Подарок

ПОДАРОК
СТИХИ. ПРОЗА


Читайте мои строчки!
Читайте, как хотите,
Хотите ; не читайте,
Хотите ; разорвите!







ВОЛГОГРАД
2008
ББК 84(2Рос=Рус)6
М24






      Манченко В.А.

М24 Подарок: Стихи. Проза / В.А.Манченко. –
      Волгоград: «Издательство ИП Жулите Р.А.», 2008. –
      106 с.

ISBN

Произведения Василия Манченко пронизаны удивительным лиризмом и, в то же время, тонкой самоиронией. В них продолжены традиции лучших советских и современных российских авторов.
Художественное оформление книги выполнено молодым волгоградским дизайнером Денисом Кравченко.

ББК 84(2Рос=Рус)6






©  Манченко В.А., 2008
©  Дизайн обложки и иллюстрации
     Кравченко Д.
ISBN                ©  Издательство ИП Жулите Р.А., 2008

 


Этот подарок – на самом деле – ответный дар за те улыбки, которые помогли мне в труднейшие для меня времена.
Не зная Вашего имени, я прозвал Вас – Снегурочкой, потому что мне показалось, что Вы таете у меня на глазах. И, конечно, влюбился, потому что в Вас нельзя не влюбиться. Но здравый смысл не позволяет мне надеяться на взаимность. Здравый смысл – это самая большая глупость, которую придумали дураки в оправдание своей нерешительности. К сожалению, я из их числа.
Поэтому примите этот скромный дар – это всё, что у меня есть, простите, что немного. И, пожалуйста, выздоравливайте – окончательно и навсегда!!!


Снегурочке.

Хочу, хочу, хочу,
Но здравый смысл мешает
Мне глупость совершить –
В любви признаться Вам.
Молчу, молчу, молчу,
Ведь здравый смысл всё знает,
Но как же скучно жить
С его подсказок нам





  *****
Я – не поэт, я – стихоплёт –
Вплетаю в стих свои желанья,
Предчувствия, воспоминанья,
Души восторженной полёт…

Я – не поэт, я – рифмоплёт –
Рифмую мысли, ощущенья,
Очарованья, побужденья –
Всё, что на ум ко мне придёт…

Я – не поэт, я – графоман –
Мне не прожить ни дня без строчки,
И многоточье вместо точки –
Спасительный самообман…


  *****
Злоба с войной – разрушают,
Ненависть с местью – крушат,
Только Любовь – созидает,
Только с Любовью – творят.

Мир, сотворённый Любовью,
Можно разрушить за миг,
Можно залить его кровью,
Можно устроить блицкриг…

Но возродить и построить
То, что разрушено, вновь,
Но воскресить то, что стоит –
Может одна лишь Любовь!!!


*****
Манящая несбыточностью снов,
изяществом невысказанных слов,
мерцающею искоркой в очах
и сбивчивостью в пламенных речах,
нежданной гостьей, вламываясь к нам,
Она приходит!
В такт Её шагам
бьёт сердце в колокол,
взлетает птицей бровь,
приветствуя безумием Любовь!





*****
Случайной встречи огонёк
Раздуть пытаюсь до пожара,
Чтоб уберечься я не смог
От данного судьбою дара!











  *****
Она прошла…едва взглянула…
слегка качнула головой…
И незаметно упорхнула,
Растаяв в тишине ночной…
Но для меня её явленье
Продлилось дольше, чем на миг,
И в мимолётности мгновенья
Открылся свежести родник.
В моей душе запела скрипка,
Я от восторга сам не свой —
Досталась мне её улыбка,
Чуть затенённая листвой.


  *****
Порыв души – порыв небесный,
Мне удержать не удалось,
И я из оболочки тесной
Шагнул в миры беспечных грёз.

Мне слов и рифмы не хватило,
Чтоб описать полёт мечты,
Но я открыл источник силы
И вдохновенья.
Это – Ты!







  *****
Уж больно для меня ты хороша,
Перед тобой я – валенок замшелый,
Но просит красоты моя душа,
Чтобы оттаять ей, заиндевелой.

Чтоб отогреться под лучами глаз –
Твоих искристых звёздочек небесных,
Чтобы она ещё, хотя бы раз,
Смогла тебя коснуться в снах чудесных…

Ну а потом… пусть будет всё, что будет –
Пробьётся ль свет, иль всё покроет тьма,
Но только мою душу не остудит,
Вновь наступившая зима.


   *****
Мне не уснуть, мне не уснуть от счастья,
Которое неверною рукой
Коснулось краешком запястья,
Нарушив застоявшийся покой!











   *****
Пред Вашей красотой робею
И потому всегда молчу,
Сказать стихами не сумею,
А прозой, просто, не хочу.

Прервите ж цепь моих молчаний,
Позвольте Вам наедине,
Произнести слова желаний,
Что разрывают сердце мне!


  *****
Во времени несовпаденье,
Несовпадение в пространстве,
Суть неевклидова движенья –
Вся в этом глупом постоянстве.

Я опоздал к тебе навстречу
И всё, что я могу сейчас –
Лишь наблюдать, как гаснет вечер
На дне твоих волшебных глаз.










   *****
Мне не сказать тебе тех слов,
Что я придумал в ожиданьи
Волнующих, волшебных снов
Несостоявшихся свиданий.

И всё, несказанное мной,
Не расплескавшись, затаилось
И ждёт застывшею волной,
Чтоб хоть на миг ты появилась.

Чтоб из белёсого тумана,
Взлетая ввысь, твоя рука –
Так долгожданна и желанна –
Коснулась моего виска.

Но не дождаться мне мгновенья,
Когда ко мне навстречу ты
Вдруг выпорхнешь из сновиденья,
Чтобы сбылись мои мечты.

В несостоявшихся свиданьях
Останется лишь прелесть снов,
Что я придумал в ожиданьи
Невысказанных мною слов.






Твоя рука.

Твои вопросы без ответа
Я оставляю на пока…
Твоя рука… твоя рука,
Как лебедь, ищущий рассвета,
Как дуновенье ветерка ;
Легка, нежна и глубока.

Я утопаю в этот омут,
Забыв, что разделяло нас,
Слегка безумен я сейчас,
Чуть-чуть, совсем немного, тронут,
Всего на миг, всего на час,
Всего на вечность, лишь на раз…

В твоих руках я, словно птица,
Лечу в бездумной синеве,
Блуждаю в утренней траве,
И мне простор высокий снится,
Теснится в глупой голове,
Как лёд в разбуженной Неве.

Твоя рука к виску прижата,
Как гармонично в ней слилось,
Как в тонких пальцах всё сплелось,
Всё, что любимо, всё, что свято.
Весь мир в руке, хоть пальцы врозь,
В твоей руке ; всё-всё сбылось.

Как сказка, словно вдохновенье ;
Твоя рука, твоя рука ;
Изящна так же, как мягка,
Тревожна, как волны волненье,
Трепещет зеленью листка…
Твоя рука… твоя рука…


    *****
Я видел свет в окне ;
Чудесный, ровный, лёгкий,
И тени на стене
Дышали в такт лучам…
Я узнавал тебя
По взгляду и походке,
Но каждый раз не ты
Оказывалась там.

Я видел свет в окне ;
Он звал, манил и ждал,
И тени на стене
Приветливо смеялись…
Я видел свет в окне,
Я на него бежал…
И всё хотелось мне,
Чтоб ночи не кончались.

Я видел свет в окне,
И я нашёл те двери,
И тени на стене
Дрожат, слегка звеня…
И этот силуэт!
Он твой!.. Я знаю!.. Верю!..
Но только этот свет…
Горит… не для меня.





  *****
Ушли слова,
Остались только чувства.
И как их выразить теперь?
Быть может, силою искусства?
Или величием потерь?

Ушли слова,
Остались только мысли,
Непролитые в гулкой тишине, ;
Они веригами тяжёлыми повисли,
Своим безумьем угрожая мне.

Ушли слова,
Остались только звуки.
Но как симфонию из них сложить?
Симфонию такой душевной муки,
Когда не хочется и жить!













