стороны фильтра.
Еще через мгновение опаленная сигарета летела в противоположный угол комнаты, а губы сжимали очередной желтый кружок фильтра.
Вместив в один вдох несколько глубоких затяжек, он выпустил последнюю струю дыма к потолку и в очередной раз схватился за телефон.
Занято.
Через сигарету – еще одна попытка.
Занято.
Еще через несколько сигарет – короткие.
Еще через час – снова нет.
Быстрый взгляд на часы – нет, туда лучше вообще не смотреть. Это устройство, на-верно, специально было придумано для столь утонченного издевательства именно над ним…
Он теперь физически ощущал, как уходит время. Даже не сквозь пальцы. Буквально из него. Изнутри. С каждым выдохом вылетали из легких драгоценные мгновения. С каждой бисеринкой пота, выступающей на лбу, - а стряхнул он уже неимоверное их количество – утекали секунды, минуты. Часы.
А если время уходит, то его, как известно,..
…еще разок… еще… еще раз…
Но каждый раз ответом ему были лишь короткие телефонные гудки.
Казалось, они вырвались из проводов и аппаратов, обрели собственную независимую жизнь. Они наполнили собой все пространство, многократно отражаясь от стен, шкафов, потолка и пола, но не ослабевали, а усиливались вопреки всем законам физики звука.
Уже не только из телефонной трубки, а из окружающего воздуха проникали они в его душу подобно тому, как яд пропитывает человеческие ткани, врывались в мозг, выби-вая оттуда и замещая собой все более или менее законченные или оформленные мысли, не давая рождаться новым. Даже сердце вдруг начало сокращаться в их монотонном ритме
Они стали будто видимыми – носились по комнате, искажая пространство, меняя форму знакомых и привычных предметов.
Они носились, показывая на него пальцем и мерзко хихикая.
А он уже ничего не видел, не слышал и не чувствовал. Невидящие глаза его зафиксировали какой-то незамысловатый узор на обоях, лишь рука продолжала судорожно сжимать кусок пластмассы, а палец жал и жал кнопку автодозвона.
Занято…
А время уходило, утекало и уплывало. Безвозвратно и с убийственным спокойствием. С каждым выдохом, с каждой каплей пота туда, откуда…

*          *          *
Часть II

Она сидела на жесткой неудобной табуретке, сцепив перед собой ладони, сильно сжав зубами костяшки пальцев, не чувствуя боли, и едва заметно раскачивалась из сторо-ны в сторону.
Сквозь до блеска вымытое оконное стекло распухшими от многодневных слез глазами смотрела она в пустоту, не видя ни яркого жаркого лета, ни снующих туда-сюда авто-бусов и машин, ни шикарных платанов во дворе больницы.
В ее голове пульсировали, ежесекундно сменяя друг друга, отчаяние и надежда. Отчаяние-надежда-отчаяние-надежда… И больше ничего. Отчаяние и надежда смогли вытеснить даже боль. Даже страх.
Ей уже казалось, что не существует другого мира, кроме этого, заключенного в четыре стены, выложенного светло-голубым кафелем.
И это действительно было так. Весь остальной мир с его жарой, машинами и плата-нами просто перестал для нее существовать, поскольку потерял всякий смысл.
Иногда она тяжело и очень медленно переводила взгляд на стоящие рядом и непрерывно жужжащие и пищащие аппараты, назначения которых она просто не представляла. Огромное количество мониторов беспрестанно меняли какие-то графики, выдавали набором зеленых цифр показатели, которые так же ни о чем ей не говорили, зато подстеги-вали эту давящую пульсацию смены надежды и отчаяния.
А когда взгляд ее падал на постель, пульсация многократно ускорялась и усиливалась, становясь просто невыносимой.
На кровати, вся опутанная проводами и шлангами, подключенная к неимоверному количеству разноцветных датчиков, лежала маленькая, лет пяти, девочка.
К горлу вдруг подкатывал душащий ком, из глаз снова начинали катиться слезы, и зубы сжимались сами собой в непроизвольной судороге.
И она опять переводила взгляд на окно.
Не было сил видеть этого живого и подвижного ребенка лежащим с каким-то очень взрослым выражением мертвенно-бледного с желтизной лица.