СТАРИК

Объект 00237063 тупо смотрел в потолок. Собственно, потолка видно не было – было темно, но 063-й знал, что там, куда он тупо смотрел, должен быть потолок. Не спалось, 063-й нажал кнопку квантового комнатного симулятора. Из тьмы потолка на него навалилось звездное небо. Со стороны Млечного пути начала приближаться и увеличиваться в размерах светлая точка. Секунд через двадцать точка выросла до размеров человеческого тела. Обнаженная красотка с лицом мадонны и фигурой Венеры облизнула губы. 063-й нащупал в темноте ручку регулятора. Через пару минут перед ним уже была голенастая девчонка с острыми коленками и веснушчатым лицом со слегка курносым носом. Последним штрихом 063-й накинул на нее легкое белое полупрозрачное платьице и отпустил ручку регулятора. Девчонка открыла рот и произнесла:
– Дорогой, наконец-то мы с тобой встретились. Я всю свою недолгую жизнь жила мечтой о тебе. Возьми мое тело и с ним мою душу...
Она говорила томным обволакивающим голосом, проводя руками по бедрам и продолжая облизывать губы языком.
“Черт! Теперь еще и тембр голоса надо регулировать, а потом и тему разговора. Боже, как все это надоело! Неужели эти кретины не могут подбирать логотип под изображение?” – 063-й вырубил симулятор. Потолочная тьма снова навалилась на него.
Сна не было и не предвиделось.
Объект 00237063 встал, оделся и вошел в шахту лифта. Нашел нужную кнопку. Секунд через двадцать 063-й вышел из лифта в освещенный коридор. Он открыл дверь своей мастерской и был неприятно удивлен – в мастерской были люди.
Объект 01700231 разрисовывал ритуальное полинезийское копье. Объект 00278187 ставил какой-то бесформенный горшок в обжиговую печь.
“Боже! Он все еще бьется над своим китайским фарфором, да еще династии Тан. Интересно, а тогда уже был фарфор?.. А то, может, этому бедолаге надо бы повнимательней прочитать учебник истории вместо того, чтобы мучить бедную глину. И почему я, дурак, не взял себе отдельный кабинет?! Хотя, раньше тут было весело и хорошо работалось.”
231-й поднял глаза на 063-го и открыл рот для приветствия:
– Что, тоже не спится?! Присоединяйся! Похоже, мы все скоро перейдем в ночную смену. Хочешь анекдот? Свеженький!
– Не хочу, – отрезал 063-й.
Он прошел к своему столу, достал краски, положил их обратно, достал карандаш, сел за стол, нащупал в кармане кнопку карманного симулятора и нажал ее. Работать тоже не хотелось. Только пусть эти кретины думают, что у него все в порядке, и он пашет, как вол.
“Черт меня дернул заняться творчеством! Надо было идти в науку. Ставил бы сейчас какой-нибудь бесконечный эксперимент... Глядишь, и увидел бы свет в конце тоннеля... и шагал бы на него... до бесконечности... Да и разве это творчество?! Так – поделки под ретро. Любой самый примитивный симулятор сбацает все лучше и качественней. А мы – художники от  слова “худо” – увидели красоту в собственном несовершенстве. Какой цвет! Какое неожиданное сочетание красок! Как это пробуждает воображение! Легче сходить в зоопарк. У матушки-природы было куда больше воображения, чем у любого из нас! Ну, всё! Довольно! Боже, как все это надоело!”
Объект 00237063 встал из-за стола, достал из кармана симулятор и положил его на стол – пусть они продолжают думать, что он тут пашет, как вол.
В лифте 063-й долго выбирал, на какую из кнопок нажать. “К девочкам – в номера!” – вспомнилась фраза из забытой книги, и 063-й нажал, наконец, на кнопку лифта.
Девочки тоже скучали – это было видно по их лицам, хотя они и пытались выглядеть весело.
“Вся наша жизнь – погоня за экзотикой. Ну, какого черта этим девицам надо в этом средневековом борделе? Фактор случайности? Да чем же он так привлекателен? Ведь в любой картотеке им подберут идеального партнера – там ведь тоже есть фактор случайности. Идеальных партнеров – тысячи, а тебе подобрали именно этого. Странное хобби выбрали себе эти девочки. А может быть, это – их работа? Ведь я тоже выбрал себе довольно древнее занятие – малевать красками цветные пятна на холсте. А их профессия, вообще, самая древняя. Бедняжки, как им, наверное, все надоело! Все-таки в моей работе больше разнообразия...”
На Объект 00237063 уже давно смотрел Объект 00078244 и не просто смотрел, а строил глазки.
“Вот он – твой идеал – острые коленки с лицом мадонны – симбиоз моей ночной симуляции. Это и вправду неожиданно – прекрасная модель для сидячего портрета”.
– Эй, бэби! Кидай свой якорь сюда! Не пожалеешь! – Объект 00078244 перешел в наступление – ей надоело ждать.
“Да... выдала! Ей бы еще в носу поковыряться для пущего диссонанса. Говорят, это теперь модно. Из такого ротика и такие словечки... да... оригинально. Она, вообще, оригиналка – с лицом мадонны и в бордель! Хотя, что же тут оригинального – и мадонна зачала не от мужа. А может, и вправду развеяться с этой голенастой мадонной? Боже, но сам процесс! Это грубое механическое добывание оргазма! Как все надоело! Даже то, что все надоело. Я уже и здесь повторяюсь, а повторяющиеся мысли – прямой путь к сумасшествию”.
063-й вышел из борделя. Простояв в лифте минут десять, он так и не придумал, какую кнопку нажать. Даже сплюнул от досады, чего с ним давно уже не бывало. Ничего не решив, 063-й вышел в сквер. На этот раз ему повезло – он оказался на нулевом уровне, и это был настоящий сквер, а не симуляция. Это чувствовалось по прохладе. 063-й не стал включать обогрев костюма – утренняя свежесть была приятна. Стояли предрассветные сумерки, но небо уже начинало светлеть в ожидании солнца.
“Ну, прямо рай для художника – бери и живописуй! Хотя, это тоже уже было, еще в школе и неоднократно. Боже, как все надоело!”
– Что, маешься, дружок?
Объект 00237063 обернулся. Перед ним стоял Объект 05007003. “Еще один оригинал. Зачем ему эта седина? Хотя выглядит довольно живописно. Но морщины с лица мог бы и убрать. Где–то я уже видел такое лицо. У русских мастеров... Крамской... или даже Ярошенко. Бороды не хватает, а то была бы точная копия. Надо бы ему посоветовать для пущей оригинальности.”
В руке 003-й держал что-то похожее на древнее ведро, только цилиндрической формы и с крышкой.
“Черт, как это называется? Я же знал! Ну вот, и память стала давать сбои”.
063-й не выдержал и потрогал крышку этого “нечто” – металл, похоже, настоящий.
– Да вот, зашел к приятелю в зоопарк... Он меня молочком снабжает – настоящим, из–под коровки.
– Зачем? – не понял Объект 00237063.
“Действительно, оригинал. Ходил в зоопарк, да еще, наверное, пешком. За молочком из–под коровки... Чего бы старому кретину не нажать кнопку доставки – и хоть залейся молоком, правда, не из–под коровки, да какая разница.”
– Конечно, можно и на кнопочку нажать – и вот тебе молочко!
“Да еще и телепат! Надо поосторожней с мыслями!”
– Но я люблю сам ходить, своими ножками. Да и молоко настоящее.
– Из-под коровки! – не удержался и съязвил 063-й.
– Из-под нее, родимой, – не обращая внимания на иронию, ответил 003-й. – Вы знаете, все уже забыли, а ведь молоко – это продукт любви. И получается он от любви. Бычок любит коровку, у нее рождается теленочек, и она этого теленочка молочком вскармливает, и нам от ее любви немножко перепадает. Так сказать – любовный напиток.
“Что у него с языком? Слишком много суффиксов. Да и этот его “приятель”. Боже, какой анахронизм! Ну “друг”, ну “товарищ” или “знакомый”, а то – “приятель”. От слова “приятно”, получается. Он, видно, филолог – в отставке. А ведь слово-то хорошее – приятно видеть, приятно слушать – вот вам и “приятель”. А у меня самого сколько анахронизмов! То – “Боже”, то – “черт”, хотя ни в того, ни в другого не верю. Вот оно – наследие средневековья”.
– Я, знаете ли, раньше филологией занимался. – “Черт, а он, и вправду, телепат! Надо бы потактичней в мыслях”. – Так что, простите мне мою велеречивость. Так сказать, профессиональное заболевание. Не хотите ли молочка попробовать?
– Да вы что?! Там же инфекция! Или вы его уже простерилизовали?
– Да что вы! Какая инфекция! Я и парное пил, и никакой инфекции.
– Ну уж нет! Я в изолятор не хочу. Это ж такая древность! Пока определят, что ты там подхватил – с неделю проваляешься.
– Даже если и так – не помрете же. А эта стерилизация весь вкус убивает, уж поверьте на слово. Ну да ладно! Что ж я вас неволить-то буду. Я сам-то – кружечку, а больше и не выпью. Это я деткам своим несу. Уж больно оно им нравится.
“Да он еще и семейный! Ну, точно – анахронизм ходячий!”
– Я вот тоже, как вы, раньше маялся. Вы уж простите, что я к вам на “ты” обратился – уж больно вид у вас неприкаянный.
“Неприкаянный? Это еще какой? Не при–какой? Да неважно, видно и, вправду, видок у меня тот еще. Эх, дед! Знал бы ты, как все вокруг осточертело. Боже, как все надоело!”
– Да, мне вот тоже, надоело, в свое время, все до чертиков, – продолжал 003-й.
– Слушай, дед, – не выдержал 063-й, – тебе не стыдно  телепатией заниматься? Я на это своего разрешения не давал!
“Да что же это я взбесился? Дедом его обозвал. Может, он моложе меня, просто выбрал себе такой образ – седина плюс морщины. Просто оригинальничает всяк по-своему”.
– Да что ты, милый! Какой же я телепат? Да и нехорошо это – в чужих мыслях копаться, даже с разрешения. Просто все ваши мысли у вас на лице написаны. Вы уж простите, что я вам опять “тыкать” начал – это от волнения. Я ведь со своими на “ты”, привык уже – вроде как-то сердечнее...
“Ох, уж, этот мне филолог! Половину не понимаю, что он говорит. Хотя... это называется – леность мысли – серьезная болезнь! Слова-то знакомые, только древние... Немножко логики... Итак, “сердечнее” – корень “сердце”. Так... “дела сердечные”... нет, тут “сердечнее” и смысл уже другой. Надо будет вспомнить историю романтизма, кажется, это оттуда”.
– Ничего страшного, – ответил 063-й, – так что же у меня на лице написано?
– Да все и написано. Только не так уж и много. Надоело вам все в этой жизни, вот и маетесь...
“Маетесь” – “маятник” – опять верное слово, молодец, филолог. Влево – вправо – влево – и опять вправо и так до бесконечности... Вот почему все это и надоело.”
– ...Я тоже маялся-маялся – так же вот все надоело. А все потому, что один. Нельзя человеку одному. Даже в древности, когда человек оставался один – он погибал. Мне повезло. Когда я маялся, то со скуки забрел в интернат мутантов. Сначала появилась жалость, затем боль, потом сострадание и, наконец, любовь. Люди часто забывают, что мир, в котором они живут, создан  любовью. От любви мужчины и женщины появляются дети и любовь к своему продолжению в них. Бывает, что дети появляются и просто от похоти, но без любви они сбиваются в звериные стаи и грызут себе подобных. От любви к Богу появляются храмы и гимны и любовь к ближнему, как к творению божьему. Бывало, что одни “творения божьи” сжигали на кострах другие, но это случалось, когда люди подменяли любовь к Богу служением фетишам. Мир всегда разрушается, когда люди забывают о любви. И человек без любви разрушается тоже. Потому что без любви нет жизни – есть только времяпрепровождение. Когда пропадает любовь к женщине, к Богу, к делу, которым ты занимаешься, к мечте, которую ты лелеешь, тогда пропадает любовь к жизни. А это уже смерть.
Когда я забрел в интернат, мне стало стыдно, что я забрел туда со скуки, и, чтобы не ударить в грязь лицом, я предложил свою помощь. Вы не подумайте чего, в этом интернате хорошо, и воспитатели любят своих воспитанников. Но детям этого мало. Вспомните себя в детстве – ведь в это счастливое время хочется, чтобы весь мир тебя любил. А я как раз и был из того большого мира, от которого этих крошек отгородили. И я стал им помогать, расширять их маленький мир. У меня на попечении оказалось двое малышей – мальчик и девочка. Их даже мутантами назвать грех. У них все, как у нас с вами, только нет ручек – у мальчика – правой, а у девочки – обеих. Родовая травма.
– Разве нельзя было вживить протезы? – спросил 063-й. – Куда смотрят врачи?
– Вот в этом–то как раз, и состоит мутация – их организм отторгает чужеродную ткань, поэтому протезы у них не органические, а механические. Но ведь от этого они не перестали быть людьми, да и какая разница, какой у тебя протез – механический или органический – только во внешнем виде. Да и то, это заметно лишь у детей, пока они не совсем еще освоились с этой механикой. Ну да ладно, дело не в протезах. Я вам о любви...
Когда я стал их опекать, я увидел, как тесен для них мир интерната и стал приводить их к себе домой и к своим знакомым – в гости. А потом я увидел, как они радовались моим приходам в интернат и как грустили, когда я уходил, и как им не хотелось возвращаться в этот прекрасно оборудованный рай для мутантов. И вдруг я понял, что малыши полюбили меня. Я–то думал, что погуляю с ними месяц–другой, а потом придет другой “дядя”, и будет уже его очередь осуществлять благотворительность. Как я мог совершить такую ошибку?! Ведь они меня не только полюбили, в них зародилась надежда на мою ответную любовь. А я все это время думал только о себе – ах, какой я добрый – пожалел убогих калек. А оказалось, что убогий–то – я, я – душевный калека.
Я промучился такими мыслями с неделю. Думал о своей черствости и днем и ночью. И вдруг! О чудо! Я заглянул в себя поглубже и увидел, что я тоже люблю своих ребят, просто еще не осознал этого. Я понял, что не могу уже обходиться без их веселого смеха, а мое сердце разрывается от их детских слез, когда случается, что они плачут. И моя ошибка обернулась моим спасением – ко мне снова пришла любовь! А вместе с ней проснулась любовь к жизни. Ведь настоящая любовь вызывает цепную реакцию, и окружающий мир взрывается от любви, наполняясь восторгом и радостью!
Теперь у меня есть любовь двух маленьких существ, и есть, кому отдать свою любовь. И пожалуй, никто не разберется, что важнее, да это и не нужно, а, скорее всего, одного без другого и быть не может.
Ну, вот я и пришел. Может, зайдете в гости – посмотрите на моих ребят. Они теперь живут у меня, я их забрал из интерната.
“Да, занимательный дед. Болтливый только чрезмерно. Любовь... любовь... Мы и это проходили... и прошли...”
Объект 00237063 только теперь заметил, что за разговором они прошли километра три.
“Ну и дед! Вот это заболтал меня! Сколько ж это мы с ним отмахали? Даже ноги с непривычки устали. Это тебе не на тренажере педали крутить!”
– Да нет, спасибо, – отказался от приглашения 063-й, – мне уже пора. Заболтался я тут с вами.
– Да это я болтал. Вы-то все больше молчали. Вы, уж, простите меня.
–Это за что же?
– Не достучался я до вас. Не смог. Не сумел. Ну, прощайте!
– До свиданья.
063-й двинулся к ближайшему лифту. Перед лифтом он обернулся. Объект 05007003 стоял у порога своей квартиры и смотрел на него. Этот взгляд давил 063-му на плечи почти материальной тяжестью и не пускал в лифт.
“Не достучался... ох, уж эти мне отставники-филологи! Куда это он стучал-то, интересно мне знать”.
063-й решительно шагнул в лифт и нажал кнопку наугад.
“Стучал-стучал, но не достучался... Глупый старик – ведь там уже никого нет! И вправду, глупый старик – ну вырастут его мутанты, начнут самостоятельную жизнь, и где тогда будет его любовь? Улетит в космос? Или еще куда? Что тогда? Опять бежать в этот интернат подыскивать новую любовь и так до бесконечности? Тот же самый маятник? Только с самообманом. Боже, как все надоело! И оригиналы тоже! Их оригинальность уже перешла в банальность. Куда это я еду так долго? Ах, как все надоело!”
063-й нажал “отмену” и нашел нужную кнопку.
“Да, пожалуй, так и нужно сделать”.
И он нажал на кнопку. Секунд через двадцать 063-й был на искомом уровне.
“Господи, даже временные интервалы в лифте и те стали однообразными”.
Объект 00237063 нашел искомую кабину. Ключ к кабине оказался банальным тестом. Объект 00237063 ответил на все вопросы, дверь в кабину открылась и он вошел.
“Слава богу, хоть тут не стали оригинальничать”.
Объект 00237063 нажал последнюю в своей жизни кнопку и дематериализовался.


Йохайяаа Йоа в раздражении плюнул на экран и выругался. “И это называется исследовательской работой! Угробил целых сорок восемь минут бортового времени и все впустую! Тащил этого 063-го с нуля, а полезной информации – тоже ноль. Абсолютный ноль! Что я теперь успею за оставшиеся двенадцать минут? Теперь жди своей очереди на новый сеанс! Даже в промежуточных объектах ноль. Лишь с 003-го можно выжать пару-тройку нот для новой симфонии Йоамми. Жаль, это не мой профиль. Надо ему показать. Может, и вправду подойдет и он с этим что-нибудь сотворит. Все-таки, хоть какая-то польза…”



  *****
Все мысли об одном,
И я смеюсь невольно:
Все мысли лишь о том,
Как умереть не больно,
 
Не мучаясь – во сне.
Отключим мы питанье –
И вот уже во вне
Частица мирозданья.







   *****
Ах, как мне хочется прижаться
Виском к холодному металлу
И с этой жизнью распрощаться,
Чтоб больше сердце не кусала.

Чтоб больше душу не травила
Собаками своих измен,
Чтоб по ушам не колотила
Мне обещаньем перемен.

Чтоб голова не раскололась
От мыслей глупых и больных,
А ну, курок, подай-ка голос!
Свинцом проделай дырку в них!















Берёзка

Отболело сердечко ;
Убежало от лжи,
Я теперь не овечка ;
Лишь лежи да лежи.

Убежал я из стада,
Так прощайте ж, друзья!
Ничего мне не надо,
Лишь сырая земля.

Даже если сухая,
Даже если в снегу,
Я лежу, не вздыхая,
И вздохнуть не могу.

Мои белые кости
Точат черви во тьме,
Только нет больше злости ;
Ничего нет во мне.

Мои мысли, свихнувшись,
Отлетели в туман
И теперь, развернувшись,
Бродят в кущах нирван.

Ну а я теперь ; вечность
С пустой головой,
Отлетел в бесконечность
И засыпан землёй.


Может быть, через годик,
Может, позже ; в веках ;
Мои кости забродят
У червей в животах

И берёзкою тонкой
Из земли прорастут ;
Не ломайте, девчонки,
Вы мою красоту!



    *****
Минули страстные года –
Меня несёт послушно Лета.
И это лето – без рассвета,
И эта осень – без следа,
И вспомнить нечего зимою,
Весна ж не успевает вновь
Взбурлить мою седую кровь…
Ах, Боже, Боже, что со мною?!
Ужель и вправду навсегда
Минули страстные года?!









   *****
Я спешу заполнить пустоту
Дымом, женщиной и пьянством,
Подменить простую красоту
Расфуфыренным пространством.

Чуя гибельный восторг,
Одуревши от оргазма,
Строю я дорогу в морг
Ароматами миазма.

Глупость сущностью своей
Мозг мой пробкою забила,
Я же, на потребу ей,
Рою сам себе могилу.



  *****
От одиночества завою,
Как волк, отбившийся от стаи,
Но и тогда с лица не смою
Я одиночества печали.

В моих глазах ; осенний вечер,
И в сердце ; сырость и туман.
Напрасно жду желанной встречи ;
Опять мираж… опять обман…



   *****
Я на женщин глаз не поднимаю,
Равнодушен к книгам и вину,
Сам себя с трудом воспринимаю,
Сам себе противен ; я тону.

Я тону всё глубже и быстрее,
Дно за дном ломая головой,
Я тускнею и душой старею,
Сам себя теряю ; сам не свой.

Помощь не придёт, ; откуда взяться
Тем, кто любит и поможет мне?
Грустно мне со снами расставаться,
Но нельзя прожить всю жизнь во сне.

Я любил, сгорал и возрождался,
Почему же не был я любим?
Почему я так и не дождался
Тех, кому я так необходим?

Я дарил себя и доверялся,
Жил открыто, не таясь в тени,
Понимал людей или старался,
Чтоб понять меня могли они.

Но холодным равнодушьем встречен,
Всё поняв и даже всё простив,
Так и не был я никем замечен,
И утих бессмысленный порыв.


  *****
В этой тёмной ночи
Сколь кричи – не кричи,
Но помочь здесь никто не сумеет.
И не будь ты смешон –
Каждый здесь оглушён
Своим криком и болью своею.

Тебе больно? И что ж? –
Мне больнее ; и всё ж
Мне на помощь никто не спешит.
Эта дикая боль
Душу сводит на ноль —
И вот нет уже больше души.

В эту тёмную ночь
Как бездушным помочь?
Если даже друзья, как враги.
Я нашёл, в чём тут соль –
Позабудь свою боль!
И другому забыть помоги!



  *****
Извечные вопросы передо мной встают,
И как на них ответить – я пока не знаю,
Но чтобы сохранить в своей душе уют –
Я обхожу их, без ответа оставляя.





   *****
Я блуждаю впотьмах
В тёмной чаще желаний –
Потерялся в мечтах,
И меня гонит страх –
Страх разочарований.

Как решиться решить:
Прочь отбросить сомненья,
Проклинать иль любить,
Иль навек позабыть
Чувств весенних волненье?

Я, как Гамлет, стою
Перед вечным вопросом:
Стать смиренным в раю
Или песню свою
Спеть, сомненья отбросив?












Ошибка.

Стоп! Ошибка!
Где-то рядом закралась ошибка!
Где-то рядом, а может быть в том ;
как живём?..
И зачем мы живём?!..
Мы не то говорим…
Не о том мы поём…
И не то мы творим…
Где ошибка? И в чём?

Я копаю себя будто клад
наугад…
Кто укажет мне место,
Где ошибки лежат?..
Я, какие поправлю,
На каких ; научусь,
Ну а может, прославлю
То, в чём я ошибусь!

Где критерий? Где норма?
И нужна ли она?
Что важней: резкость шторма?
Или гладь… тишина?..
Я запутан в вопросах,
Как рыба в сетях,
Жизнь моя в перекосах
Бежит второпях…
И копятся ошибки
В своих тайниках…
Незаметны и гибки
До дрожи в руках…


  *****
Мне надоели песни о любви,
Мне надоело петь о неудачах…
Легко приказывать себе – порви!
А рвать труднее, слёзы в сердце пряча.

Меня всё чаще тянет отдохнуть
От слов и дум, от чувств и от преддверий.
Легко приказывать себе – забудь!
Трудней захлопнуть в свою память двери.

И продолжает, до сих пор, расти
Мой груз обид, невзгод и поражений.
Легко приказывать себе – прости!
Куда трудней прощать без глупых мщений.

Как глупые весенние грачи,
Галдим, самих себя перебивая.
Легко приказывать себе – молчи!
Куда трудней молчать, так много зная.









   *****
О чём ты плачешь по ночам,
Уткнувшись головой в подушку?
О том, что так, по мелочам,
Растрачиваешь свою душу?

Кусочек маленький – на то,
Клочочек крошечный – на это.
И вот – душа, как решето,
А все вопросы – без ответа.

Зачем живёшь и для кого?
Как дальше жизнь свою направить?
Что сделал ты и отчего,
Чего не сделал – не поправить?

Как загнанный в тумане зверь –
Отчётливы слова и звуки,
И неизбежностью потерь
Грозят опущенные руки.

О чём ты плачешь по ночам,
Быть может, о своём бессилии?
По крепким дружеским плечам,
Чтоб беды все переносили?

Но от себя нельзя уйти,
И выбор должен сам ты сделать:
Каким путём куда идти –
И ничего тут не поделать.




    *****
Ну вот! Закончилось терпенье –
Сейчас забрызжет злость из жала!
И ненависть в одно мгновенье
Рукой железной сердце сжала!

Гнев подкатил – раскрасил красным,
Глаза задёрнул пеленой –
Вот-вот потоком бурно-страстным
Прорвётся вместе со слюной.

И мысли, логику теряя,
Готовы превратиться в крик,
Мозги на части разрывая,
Бегут и тянут за язык.

И как себя сдержать, не знаю.
Кому такой даётся дар?
Сдержать свой гнев, не вызывая
Апоплексический удар!












  *****
Жестокосердие моё –
Приобретённое уродство –
Как долго пряталось в удобстве,
Баюкая своё гнильё.

И вот моей души нарыв
Прорвался в сердце зимней стужей –
Того, кому я был так нужен,
Я оттолкнул, врата закрыв.

Чужой беды расслышав звуки,
Врасплох настигнутый тоской,
Я опустил бессильно руки,
Встревоженный за свой покой.



  *****
Изгнал фарисеев из храма,
Но те измудряются вновь,
Достав пузырьки из карманов,
Продать как вино, его кровь.






   *****
Вот и разбили…Что ж теперь поделать
С моей душой – вся вдребезги она.
Другой такой уж никогда не сделать…
Ну, а разбитая, кому она нужна?

Она была хрупка и так нежна…
Тонка, чувствительна до боли,
Переживаний столько помещалось в ней…
Отзывчива, открыта… А в неволе
Ей не прожить было и пару дней…

И что ж теперь? Пополню я ряды бездушных?
И буду упражняться в чёрствости своей?
Бить сапогами всех прекраснодушных,
Не размыкая сомкнутых бровей?

Уж лучше смерть – она покроет тело
Дубовою доской, слезами и землёй.
Душа разбитая тогда бы отлетела,
Ища себе дорогу в мир иной…

Но как призвать мне ту, что, в саване, косою
От тела души отсекает навсегда –
Нажать курок, дрожащею рукою
И этот мир оставить без следа?

Обидно без следа, хотя б слезинкой
Остаться б навсегда у Вечности в дому,
Но Вечность – ерунда – дешёвая картинка,
Прибитая гвоздём к сознанью моему.

Кто верит, что во мгле грядущего вспомянут
Души разбитой прерванный полёт,
Тому мои стихи напоминаньем станут
О том, что он – полнейший идиот.

Но как мне жить с разбитою душою?
Как с ней желать, страдать, любить и ждать?
А может, я смогу больною головою
Осколочки в единое собрать?



*****
Я пуст, опустошён, пустее нет сосуда ;
Ни капельки росы, ни капельки вина…
Головокружений нет, и не свершилось чудо ;
Вы выпили меня, всё выпили до дна…

И нет теперь ни чувств, как, впрочем, нет и боли,
Ни радости, ни слёз ; нет больше ничего,
И я уже не рвусь из ваших рук на волю ;
Ни воли нет, ни рук, ; и рядом ; никого…











  *****
Да, можно память оболгать,
Да, можно завистью покрыться,
Но верить, строить и искать
Нельзя при этом научиться.

Да, можно языком трепать
О милосердии и, всё же,
Ты научиться сострадать
Подобным способом не сможешь.

Да, можно ежедневно бить
Поклоны в храме пред иконой,
Но только, как бы вот прожить
Всю жизнь по божеским законам?!



   *****
Скажите мне, кого винить
В своих потерях, неудачах?
И кто найдёт решенья нить
В поставленных судьбой задачах?

Я ; не урод и не дурак,
Но мне не справиться никак
С моим глубоким невезеньем.
Но пусть я проиграл опять –
Не так легко меня сломать,
Нет, не смирюсь я с пораженьем!


   *****
Я остановился – не мешайте,
Дайте взвесить всё и оценить.
Пробегая мимо – пробегайте,
А меня не надо торопить.

Успокойтесь, я ещё успею
Вас догнать и даже обогнать,
Я такой вершиной овладею,
О которой вам и не мечтать.

А сейчас я должен всё расставить
По местам, по полкам разложить,
Лёд в своей душе расплавить
И понять, как дальше нужно жить.




  *****
Слова ; легко произносимы,
Но часто трудно выполнимы
Обозначенья этих слов…









   *****
Ты прости меня, Господи, за то, что не верю,
Что не смог, не сумел, не приучен с детства,
Что в душе моей захлопнуты двери,
И что их отомкнуть не находится средства.

Ты не можешь помочь и не в силах наставить,
Нет нужды в твоих благах и карах небесных –
В этом мире давно Эволюция правит,
А она-то, уж точно, мне это известно,
От бессмертной души ничего не оставит.

Всё червям и бактериям скормит, подлюка,
Только череп найти археологи смогут…
Только мыслей моих никакая наука
Возродить не сумеет, обидно, ей-богу.

Так что, мне тоже жалко, что я в это верю.
Лучше б в Господа Бога с бессмертной душою,
Лучше б в Деву Марию, в архангелов в перьях…
Я б тогда не грешил, и был Бог бы со мною.











  *****
Спасать себя я не умею,
Спасать других – вот мой удел –
Вот так спаситель Иудеи
Спасти себя не захотел.

Спасай других – и сам спасёшься ;
Как эта логика проста,
Душой своею вознесёшься,
Взирая на людей с креста.

Любя других себя возлюбишь,
Любя себя – люби других!
Тогда и сам любимым будешь
В сердцах, любовью дорогих.



  *****
Мы в ответе за всех, кого приручаем.
Приручаем себя, приручая других.
Перед совестью нашей мы за них отвечаем,
Отвечаем за них, отвечаем за них…

Помоги нам, Господь, достойно ответить
Перед совестью нашей на небесах.
Помоги нам всех сирых достойно приветить,
Помоги не за совесть, помоги не за страх!




  *****
Слишком мало любви в этом мире разлито,
Слишком много взамен услад и утех,
Потому столько судеб навеки разбито –
Слишком мало любви – не хватает на всех!