Ведь еще несколько дней назад этот человечек наполнял собой весь дом, не успокаи-ваясь ни на минуту с утра до вечера. Ее звонкий голос раздавался то оттуда, то оттуда. Ее радостный от ежеминутного открытия чего-то нового смех то и дело раздавался из самых разных уголков огромного дома. Иногда даже казалось невозможным за такое короткое время преодолеть такое расстояние. Но это взрослому невозможно. А девочка, повергая всех в изумление, оглашала дом счастьем открытия то из зала, то из гаража, а потом вдруг из ванной и – почти одновременно – из спальни…
Еще несколько дней назад этот ребенок наполнял ее жизнь смыслом и счастьем.
А сейчас у нее просто не хватало сил смотреть, как жизнь поступает в девочку со скоростью меньше одного миллилитра в минуту через трубку, чуть более толстую, чем конский волос.
Пережми ее, даже просто надави чуть сильнее – и…
Почему-то она сразу поняла, что сейчас жизнь ее дочери зависит именно от этих не-скольких граммов пластмассы. А все остальное – трубки, датчики, мониторы – это все помогает, поддерживает.
Эта тонкая трубка просто завораживала, сковывала волю, как удав гипнотизирует кролика. Поэтому она изо всех сил старалась на нее не смотреть. Ее воля, ее силы, ее мужество принадлежали сейчас не ей, а этому крохотному существу, в которое жизнь посту-пала прозрачным раствором со скоростью миллилитр в минуту.
Она изо всех сил старалась не смотреть. Но получалось не очень хорошо. Поэтому она и «отключалась», глядя сквозь окно в пустоту красными, воспаленными, с отрешенным выражением глазами. Чтобы удержаться от взгляда на…
В ее памяти возникали попеременно картинки какой-то другой, словно не ее жизни…
…Девочка в темно-зеленом платье и в тон ему бантом фотографируется в фотоателье, не в силах сидеть спокойно корчит маме забавные рожицы…
…сумасшедшая гонка по городу в сторону больницы, не обращая внимания на светофоры и дорожную разметку, со включенной «аварийкой» и надрывающимся сигналом…
…спит в своей кроватке, улыбаясь во сне, бережно и нежно, но крепко прижимая к себе любимого плюшевого зайца…
…спокойное и абсолютно сосредоточенное лицо хирурга, и вмиг закипевшая привычная суматоха приемного покоя…
…на Новогодней елке в детском саду в костюме снежинки заворожено, с открытым ртом смотрит на Деда Мороза, конечно, не узнавая в нем детсадовского сторожа…
…лица, лица, лица, в масках и без, молодые, пожилые и старые, в колпаках высоких и низких, на лицах выражение вежливого участия и профессиональная абсолютная непроницаемость….
…белое как мел лицо водителя, держащего на руках безжизненное тельце в окровавленном сарафане…
…ватная слабость в ногах, поплывшие перед глазами силуэты, что-то ужалившее возле локтя, несколько часов кошмарного полузабытья…
Она даже не знала, почему ему позвонила. Может, потому что девочке очень нужна помощь (необходимы очень дорогие лекарства). Может, потому что ей некуда больше звонить. Может, потому что это – и его дочь.
Они очень давно не виделись. Несколько лет уже. Расстались глупо. Без скандала, но очень друг на друга обидевшись. С тех пор он постоянно и очень ощутимо помогал день-гами, но вот сам так и не заехал.
И вот теперь она просто набрала его номер, но из-за душащих ее рыданий более-менее внятно смогла произнести только номер больницы, и уже через несколько минут он крепко сжимал ее руку, шепча что-то подбодряющее и утешающее.
Коротко переговорив с врачом, он уехал, оставив ее ждать возле больничной кровати и мучиться от ежесекундной смены отчаяния и надежды.
И она ждала. Ждала вот уже почти сутки. Сидя на жесткой неудобной табуретке, сцепив перед собой ладони, сильно сжав зубами костяшки пальцев, не чувствуя боли, едва заметно раскачиваясь из стороны в сторону. И буквально физически чувствуя, как уходит время.
А время уходило, утекало и уплывало. Безвозвратно и с убийственным спокойствием. С каждым ее выдохом, с каждой новой выступающей на лбу девочки капелькой пота туда, откуда…