Слишком много любви – никогда не бывает,
Слишком много любви – это на небесах.
Слишком много любви – всегда не хватает,
Если взвешивать жизнь на вечных весах.

Так давайте достанем из-за пазухи камень,
Так давайте встряхнём все свои закрома,
Так давайте раздуем в душе своей пламя –
И прольём в этот мир всю любовь задарма!



   *****
Не различить уже событий,
Промчавшихся в волшебном сне,
Твои черты почти размыты
Потоком времени извне.

Но где-то в глубине, под спудом,
На донышке души моей,
Живёт то ощущенье чуда,
Что не подвластно бегу дней.


ПОЗДНЯЯ ЛЮБОВЬ

I
1.1

Вадим встал, размялся и выскочил из дома. От реки веяло свежестью. Остывшая за ночь земля приятно холодила ступни ног, и казалось, что от этого тело наливалось бодростью. Вадим побежал. С разбегу, оттолкнувшись от только вчера поставленных им мостков, Вадим плюхнулся в реку. Проплавав минут двадцать, он выбрался на берег и пошел в дом. Ему казалось, что теперь новая жизнь начиналась с каждым утром. Да это, наверное, так и было. Каждый день приносил ему маленькую победу над окружающим миром, а самое главное – над самим собой. Руки  снова вспоминали  топор и лопату и вспоминали их довольно успешно. Вадим подошел к дому. У забора стоял Яшка – старый, но почему-то ручной лось.
Он появился через неделю, после прибытия Вадима в этот Эдем. Вадим тогда копал огород и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и увидел Яшку. Почему-то эта кличка сразу пришла ему на ум при виде старого лося. Яшка стоял и смотрел на него, сосредоточенно жуя жвачку. Вадим воткнул лопату в землю и пошел в дом. Еще из детских книжек он помнил, что лоси или олени, а может, и те и другие, любят хлеб с солью. Вадим приготовил лосиное лакомство и вышел из дома. Лось словно ожидал его. Вадим осторожно подошел к нему. Яшка не двигался, только косил на Вадима глазами и продолжал что–то жевать. Потом осторожно попробовал губами протянутый Вадимом хлеб и также осторожно  сжевал его, развернулся и пошел в лес. Будто бы он пришёл к Вадиму специально за этой горбушкой и, получив своё, вернулся к своим лосиным делам.
С тех пор Яшка приходил к Вадиму каждое утро, примерно в одно и то же время. Получал свою горбушку с солью и, почти никогда не задерживаясь более, возвращался к себе в лес.
Когда Вадим еще только обдумывал свою будущую робинзонаду, он решил не брать с собой никаких животных, чтобы не травмировать себя, если вдруг собака или лошадь помрут раньше него. Хотя он и не собирался долго жить, но у домашних животных век короче нашего. А Вадиму не хотелось больше видеть  ничью смерть, тем более  близкого существа, даже если это кошка или собака. Но, спустя неделю после того, как Вадим поселился у своей речки Безымянки, он пожалел об этом – одиночество давало о себе знать. Поэтому он страшно обрадовался своему новому другу Яшке. Хотя тот и приходил не больше, чем на полчаса, но все-таки теперь было с кем поболтать, а после года знакомства даже потрепать по шее.
Когда–то у Вадима была другая жизнь, другой дом, другие друзья... Но теперь все это казалось ему каким-то старым длинным кинофильмом, который он когда-то смотрел. Там – в той жизни – у него была семья, работа, квартира в многоэтажке в  большом городе. Но дети выросли, потом выросли и внуки, работа закончилась пенсией, и квартира в многоэтажке стала казаться тюремной камерой. А после того, как Вадим схоронил всех своих друзей и любимую внучку Лизу, которая погибла в ужасной автокатастрофе, и любимую жену Анну, которая умерла от тоски по внучке через месяц после Лизиной кончины, он задумался – а что он делает в этом, становящемся ему чужим, городе. Дети довольно крепко стояли на ногах и не нуждались в нем. Внуки уехали на заработки в другие города и не баловали его своим вниманием. Так что в его жизни оставалось одно – ожидание смерти. Но как тоскливо было это ожидание в его квартире, где каждая вещь дышала воспоминаниями о потерянных близких. И тут он вспомнил своего отца, который всегда, после выпитой рюмки, мечтал уехать куда-нибудь в “тундру” и ловить там рыбу, но так и не осуществил свою мечту и умер от воспаления легких в районной больнице. И Вадим решил уехать “в тундру”.
Он понимал, что отказаться сразу от всех благ городской цивилизации ему будет трудно. Да и сотворить себе самому хлеб насущный без необходимых на то навыков будет тоже нелегко. Поэтому он, хоть и удалился от цивилизации, но связь с нею поддерживал. Для этого он приобрел рацию и раз в квартал болтал с дежурным по вертолетной стоянке. Именно вертолетчики и доставили на выбранное Вадимом место купленный им в деревне деревянный сруб, и помогли накрыть его крышей. Они же, во время грандиозной попойки по случаю новоселья, обещали Вадиму привезти на заказ “хоть черта”, когда ему понадобится. Но Вадим, к огромной для него радости, (что было предметом его гордости) пока обходился без посылок. Конечно, он не смог предусмотреть всех нужных ему в его новом хозяйстве вещей. Но то, в чем у него обнаруживалась нехватка, он старался делать своими руками и пока довольно успешно. Ну вот, забыл он привезти с собой грабли, да неужто это такая сложность, когда у тебя есть руки, молоток и гвозди?
Итак, Вадим вел жизнь Робинзона уже второй год. Он выбрал себе местечко на Алтае, глухое и безлюдное. Все, что ему было нужно, находилось рядом с его новым домом: в ста метрах – лес с ягодами и грибами, в двадцати метрах – река с мелкой рыбешкой и в бесконечности – небо со звездами и воспоминаниями.
Уже через полгода такой жизни Вадим понял, как ему повезло, что он выбрался из дымного города на вольный воздух. Он даже чувствовал себя помолодевшим, хотя из зеркала на него по-прежнему смотрел морщинистый сморчок. Но что-то новое появилось в его глазах. Вернее, даже не появилось, а наоборот – стало пропадать. Стала пропадать тоска по жизни из уголков глаз. Пропало и ожидание смерти, с которым он ложился каждый вечер в  постель раньше. И еще он вдруг обнаружил в себе задатки нарциссизма – он стал любоваться собой, вернее тем, что он, испорченный городом человек, может вести такую дикарскую жизнь, и тем, что он не опустился и продолжал ежедневно делать зарядку, и бриться, и даже научился стричь себя раз в месяц. И это утро не было исключением. Угостив Яшку хлебом с солью и поболтав с ним, пока тот не удалился в лес, Вадим сделал зарядку, побрился и пошел на речку посидеть с удочкой часок-другой, чтобы сварить себе на обед ушицы.
Когда он выходил из дома, то услышал всплеск на реке. “Ух-ты! Неужели в мою речушку заплыла большая рыбина? Попробуем-ка мы ее отловить”, – подумал Вадим, подбегая к мосткам.
И тут, у самых мостков, вынырнула Она. Сердце Вадима сначала остановилось, а потом забилось так, что ему стало не хватать воздуха, и он испугался, что сейчас задохнется. Перед ним была русалка с густыми, отливающими золотом, длинными волосами, с налитой грудью с нежно-розовыми сосками и с бездонными васильковыми глазами.
Вадим смотрел на нее, судорожно хватая ртом воздух, и не мог оторвать взгляд от красоты, представшей его взору. И тут русалка нырнула, взбив воду ногами и окатив Вадима фонтаном брызг, чем и привела его в чувство.
“Непорядок, – подумал Вадим, – у русалки должен быть хвост, а не ноги. Вот старый дурак! Вот такие же маразматики и придумывают сказки про русалок”.
В это время “русалка” вынырнула у противоположного берега, и Вадим заметил на том берегу аккуратно сложенную одежду, плетеную корзинку и котомку. Он никогда в жизни не видел котомки, но сразу понял, что это именно она, а не что-то другое. “Русалка” без всякого стеснения вышла из воды и начала одеваться. И тут Вадим понял, что он все еще мужчина. А “русалка” вдруг спросила: “Ты кто?”
– Вадим. А ты кто?
– Таня.
“Она звалась Татьяна”, – автоматически промелькнуло в голове у Вадима.
– Ты геолог?
– Нет.
– Значит, журналист?
– Тоже нет.
– Значит, просто тут живешь. Твой дом далеко?
– Рядом, просто его не видно из-за скалы.
– Это деревня? Или город? Или скит?
– Нет, я живу один.
– Ага, ты – отшельник! Тогда ты меня не обидишь. Можно я к тебе перейду?
– Переходи. Там... правее, тьфу ты, от тебя это левее...
– Я знаю. Я здесь уже бывала года три назад, но тогда здесь никого не было.
Таня стала переходить речку вброд, а Вадим снова не мог оторвать взгляд от ее ладной фигуры, крепких загорелых ног и прекрасных волос цвета спелой ржи, выбивавшихся из-под косынки.
“Черт возьми, – подумал он, – я и вправду уже успел одичать, да и то сказать – полтора года не видел ни одного человека, а тем более женщину, а тем более красивую. Но она и в самом деле красивая.”
Танина красота была какой-то старинной – из прошлых веков. Может быть, это оттого, что на ней было домотканое платье и корзинка в руке, и котомка за спиной.
“Прямо Алёнушка! Только косу заплести. Хотя ей уже, наверное, за тридцать, так что это уже Алёна, а не Алёнушка. Тьфу, ты! Глупости какие! Разве это от возраста зависит. Вот мы, мужики, какие: как до двадцати – так Алёнушка, а как после – так уже только Алёна. Вот и моя Анна – в молодости была Анечкой, а к старости как-то незаметно стала Аннушкой”.
– Здравствуйте!
Таня поклонилась Вадиму в пояс.
– Господи, откуда же ты такое диво-дивное, – не выдержал Вадим.
– Оттуда, – Таня махнула рукой в сторону реки.
– Ну да, ты же русалка, – пошутил Вадим.
Таня рассмеялась.
– Нет, русалки живут в реке, а я жила за рекой.
– Ну ладно! Пойдем-ка завтракать. Ты, верно, еще не ела.
– Спасибо! У меня есть еда.
– Да брось ты! Ты – моя гостья, и я тебя угощаю.
– Спасибо! У тебя хороший дом.
– Да, мне тоже нравится.
– Ты давно тут поселился?
– Да уже почти полтора года живу.
– Жаль, что я не знала. А то, может быть, ты Аннушке помог бы. А теперь только помолиться за упокой души ея осталось.
– Какой Аннушки? – Вадима передернуло от неожиданного совпадения имени неизвестной ему Аннушки с именем его покойной жены.
– Так это сестра моя – покойница. Сорок два дня, как преставилась, упокой, Господи, душу ея.
– Да ты проходи, дорогая, садись куда хочешь, а я сейчас на стол накрою.
Вадим полез в погреб. Ради такого случая можно и неприкосновенный запас тронуть. Он набрал консервов и вылез наружу. Сам он старался обходиться тем, что давали ему река, лес и огород. Хотя иногда, соскучившись по консервам, открывал баночку тушенки, шпрот или сгущенного молока.
– Вот эта – вкусная, – Таня показала на банку сгущенного молока, – я такую пробовала, когда к нам геологи пришли и потом, когда журналисты пришли.
– Да ты у нас – знаменитость, раз тобой журналисты интересовались. Ну, рассказывай, чем прославилась?
И Татьяна рассказала.
Это была удивительная история. Удивительная и простая. Прадед Татьяны был старовером и бежал от мира в алтайскую тайгу. Ну, прямо, как Вадим, только вместе с семьей. И случилось это больше ста лет назад. С тех пор их семья жила в полнейшей изоляции от всего мира и не знала ни войн, ни революций. Единственной их катастрофой было то, что в семье рождались, в основном, женщины, и поэтому род угасал. Мать Татьяны умерла при родах, а отец – сгорел в тайге во время лесного пожара, когда ей было всего три годика. Ее воспитывала старшая сестра – Аннушка. Она заменила ей и отца, и мать, и подруг. А когда Татьяне было двадцать восемь, на их жилье набрели геологи. Через два месяца после геологов к ним нагрянули журналисты. Найти в тайге двух оторванных от цивилизации женщин было настоящей сенсацией. Их уговаривали переселиться к людям в какую-нибудь деревню на Алтае, но Аннушка отказалась и попросила журналистов, чтобы их не беспокоили. И они продолжали свою отшельническую жизнь в тайге. А год назад Аннушка заболела. Таня не знала, что это за болезнь и потому не знала, как и чем ей помочь. Это был год мучений. Аннушка угасала на глазах. Перед смертью она взяла с Татьяны слово, что та, после ее смерти, оставит старый дом и уйдет “в мир” к людям. Таня схоронила Анну и через сорок дней, когда душа сестры отлетела к небесам, двинулась в путь. Вадим оказался первым человеком, которого она встретила на пути к людям.
– Представляю себе, как тебе, бедненькой, было страшно одной после смерти сестры.
– Совсем не страшно. Только Аннушку жалко очень. Ну да теперь она уже на небесах. Такой безгрешной душе – место в раю. А мне страшно было бросать дом. И сейчас страшно идти к людям. Какие они? Геологи были хорошие, да и журналисты тоже. Но то ж были гости. А вот когда жить вместе, какие они? Аннушка говорила, что живут они в грехе, хоть кресты и носят, а на икону никто не помолился. Но перед смертью все равно наказала идти к людям. “Ты, – говорит, – душа чистая и стойкая, тебя уже не собьют с пути истинного, а на людях и смерть красна, а то тебя и похоронить-то некому будет”. Вот я и пошла. А все равно страшно. Хотя вот ты – хороший, добрый. Можно я у тебя немножко поживу, а потом пойду дальше, а ты мне пока про людей расскажешь. Я по хозяйству тебе помогу, я много умею.
– Ну вот, завтраком угостил и уже добрый. Живи, конечно. И от помощи не откажусь – осень на носу – пора к зиме готовиться.

1.2

Как и когда это случилось, Вадим не помнил, но теперь с содроганием ждал, когда Татьяна, наконец, ему скажет: “Ну, вот мне и вышла пора идти дальше к людям.” Случилось, казалось, невероятное – Вадим влюбился. Втрескался по уши. То ли полуторагодовалое отшельничество, то ли старческий маразм сыграли с ним злую шутку. Его сердце разрывалось на части, когда он думал о том, что Татьяна скоро уйдет от него. Но рано или поздно это должно будет случиться. Что делать молодой, тридцатичетырехлетней женщине здесь, рядом с почти восьмидесятилетним стариком, который приехал сюда, чтобы умереть в тиши и спокойствии величавой и прекрасной своей нетронутостью природы. А ей еще жить да жить. И все же, бес ему в ребро, он не мог оторвать глаз от ее ладной фигуры, золотых на солнце волос и бездонно–синих глаз.
Таня жила у него уже третью неделю, и Вадим понял, что с этим надо кончать, надо рвать это сейчас, пока еще не поздно, пока еще он в состоянии это сделать, пока еще он в состоянии держать себя в руках.
А в состоянии ли он и вправду держать себя в руках?
Вадим решил поговорить с ней утром, чтобы не мучить себя, да и ее тоже, бессонной ночью.
После завтрака, когда Татьяна хотела убрать посуду со стола, он взял ее за руку и посадил рядом с собой, чтобы не смотреть в ее доверчивые глаза.
– Таня, ты только не подумай, что я тебя прогоняю, но тебе пора идти дальше, к людям. А то скоро пойдут дожди, а до ближайшей деревни дней пять-шесть ходу. Или лучше я свяжусь с вертолетчиками, и они доставят тебя, куда надо. Полетишь по небу. Знаешь, как это здорово?!
Таня молчала.
– Ну что же ты молчишь, Танечка, или ты боишься летать? Но ты же еще не пробовала. Но если не хочешь, тогда пешком. Так как, вызывать вертолетчиков или не надо?
Таня молчала.
Вадим не выдержал и посмотрел на нее. У него сжалось сердце – такого горестного выражения лица он не видел никогда в жизни, даже на похоронах, на которых в последние годы ему часто приходилось бывать. По ее щекам, убыстряясь, скатывались одна за другой слезинки и падали на ее натруженные, но все равно красивые руки. А в глазах... такая боль!..
– Ну что ты плачешь, глупенькая? Ты же обещала сестре уйти к людям. А я один, да и старый, не сегодня-завтра помру, и тебе придется еще и меня хоронить. Давай, собирайся, а я пока свяжусь с вертолетчиками.
Но Татьяна продолжала сидеть и беззвучно плакать. Вадим разозлился на самого себя, что он так неумело и грубо выпроваживал ее. Но, взглянув на ее слезы еще раз, он не выдержал и прижал ее к себе. Прижал только для того, чтобы успокоить ее и вдруг оказался в ее объятиях. Она целовала его лицо, рыдая по-бабьи и приговаривая: “Светик ясный, Вадимушка, не прогоняй меня! Солнышко мое, подари мне ребеночка!” Вадим утонул в ее горестных глазах, полных слез и очнулся лишь, когда Таня затихла.
– Дурочка! Ты просто не знаешь, сколько на свете молодых и красивых мужиков. Ты увидела меня первого и думаешь, что мы одни на белом свете, как Адам и Ева.
– Неправда. Я видела геологов и журналистов. Там все были мужики. И были и молодые, и красивые. А Аннушка сказала, что мне сердце подскажет, от кого мне захочется ребеночка. И вот сейчас оно стучит и стучит: “От тебя!” – Послушай!
Вадим провалился в сладостное небытие. Его глаза застлал васильковый цвет. Он не помнил, как он ее раздел, или она сама разделась. В голове у него засела только одна мысль: “Раз уж это случилось – сделай так, чтобы ей было хорошо!” Он не помнил, как она вскрикнула, он ласкал ее до изнеможения, а когда ему казалось, что он устал, мужчина просыпался в нем снова и снова. Это был день чудес! И закончился он светлым сном, в котором ему снился их ребеночек – белокурый бутуз с голубыми глазами.

1.3

– Ну, дед, ты и даешь! Тебе до ста, небось, только плюнуть осталось, а ты вон какую двойню заделал. Посмотри, какие красавцы: дочка – ну копия ты, а сын – копия дочки – значит оба в тебя.
Рыжий верзила в белом халате положил младенца на кровать.
– Фух! Ну, кажется, теперь уже все. А может, там еще кто притаился, надо, на всякий пожарный, заглянуть. А вот с люлькой ты не угадал, дед, придется тебе еще одну стругать, дедуся. Хотя, прости, какой же ты дед – ты папаша!
– Как Таня?
– Да все в порядке. Первые роды всегда тяжелые, но она молодцом. Смотри, уже улыбается.
Роды, действительно, были тяжелыми, хотя откуда об этом мог знать Вадим. Если он и был уже отцом двух сыновей и дочери, при родах он присутствовал впервые – его Аннушка рожала в роддоме, и его туда пускали уже постфактум. А в этот раз ему пришлось помогать этому рыжему доктору, которого привезли вертолетчики. Когда Вадим увидел этого рыжего детину, надевающего белый халат, он про себя обматерил вертолетчиков – нашли, гады, самого лучшего – рыжий, наглый, да и кажется, тупой. А разве не тупой? Ну, как это уже поздно везти в больницу, да тем более на вертолете? Где же ей рожать, здесь что ли? Да как я буду помогать? Я же про это ничего не знаю. Не мог, идиот, с собой медсестру прихватить? Но, слава Богу, все обошлось, и рыжий доктор оказался очень умелым и толковым и даже нежным, хоть и прикрывался грубым словоблудием.
А когда вечером Вадим сидел во дворе за столом с вертолетчиками и рыжим доктором и обмывал с ними новорожденных Дарьюшку и Ванечку, его пронзила мысль: “А ведь теперь я не имею права умирать!”
А в доме светилась от счастья красавица Танюша, прижимая к груди два маленьких живых комочка. И Вадим видел сквозь бревенчатую стену ее улыбку и улыбался ей в ответ. И смерти не было, а была только жизнь, долгая и счастливая – бесконечная!

II

– Этот аппарат Веремеева – просто чудо. Я думаю, Алексей Вадимович, вы должны со мною согласиться. Раньше нам приходилось долго и упорно доказывать нашим клиентам, а потом и их родственникам, что пациенты чувствуют себя прекрасно, и инъекция Витфельда не просто консервирует мозг, а даже стабилизирует его работу. Но после изобретения Веремеева все убедились, что Витфельд просто гений. В этом убедился и сам Витфельд, хотя, создавая свой препарат, он двигался, преимущественно, по своему наитию. А теперь и у него появилась возможность продолжать свои гениальные работы, наблюдая за их результатами.
Алексею Вадимовичу ужасно надоел этот болтливый профессор. Он нестерпимо хотел в туалет, а профессор все болтал и болтал. И что тут говорить – аппарат, действительно, хорош и Витфельд, действительно, гений. И сам Алексей Вадимович уже внес деньги в “Брейн-фонд”, и написал соответствующее завещание. Не за горами то время, когда и в его мозг введут инъекцию Витфельда и подключат к аппарату Веремеева, чтобы его дети смогли контролировать, как кайфует их папа после остановки сердца. Ох, как бы остановить этого профессора?
– Значит у меня, Борис Исакыч, появились брат и сестра, так сказать, Дарьюшка и Ванечка?
Профессор захихикал:
– Ну, это ведь только в грезах вашего папеньки, Алексей Вадимович. Но согласитесь, Алексей Вадимович, эти грезы прекрасны. Я знаю, что вы уже внесли деньги в “Брейн–фонд”. А теперь, благодаря аппарату Веремеева, вы можете убедиться, так сказать, воочию, в благотворном действии инъекции Витфельда. И поверьте мне, медицина движется вперед семимильными шагами и не так уж далеко то время, когда мы научимся будить заснувший мозг, а подсоединить его к новому здоровому сердцу к тому времени не составит труда. Ну что ж, хватит о глобальном. Я, Алексей Вадимович, трачу ваше драгоценное время, поверьте мне, совсем не бесцельно. Наш фонд, не скрою – в рекламных целях, хочет выпустить серию видео под общим названием “Сны после смерти”, и мы хотели бы, разумеется, только с вашего согласия, в одном из фильмов этой серии использовать сканиограмму грез вашего папеньки. Я повторюсь, они прекрасны – большая любовь, зарождение новой жизни – прелестно! Хочу заметить также, что если вы согласитесь, то, во-первых, вы получите бесплатно всю серию “Снов”, а, во-вторых, вы освобождаетесь в этом случае от ежегодных взносов в фонд вплоть до остановки Вашего сердца. Ну как?
– Нет, ну что Вы, как можно? Отец мне этого никогда не простит.
– Ну что Вы, будет соблюдена полнейшая анонимность и к тому же ваш папенька юридически давно уже мертв.
– Нет-нет-нет! И говорить не хочу. Это такое личное... простите, я ужасно спешу. До свидания!
И Алексей Вадимович сорвался с кресла и помчался в туалет, пока его мочевой пузырь не разлетелся на части.



*****
Ах, где прекрасный край видений,
Явившихся в волшебном сне,
Сердечных слов и откровений,
Доверенных седой луне?

Как безотрадно пробужденье,
Как сер и скучен тусклый день,
И одиночество осенье
На все дела бросает тень.

Нет, осенью нельзя без друга,
Нельзя без милой ждать зимы,
Когда по трубам воет вьюга –
Самоубийством бредим мы.





  *****
Мне сон приснился:
Светлый, чистый,
Как будто в радугу вошёл,
И голос, звонкий, серебристый,
Сказал: “Всё будет хорошо!”

Когда ж, проснувшись,
День дождливый
Я за окном своим нашёл,
Не страшен был
Мне вид унылый ;
Я знал:
Всё будет хорошо!



   *****
Давно невиданные лица
Очарования полны,
Пытаясь по ночам присниться
С оттенком лёгкой новизны.

Ну, а когда увижу снова
Того, кто будоражил сон,
То буду ль также очарован
Я по прошествии времён?!





   *****
Отдохни, мой друг, немного,
Позабудь о глупых снах,
О лишеньях и тревогах,
О несказанных словах.

Полетай в мечтах немного,
Попари на небесах,
По заоблачным дорогам
Поброди, забыв про страх.

Успокойся на мгновенье ;
Час для отдыха пришёл,
Несмотря на все волненья,
Знай, всё будет хорошо!


   *****
Хрустальной балериной
На тоненьких ногах
Кружится наше счастье
Под музыку. И страх,
Его задеть невольно
Неловкостью своей
Мешает нам увидеть
Балет прекрасных фей.

А время – страж без сердца,
Подкравшийся во тьме,
Курантами ударит
В хрустальной кутерьме –
И только лишь осколки
Мы сможем подобрать –
Ведь счастье можно только
Лишь вспоминать да ждать.


   *****
Адаптированный к Богу
Я взлечу на небеса,
Поброжу я там немного,
Посмотрю на чудеса.

Только вряд ли я смогу
Долго кушать божью манну,
Только вряд ли я впаду
В эту вечную нирвану.

Дай мне, Боже, вновь вдохнуть
Запах гари и поноса,
Прикажи меня спихнуть
Вниз с небесного откоса.

Пусть я по уши в дерьме
Буду по земле бродить,
Лишь бы ты позволил мне
Быть любимым и любить.










  *****
Я хочу, чтоб стало модно улыбаться
В нашей неулыбчивой стране.
Я хочу улыбками меняться
С теми, кто идёт навстречу мне.

Я хочу, чтоб вслед за мной летели
Те улыбки, полные тепла.
Я хочу, чтоб люди молодели,
Совершая добрые дела.

Ну когда же вы поймёте, братцы
И сестрицы милые мои:
Лучше всем на свете улыбаться!
Лучше жить в согласье и любви!


  *****
Мальбрук в поход собрался
И скакуна седлал,
Уже за стремя взялся,
Но конь, заржав, сказал:

“Какой ты, право, дурень,
Хотя ты и Мальбрук!..
Не лучше ли по рюмочке
Нам хряпнуть, Милый Друг?!”

Что мог коню ответить
На те слова Мальбрук?
Чтоб знать, то надо выпить
Не меньше, Милый Друг!

В трамвае

Твоя фигурка ; просто диво!
А грудь в груди рождает стон!
Мой взгляд, пронзая пассажиров,
Летит к тебе через вагон.

К тебе глазами прикоснуться
Никто не в силах помешать!
Ах! Ты решила отвернуться!
Что ж, сзади тоже хороша!


К***
Я мог бы Вас стихами забросать,
Когда б Вы подарили вдохновенье,
Но Ваша Милость не желает знать,
Какое чудное запомнил я мгновенье.

Но Ваша Милость не желает зрить,
Как напряжением мои налиты руки,
Как просится душа моя парить
Тогда, как Вы зеваете от скуки.

Поэтому, прости мне, Боже, ; грешен,
Желаю Вам ; хорошего плевка,
И я не буду слишком безутешен,
Когда свернёте челюсть Вы от своего зевка!



Грустное

Я давно не писал стихов,
Потому что не нравлюсь женщине,
Той, которой из-под каблуков
Надоело мужчин выгребать.


    Синему Чулку

Скрывая за словами темноту,
Стремитесь Вы к небесному блаженству,
Чтобы в душе заполнить пустоту
И оправдать своё несовершенство.


   К***
Где Вы успели пошлости набраться?!
В каких лицеях обучали Вас
Так восхитительно ругаться,
Что даже кони дохнут враз?!


      *****
Мне нравится ; это.
Тебе нравится ; то.
Мы упёрлись рогами ;
Не уступит никто!

Как же глупы мы были
В упорстве своём ;
Жизнь прошла, и в могиле
Мы скоро сгниём.



   *****
Я занят очень сложным делом –
Новаторским и даже смелым –
В своём, от пыли посеревшем,
От времени закостеневшем –
В своём мозгу я выпрямляю,
С трудом, но всё же выправляю,
Тот брак, в котором и природа,
И предыдущие все годы
Повинны.
Я выпрямляю
Извилины свои.
Хочу добиться идеала,
Чтоб без углов и без проблем,
Чтоб мысль, родившись, убегала
И так, как раньше, не плутала
В запутанных потёмках схем.
Чтоб строго параллельным курсом,
А лучше – по одной прямой,
Все мысли просто, без искусов,
Шли друг за другом, по одной.








  *****
Совсем забыл, что я хотел сказать…
Всё сказано до нас, к чему же повторять?..
А мы всё мучаемся головною болью,
Выстраиваем фразы с надеждой и любовью,
Всё ищем рифмы иль, хотя б, созвучья,
В размер не попадая, слово мучим…
А там… уже написано, изречено
И в переплёт давно заключено.
В граните, в мраморе и в бронзе ; на века ;
Прославлено,.. заслуженно!..
И… и… итак…
Оставь надежду, всяк сюда входящий,
Вы ; нового ; не сможете сказать,
И наш удел ; диваночно-лежащий,
Чтоб только томик классика читать.


  *****
Козёл смеялся над ослом:
“Какой же ты дурак!
Ты истины одной простой
Не уяснишь никак.

Чем больше будешь ты тащить,
Тем больше на тебя навьючат
И будут до тех пор ложить,
Пока до смерти не замучат.

Бросай поклажу и пойдём
Траву зелёную щипать!
Те, кто зовут тебя ослом,
Пусть сами тащат кладь!”
   *****
Вожделенье закончилось так же внезапно,
Как вода из-под крана во время бритья.
Все попытки вернуть вожделенье обратно
Были тщетны, увы, виноват, но не я.

Виноват Ваш желудок, который утробно
Проурчал о желании сбросить давление.
Ну а Вы, не сдержавшись, так гулко и дробно
Пропердели в чудесное наше мгновение.

Так что всё вожделение враз уничтожено
Мощным залпом бинарного соединения.
Ну а я, затыкая свой нос растревоженный,
Покидаю бегом это поле сражения.


  *****
Зелёной кучею говна
Торчат носки из-под дивана,
В стакане с каплями вина
Заснул пруссак, в дымину пьяный,

Ты взгромоздилась на меня,
И я очнулся от восторга:
Неужто столько выпил я,
Что притащил тебя из морга!

Слезой наполненный кондом
Я стягивал рукой неверной.
К чему кошмарный этот сон?
“К дождю, – подумал я, – наверно”.
  *****
Как скучно стало в мире жить –
На все вопросы есть ответы –
И остаётся только пить,
Ища в вине забвенья Леты.



  *****
Девушки-красавицы,
Пить пиво – моветон,
Но если вам так нравится –
Отрыгивать и скалиться –
То мой вам Grande Pardon.

И если вы с улыбкою
Жуёте пиво с рыбкою,
То в туалет советую
Вам очередь занять.
Ведь это – безобразие –
Под кустиками ссать.
И вся Европа с Азией
Не смогут вас понять.



  *****
Любить прекрасных дам – ведь это так опасно!
Любите кошек вы, собак и лошадей…
Они ответят вам признанием и лаской…
Любите всех подряд, но только не людей…
Любите вы хоть жаб, но только не людей!
   *****
Ты говоришь, что нет любви на свете –
С тобой согласен я вполне,
И растворяюсь на рассвете
Я в предрассветной тишине…

Не плачь теперь, моя родная,
Не жди меня и не зови,
Ведь мы с тобою оба знаем –
На этом свете нет любви!



  *****
Вот как рождается молчанье:
Из невозможности сказать,
Из нежелания мычанья
В ответ, когда нельзя смолчать.

Когда хорошие ответы
Приходят только опосля,
А это – верная примета,
Что надо начинать с нуля.

Что надо снова научиться
Острить свой ум, точить свой слог,
Чтобы фонтаном слов пролиться
В миг откровения ты смог.

Ну, а пока твои фонтаны
Забиты грязью и дерьмом,
Сиди, мой друг, с улыбкой странной
И в тряпочку молчи притом.

   *****
Слово Честь – забыто на помойке,
Слово Совесть – где–то между ног,
Слово Доблесть – это, если стойкий,
Слово Стойкий – это, если смог.


   *****
Мы ;
гномики на фоне свиты короля,
Пигмеи ;
перед многими людьми,
Но в собственных глазах,
но в собственных глазах ;
Нормальной мы длины и толщины!


  *****
Как утомительно, должно быть,
В уютной лени угасать
И самого себя прельщать
Мечтой, несбыточной и зыбкой.
С прозрачной на лице улыбкой,
Нащупав в памяти прекрасный
Далёкий детства уголок,
Сидеть с надуманной гримасой,
Мечтать о том, чего не смог.
Но, отряхнув остатки сна,
Приятно снова окунуться
В жизнь, что прекрасна и сложна,
Ну что ж, пора уже проснуться!

   *****
Пропала алогичность мысли –
Я стал прямолинейно прост,
Всё переводится на числа —
Не долететь теперь до звёзд.

Я мог бы всё спихнуть на годы,
На окружающую муть
Или на веяния моды,
Или ещё на что-нибудь…

Но только этим не поправить
Свои мозги вновь набекрень,
Игрой ума не позабавить
Своих друзей в весёлый день.

Так подскажите, как бороться
С окостенелостью мозгов?
Как мне вернуть моё юродство?
Как вырвать мысли из тисков?



   *****
Терзающая тишина…
Неощутима, не видна…
Но разрушает власть её
Сердцебиение моё!





  *****
Ещё не создана строка,
Но чувствую, что где–то рядом –
Под тусклым взглядом ночника
Она, как пушечным снарядом,
Меня пробьёт наверняка.
Уже дрожит моя рука –
Спешит, чтобы моя строка,
Непозабытая пока,
Легла на белую бумагу.

О чём? Конечно, о любви!
Я сотни раз писал и буду!
О том волнении в крови,
О той, кого я не забуду.



  *****
Любовь – как музыка, всегда разнообразна.
С ней не соскучишься, и к ней не надо слов.
Словами чувства выражать и глупо, и опасно –
И музыку испортишь, и отпугнёшь любовь.







  *****
Мы в чём–то с тобою похожи,
Мы в чём–то неведомом схожи:
В желании неутолимом…
В страдании неумолимом…

И эта незримая связь ;
Арабской поэзии вязь ;
Сквозь годы и сны протянулась,
В тугой узелок затянулась.

Нельзя оборвать эту нить
И нечем её заменить…
Вот так образуется вечность ;
Вот, где переход в бесконечность…

И пусть мы с тобою не вечны,
И так безрассудно беспечны,
Но что–то нетленно, я знаю,
Я чувствую, верю, мечтаю…


   *****
Твои глаза ; пугливей лани.
В них ; свежесть росная зари,
В них ; исполнение желаний,
Ты только… только посмотри!

Но не поймать мне взор прекрасный,
Не утонуть в глубинах тьмы.
Ловлю твой взгляд, ловлю напрасно ;
Так вечно счастье ловим мы.


   *****
Может быть, это было случайно,
Может быть, предопределено…
Это ; непостижимая тайна,
Может быть, но не всё ли равно?

Мы сошлись в этом вихре безумий,
Задыхаясь в объятьях мечты,
Убежав от уютных раздумий,
Повседневности и суеты.

В даль магических прикосновений
Наших взглядов и сказочных снов,
Не считая счастливых мгновений,
Для которых не создано слов.

Этот миг по космическим меркам
Равен жизни твоей и моей ;
По земным календарным отметкам,
Может, пару недель или дней.

Но в моих измерениях вечность
Не зависит от боя часов.
В мире есть лишь одна бесконечность,
Это ; наша с тобою любовь!





    *****
Я не забыл тебя –
Не захотел забыть,
Да и не смог бы,
Даже если б захотел.
Как удаётся мне
Тебя не разлюбить?
И где скрывается
Любви моей предел?
Передо мною
Много женщин вдаль
Вслед за тобой
Бесследно унеслись,
Но только ты одна —
Моя печаль,
И лишь в тебе –
Все радости слились.


  *****
Я ухожу в себя, как в подземелье,
Во мрак желаний, в тусклый свет надежд,
Я ухожу от пошлого веселья,
Я убегаю от всезнающих невежд.

Но я не одинок – в моих глубинах
Висит икона – на иконе – ты,
Прекрасней всех мадонн, что на картинах –
Мой идеал, мой символ красоты.

И я молюсь в тиши своих подвалов,
Чтоб ты всегда могла счастливой быть,
Чтоб никогда меня не забывала,
А мне тебя – вовеки не забыть.


  *****
Приворотное зелье готово –
Я теперь приступлю к ворожбе:
Заклинаю Вас снова и снова
Внять моей бесконечной мольбе.

Я молюсь на Вас, словно на бога,
Доверяюсь, прошу, тороплю –
Снизойдите ко мне, хоть немного,
Чтоб услышать, как я Вас люблю!



   *****
Что написать Вам?! Я не знаю ;
Однообразно всё весьма,
И радость я лишь ожидаю
От вашего ко мне письма.

Так и живу: темно и сыро,
Всё несерьёзно ; всё слегка,
Всё, что осталось мне от мира ;
Ждать телефонного звонка.

Дни протянулись паутиной,
Придёт за осенью зима,
Жизнь коротка, мой век недлинный ;
Лишь от звонка и до письма.


   *****
Туманный, словно Альбион,
Где дождь сменяет снег иль град,
Мне снова, снова снится он ;
Желанный город Ленинград.

Хочу у Спаса-на-Крови
Вновь ноги в лужах промочить,
Хочу взаимности в любви –
Ведь, может быть, всё может быть…



  *****
Провисшее небо печаль проливает,
Дорога разбитая грязью встречает,
Прореженный лес от листвы отдыхает,
И ветер устало деревья качает.

Картинка унылая ; хочется плакать,
По лету, разбитому осенью в слякоть,
По песне забытой, что так и не спелась,
По жизни прожитой не так, как хотелось.










  *****
Обыкновенная осень…
Нет! Не звучит…
Неправда, такой не бывает.
Пусть ветер стихи ей слагает,
И музыку дождь шелестит…

Необычайная осень…
Нет! Не пойдёт…
Как рассказать одним словом,
Как красками лес очарован,
И в лужах звенит первый лёд?..

Обыкновенная осень
Приходит ко мне каждый год…
Берёзы жёлтыми листьями
Я грусть перед нею выстелю,
В печаль затяну небосвод.

Необычайная осень –
Птиц перелётных взлёт –
Расскажет про то, что ушло,
Что раньше с весною цвело,
Что с осенью этой уйдёт…






   *****
Блёкло-жёлтый, грязно-бурый,
Голо-серый и понурый,
Парк, засыпанный листвой,
В молчаливом ожиданье
Обновленья мирозданья
Дремлет в образе печальном
Под промокшею луной.

Скоро снег пойдёт и стает –
Первый выстрел – мимо цели,
Но морозы покрепчают,
Тихо ветры укачают,
Убаюкают метели,
До апреля… до апреля…
Будет сниться звон капели
До апреля… до апреля…


  *****
Снег выпал в ночь ;
Бездонность тьмы
Очаровав безгрешно-чистым…
И тихим смехом серебристым
Из озорливой кутерьмы.

И серой осени унынье
С зимой весёлой обручил,
И тьма растаяла в ночи,
Сменив свой мрак
глубокой синью.

  *****
Прощай, постылая свобода, –
Я околдован вновь весной.
Звучит торжественная кода –
Растаял панцирь ледяной.

Я вновь в плену мечты о счастье,
Вновь молодеет в жилах кровь,
Я вновь в тенетах дикой страсти –
Навеки я твой раб – Любовь!


   *****
Ещё любовь живёт во мне,
Ещё вулканом бьёт наружу
И в одинокой тишине
Растравливает болью душу.

Ещё я слеп, ещё раним,
Ещё живу, ещё мечтаю,
Ещё, от чёрствости храним,
Я в облаках ещё витаю.

Ещё рвёт сердце на куски
Мне безысходность прозябанья.
Дай, Бог, до гробовой доски
Мне не познать глухой тоски
Оледеневшего сознанья!





   *****
Послушай, как вздыхают мысли:
Торжественно и глубоко.
Пусть уши этот звук прочистит,
И станет на душе легко.

Послушай, как они смеются,
Со смехом, улетая ввысь,
И с высоты любовью льются…
Послушай их и улыбнись!



  *****
К чему воспоминанья, мемуары?
Зачем всем знать, как жил я до сих пор?
Когда и чем набил свои амбары?
И где висит дамоклов мой топор?

Всё это – пыль, всё это – тлен ничтожный!
Не стоит и надгрызенных яиц!
И если, всё же, на бумагу это можно,
То только для протирки ягодиц!

А если вы, действительно, хотите
Понять, чем я дышу и что люблю,
Стихи мои возьмите и прочтите –
Я в них душой своей не покривлю!




  *****
Я согрею тебя своей добротой,
Твоё сердце согрею своим –
Только это тепло может быть теплотой,
Остальное – лишь копоть и дым.


   *****
Известно направленье дня,
Известна тишина ночная,
Но неизвестно для меня,
Когда тебя я повстречаю.


  *****
Она даже не знает, что я есть на свете.
Она ходит, смеётся, грустит и поёт,
Улыбаясь во сне тишине на рассвете,
Она даже не знает, кого она ждёт.

Но наступит мгновенье – я знаю, я верю –
Наши взгляды сольются, и мы вдруг поймём,
Что для нас распахнулись желанные двери,
И войти в них возможно нам только вдвоём.


*****
Здоровья, радости и жизни без печали!
Чтоб дома близкие улыбкой вас встречали!
Чтобы дела шли гладко и без пыли!
Чтобы любили и любимы были!



   Из Хемингуэя.

Когда с деревьев опадают листья
И ветви голые, качаясь на ветру,
Заламывают от тоски худые кисти,
Стучат в окно и будят поутру,

Тогда, проснувшись, с болью понимаешь,
Что вдаль умчалась лёгкости пора
И не вернуть того, что ты теряешь,
И жизнь однообразна и сера.

Но, если бы не знать, что пусть не скоро,
Но всё-таки вернётся к нам весна,
И под её безудержным напором
Природа сбросит злые чары сна,

Мы не смогли бы пережить тот холод,
Что с зимней стужей в души к нам проник,
И ощутить, что ты, как прежде, молод,
И не иссяк твоей любви родник.














  *****
I wait, I wait, I wait, I wait.
Perhaps will hear her voice,
But my dreams fly away, away
And I just hear echoes.


























ПЕРЕВОДЫ



Heinrich HEINE
Neuer Fr;hling

Г.ГЕЙНЕ
ИЗ ЦИКЛА
«НОВАЯ ВЕСНА»




 
Heinrich HEINE
Neuer Fr;hling.

6

Leise zieht durch mein Gem;t
Liebliches Gel;ute,
Klinge, kleines Fr;hlingslied
Kling hinaus ins Weite.

Kling hinaus, bis an das Haus,
Wo die Blumen sprie;en,
Wenn du eine Rose schaust,
Sag, ich la; Sie gr;;en.



Василий МАНЧЕНКО

6

Тихо льётся сквозь меня
Колокольным звоном
Песнь весенняя, звеня,
Вдаль к небесным склонам.

Где рождаются цветы ;
Роза ждёт рассвет ;
Прозвени ей с высоты
От меня привет.



26

Wie die Nelken duftig atmen!
Wie die Sterne, ein Gewimmel
Goldner Bienen, ;ngstlich schimmern
An dem veilchenblauen Himmel!

Aus dem Dunkel der Kastanien
Gl;nzt das Landhaus, wei; und l;stern,
Und ich h;r die Glast;r klirren
Und die liebe Stimme fl;stern.

Holdes Zittern, s;;es Beben,
Furchtsam z;rtliches Umschlingen –
Und die jungen Rosen lauschen,
Und die Nachtigallen singen.


26

Ах, как дышится гвоздикой!
Ах, как ярко звёзды светят –
Золотистых пчёлок блики
На небесном фиолете!

Дом блестит из тьмы каштанной –
Белый, страстный и жеманный –
В нём, сквозь звон дверей стеклянных,
Слышу шёпот я желанный.

С нежностью я обнимаю
Трепет твой и дрожь твою,
Розы юные внимают
Нам, и соловьи поют.
33

Morgens send ich dir die Veilchen,
Die ich fr;h im Wald gefunden,
Und des Abends bring ich Rosen,
Die ich brach in D;mmrungstunden.

Wei;t du, was die h;bschen Blumen
Dir Verbl;mtes sagen m;chten?
Treu sein sollst du mir am Tage
Und mich lieben in den N;chten.



33

Утром шлю тебе фиалки,
Что нашёл в лесу с рассветом,
В сумерках срываю розы
И несу тебе букеты.

Знаешь ты о чём, наверно,
Говорят цветы с тобою?
Днём должна ты быть мне верной
И любить порой ночною.








34

Der Brief, den du geschrieben,
Er macht mich gar nicht bang;
Du willst mich nicht mehr lieben,
Aber dein Brief ist lang.

Zw;lf Seiten, eng und zierlich!
Ein kleines Manuskript!
Man schreibt nicht so ausf;hrlich,
Wenn man den Abschied gibt.



34

Совсем не взволновало
Меня твоё письмо,
Где ты любить устала –
Ведь так длинно оно.

В двенадцати страницах
Изящных узких букв
Ты не смогла проститься
Разборчиво, Мой Друг.







НАРРУ ЕND

После презентации своей новой книги я вернулся домой в изрядном подпитии. Скинув с себя одежду, я хотел принять ванну, чтобы немножко освежиться, но передумал – побоялся уснуть и утонуть. Было бы глупо после такого успеха, который мне принесло мое новое творение, утонуть в собственной ванне по-пьяни... По-пьянне… Ну, может быть, попасть под машину или под нож бандита подошло бы, но утонуть в ванне – слишком прозаично. И потом голого тебя будут снимать репортеры и в таком виде пропечатают в газетах.... Фу..! Бр-р..! Нет, купание отпадает. Лучше всего сейчас – это лечь спать, а освежаться будем завтра... кефиром... или пивом... Так, кефиром или пивом? Ну, да это – завтра, а сейчас – спать!
Пока я раздумывал: стелить ли постель или бухнуться спать на диван, в комнате кто-то хмыкнул. Я оторвал глаза от пола, который помогал мне остановить головокружение, и посмотрел перед собой.
Передо мной стоял мужчина – молодой, высокий, симпатичный и ужасно знакомый. Но кто это? Я не мог точно определить, потому что черты его лица были как-то размыты. Я потер глаза, чтобы эта размытость исчезла, но она не исчезла. Да… я сегодня явно перебрал...
– Ты кто? – спросил я его немного заплетающимся языком. Хотя нет, тут я приврал, на такой короткой фразе мой язык вряд ли успел заплестись. Он это сделал потом... и неоднократно.
– Не узнаешь? – ответил знакомый незнакомец.
– Простите, я сегодня немного перебрал ... А как вы вошли?.. Неужели я, дурак, дверь забыл захлопнуть?
 – Чихал я на ваши двери. А перебрал ты много. И не сбивайте меня – или мы говорим на “Вы” или на “ты”. Не путайте стиль, мэтр! Определитесь!
– А как лучше?
– Ну, после столь долгого знакомства, я думаю, вполне можно на “ты”.
– Так мы с вами давно знакомы? То-то я смотрю – ну что-то знакомое, но что? Простите, я сейчас не в состоянии вспомнить. Кто вы?
– Я – твой герой!
– Кто?!
– Ну, или Ваш герой, если уж Вы мне Выкаете.
– Вы думаете, я что-нибудь понял?! Твой, ваш – мне на это плевать. У вас имя есть?
– А вот это, как раз, совсем несущественно. Называйте, как хотите. В последний раз я был для вас Сергеем.
– А когда это, в последний раз?
–– Сегодня, на презентации.
– Вы были на презентации?
– Я просто не мог там не быть, как и этой презентации не могло быть без меня.
– А…Вы – один из устроителей...
– Какой устроитель? Я – главный герой!
– Ничего не понимаю. Сергей, вы же видите, что я изрядно выпил. Перестаньте мучить пьяненького. Говорите просто и ясно – кто вы и что вам от меня надо?
– А я и говорю просто и ясно: я – ваш герой! А надо мне, всего лишь, поговорить.
– Какой герой?! Откуда ты взялся, идиот?!
– Из твоей книги, болван! Когда ты мараешь бумагу, то такой умный! А на самом деле не можешь понять элементарных вещей. Объясняю, для особо тупых, ты написал книгу, в которой вывел меня, как главного героя. Сегодня у тебя была презентация этой книги, на которой ты надрался, как свинья, и втихаря удрал домой – есть за тобой такое – как напьешься, так и уходишь, не простившись, по-английски. Но от меня-то, дорогой, тебе никуда не деться. Я ведь – твое творение. Так что, если я и идиот, то это не моя вина. Лучше, давай, поговорим, пока твоя жена не вернулась. Она, конечно, не сможет помешать, но будет отвлекать. А у тебя и так голова туго соображает.
– Да, настолько туго, что я никак не пойму: сплю я или это уже белая горячка.
– Будем считать – ее начало, а я – твоя первая галлюцинация. Ну, так разговор состоится? Или отложим на потом? Имей в виду, я ведь не отстану. Тебе даже выгодно поговорить со мной сейчас, наутро ты решишь, что это был пьяный бред. Это гораздо приятнее, чем, если бы я пришел к тебе трезвому, и ты бы решил, что сошел с ума. Да и у меня наболело. Так что – абстрагируйся! Ты же любишь советовать это своим друзьям и знакомым.
– Ну ладно, уговорил. Ты прав – лучше проспаться, чем угодить в психушку. О чем ты хочешь со мной поговорить?
– О смерти.
– О смерти? К чему такая грустная тема?
– О моей смерти. Или ты уже забыл, что убил меня в конце романа. Зачем ты это сделал? Разве так трудно было написать счастливый конец? Вспомни, хотя бы, народную классику – “и жили они долго и счастливо”.
– Ненавижу дешевый американский хэппи-энд даже в русских сказках. Это не мой стиль. Я пишу правду.
– Какую правду? Просто тебе был нужен эффектный конец! Ты меня угробил ради красного словца!
– А я этого и не отрицаю. Если бы я тебя не убил, то из моей книги получился бы слащавый любовный роман. А это, повторяю, не мой стиль. Мне нужно потрясти читателя. Выбить из него хотя бы одну слезинку. Потому–то я и выдумал тебя такого положи¬тельного. Кстати, в этом и состоит правда жизни – хорошие люди всегда уходят из жизни раньше других.
– Из каждого правила есть исключения. А твои слезинки никому не нужны. Люди хотят смеяться и радоваться, а ты наводишь на них тоску.
– Ну, тут я могу с тобой поспорить! Люди не могут постоянно смеяться и радоваться, иначе эти чувства атрофируются до такой степени, что человека уже невозможно ничем ни рассмешить, ни обрадовать. Для этого-то, как раз, и нужны и слезы, и ужасы. Поплакать и испугаться просто необходимо, чтобы потом насладиться хорошей шуткой и вкусом жизни. Только на контрастах можно правильно оценить и радость, и горе. Так что, я со своими романами необходим людям, как холодный душ в жаркий полдень. И, к тому же, мои слезы – чистые, светлые и благородные.
– Я не ребенок. Не надо мне втюхивать прописные истины. В жизни и без твоих романов хватает слез и ужасов, от которых человек хочет отдохнуть, беря в руки книгу или глядя в экран телевизора. А ты, вместо долгожданного отдыха, снова заставляешь его плакать.
– Уж лучше пусть он поплачет над моей книгой, чем в жизни. Я хочу научить людей ценить то, что они так часто теряют по собственной глупости. Я хочу показать им, как каждое грубое слово, сказанное любимому, близкому человеку, приближает его смерть. Ну, разве это не глупо – приближать смерть любимого человека? Ведь и ты погиб не оттого, что тебя сбила машина, а оттого, что тебя обидела Ольга своей глупой ревностью. Это она убила тебя своим недоверием.
– Милые бранятся – только тешатся. Если бы ты не переехал меня этой дурацкой машиной, мы бы с ней во всем разобрались и жили бы как в сказке – долго и счастливо. А ты не дал нам этого шанса. И, по сути, ты убил не только меня – ты убил любовь.
– А вот и нет! Любовь-то, как раз, и выжила. Теперь Ольга будет любить тебя вечно, до самой смерти, а, может быть, и после, если там что-нибудь есть. Ей уже никогда в жизни не повстречать такого как ты.
– Ты путаешь любовь со страданием. Однобокая любовь – ненормальна. Неразделенная любовь сродни мазохизму. А любовь к прошлому – это лишь ностальгия, ностальгия по любви. И ты оставил Ольге только это. Ты просто садист, если любишь писать такие книги.
– Ну, договорился! Да что ты знаешь о любви?! Ты – во всем положительный красавчик-супермен. На тебя бабы с детства вешались гроздьями, а тебе лишь оставалось выбирать из них, какую получше. Толкуешь о неразделенной любви! А ты испытал ее, у тебя была хоть раз неразделенная? Когда смотришь на себя в зеркало и понимаешь, что ты не для нее, а все-таки надеешься. Когда смотришь на нее и понимаешь, что она не для тебя, а все-таки надеешься. Когда заглядываешь к себе в душу и понимаешь, что твоя душа недостаточно чиста для нее, а все-таки надеешься. Когда заглядываешь к себе в голову и находишь, что ты слишком скучен и совершенно не оригинален для нее, а все-таки надеешься. Когда ты начинаешь совершенствовать свой ум, очищать свою душу и даже пытаешься повлиять на свою внешность, чтобы понравиться ей и, все равно, понимаешь, что для нее этого недостаточно, и все-таки еще на что-то надеешься. Когда ты узнаешь ее в толпе лишь по движению руки, в темноте – по звуку шагов, в пространстве – по движению своей души, потому что все-таки еще на что-то надеешься. А когда уже надеяться не на что, ты начинаешь душить свою любовь, если еще не сошел от нее с ума. Начинаешь убегать от этой любви и калечить окружающих, потому что бежишь, не разбирая дороги. Когда в каждой проходящей мимо тебя женщине ты видишь ее черты. И бросаешься на первую попавшуюся, похожую на нее глазами, ногами или только именем. И ломаешь жизнь и себе, и этой бедняжке, пока не поймешь, что ты любишь не ее, а ту, которая тебя отвергла, даже когда нет ни надежды, ни разума, ни сил. И когда понимаешь, что лучший выход из этого положения – нажать на курок и разнести башку вдребезги, но на это уже не хватает решительности, и ты продолжаешь жить и мучить себя и окружающих. Ты говоришь, что такая любовь ненормальна, и глубоко заблуждаешься – весь мир утонул в неразделенной любви – потому–то он так несовершенен. А то, что было у тебя с Ольгой, как раз и есть аномалия. Вот я и привел это к норме, бросив тебя под машину.
– Ну вот, оказывается, тобой руководила обыкновенная зависть. Потому–то ты и убил меня, даже не подумав о последствиях. А ты подумал об Ольге? Что будет с ней? Убив меня у нее на глазах, ты только добавил в этот мир несовершенства вместо того, чтобы стремиться к идеалу. Пусть наша с ней любовь – это аномалия. Но ты, как человек, пытающийся влиять на умы и чувства других, должен делать мир более совершенным, а вместо этого убиваешь людей. Этот мир и так погряз в убийствах. Ему уже мало убивать людей толпами в войнах, катастрофах, землетрясениях и прочих катаклизмах. Этот мир культивирует убийство в сознании людей. Включи телевизор, открой книгу или газету – везде убийства, убийства, убийства... Каждый день каждый цивилизованный человек видит, слышит, читает об убийствах. Не об одном, а о нескольких. Боевики, триллеры, ужастики, не говоря уже о новостях. И эти люди считают себя цивилизованными – люди, которые не могут прожить без убийства ни дня. Убийство стало обыденностью, убийство стало нормой. Его только разделили на две части – справедливое и несправедливое. Когда мы и наши – это справедливо, когда нас чужие – это несправедли¬во. Когда случайно и он нам нравился – жалко, когда он нам не нравился – так ему и надо. Но определение справедливости – это лишь вопрос морали. У нацистов справедливость – расовая, у политиков – классовая, у обывателей – эгоистическая. Но результат всегда один – убит человек. Уничтожен еще один маленький мир, еще одна вселенная. А разговоры о справедливости – это лишь оправдание для убийц. И ты – писака, претендующий на оригинальность, убивающий меня на глазах любимой женщины – отнюдь не оригинален в этом мире состоявшихся и потенциальных убийц. Прикрываясь законами жанра, ты убиваешь не только меня – ты убиваешь любовь!
– Нет! Нет! И нет! Ты, конечно, прав – наш мир погряз в убийствах. Но все это не относится к любви. Любовь, вообще, нельзя убить. Она витает в воздухе или в космосе или, черт знает, где она еще витает. Это – сверхчувство, которое не зависит от количества смертей и рождений. Никто до сих пор не смог определить, как и откуда она берется и куда девается потом. Можно убить человека, но любовь останется. Просто она переходит в другое качество, может быть, в любовь к детям или еще куда – этого еще никто не выяснил. Но это так! И доказательством тому служит то, что человек надеется на встречу с любимыми после смерти. Ведь, по большому счету, даже те, кто не верит в загробную жизнь, все равно надеются, что там что–то есть. Не верят, но все равно надеются. Что это – парадокс или истина? И всем глубоко наплевать, есть ли материальные блага в нематериальном мире – лишь бы там были те, кого мы успели полюбить в этой жизни. А без них никакой рай не станет раем настоящим. Если ты выучил песню – ее надо кому–то спеть.
– Все это красиво и романтично, когда не касается тебя. А меня касается только то, что теперь станет с Ольгой. Если бы ты убил бы нас обоих сразу, я бы не стал тогда к тебе являться.
– Да нет, пришел бы! Пришел бы просить, чтобы я её оставил в живых.
– Лучше оставь в живых и меня. Ведь тебе это нетрудно. Пара росчерков пера.
– Это как же? Тебя не додавили или под машину попал не ты, а твой брат-близнец – отъявленный негодяй? А может быть, все это просто приснилось Ольге, так сказать, кошмарный сон? Нет, дорогой! Я не пишу романов с продолжением. Ты просто насмотрелся дурацких сериалов, где герои умирают и воскресают только оттого, что исполнители их ролей заболели гриппом или уехали в отпуск. Повторяю еще раз: я такого не пишу. Роман закончен и, кстати, великолепно принят читателями и даже критиками. И я по этому поводу уже успел надраться, как ты сам можешь это видеть.
– Да, я вижу – ты в фаворе, а я – в гробу. И все мои доводы для тебя лишь повод для упражнений в краснобайстве в защиту собственной жестокости.
– Но-но, полегче! Ты решил всех собак на меня повесить? Я тебя понимаю – кому хочется помирать во цвете лет? Но я надеюсь, что твой пример станет поучительным и кого-нибудь из читателей спасёт от глупой ревности. Тогда твоя смерть не будет напрасной.
– Люди предпочитают учиться на собственных ошибках. А ты, как раз, так ничего и не понял. Мне наплевать на мою смерть. Я думаю лишь о том, как её сможет пережить Ольга. Я ведь её знаю – она наложит на себя руки, если раньше не сойдет с ума. Да ты и сам это прекрасно понимаешь. Ведь это же ты описал нас так, что мы не можем жить друг без друга. Вот почему я явился к тебе и прошу воскрешения.
– А оно совсем не обязательно. Да и умер-то ты не весь. Часть тебя живет в ее чреве и в положенный срок попросится наружу. Вот это и будет для Ольги и утешением, и целью жизни, и продолжением любви.
– Как?! Когда?! Откуда?! Ты хочешь сказать, что она беременна?
– Ну, ты, брат, даешь! Прожил с женщиной почти год и теперь спрашиваешь. “Как?” – это надо спрашивать у тебя. “Когда?” – надо спраши–вать у нее. А “откуда?” – это и я могу сказать – от природы, дорогой, от матушки-природы.
– Да ты опять ничего не понял! После того, что она увидела, сможет ли Ольга доносить моего ребенка? Теперь получается, что ты убил не только меня, но и моего ребенка? И Ольгу – это уже наверняка.
– Ну-ну-ну! Не надо так драматизировать. У Ольги крепкое здоровье.
– У меня оно тоже было крепким, пока ты меня не переехал.
– Имею право. Я тебя породил – я тебя и убил.
– Нашел чем гордиться – убийством.
– Вранье! Я горжусь не убийством, а впечатлением от убийства. А оно, действительно, получилось замечательным, если даже ты соскочил с отредактированных страниц, чтобы умолять меня о пощаде. Ведь ты – фантом, мультяшка, плод моего больного воображения – ирреальная личность. Стоит мне закрыть глаза, и ты исчезнешь. Или нет, наоборот – глаза надо открыть. Ведь ты – мой сон. Но пока я сплю, и ты еще не исчез, ответь мне на один вопрос. Как там?
– Где? На небесах, что ли? Или в аду?
– Ну да! Там куда ты попал. Рай и ад – это слишком примитивно. Я не верю, чтобы там все делилось так однозначно. Поэтому скажем более туманно и реально – по ту сторону. Как там – по ту сторону?
– Понимаешь ли, словами этого не объяснить, Это надо почувствовать самому. И я тебе сейчас это устрою!
И тут Сергей метнулся ко мне и, наложив свои сильные руки на мою дохлую шею, принялся меня душить. Это было так неожиданно, что я не успел и пальцем пошевелить, чтобы отбить эту атаку. Да если бы даже и успел, все равно, шансов у меня было – ноль, ведь Серега был супермен – я сам его таким создал. Неожиданным было то, что я предполагал его существом бестелесным, но за горло он меня схватил очень даже ощутимо. Ему это удалось настолько, что у меня сначала все поплыло в глазах, затем стало растворяться в белесом свете и, под мучительные спазмы горла и бессильные взмахи конечностей, исчезло из поля зрения.
И в это время, спасательным кругом из далекого далека в мое мутнеющее сознание прорвался голос жены: “Иван! Открой же, ради Бога! Виктор Валентинович, ломайте – скорее, ей-богу, он спятил!”
Когда меня вытащили из ванны и я выблевал набравшуюся в мои внутренности воду в унитаз, жена, вытирая полотенцем мой смердящий рот и поглаживая меня рукой по голове, твердила мне в ухо: “Ванечка! Ну, зачем же ты так?! Ну, не напечатали твой роман – напишешь еще. Или пошли его в другой журнал. Или подправь. Но зачем же от этого топиться, да еще в ванной. Слава Богу, хоть вены не вскрыл, Есенин ты мой. А обо мне ты подумал? Как же я без тебя? Хорошо, что пришла вовремя. Ты знаешь, я что-то почувствовала еще на улице. Спасибо, Виктор Валентинович дверь вышиб. Обещай мне, что больше так никогда не поступишь, что бы ни случилось”.
И я пообещал. А себе пообещал: никогда в пьяном виде не подходить и близко к ванной. Ведь это же так глупо: утонуть, в собственной ванне по-пьяни. Тем более, когда твой роман не напечатали. Наверняка, скажут, что с горя, А ведь я могу написать новый роман. Со счастливым концом... Все-таки хэппи-энд не так уж и плох, даже если тебе придется оплатить ремонт подмоченного потолка своим соседям снизу.    





*****
А на улице – Весна
Распахнула нам объятья –
Шелестит зелёным платьем,
Опьяняет без вина!














СОДЕРЖАНИЕ


“Я не поэт, я – стихоплёт…”………………………….

Старик. Рассказ………………………………………..

“Ах, как мне хочется прижаться…”……………….

Поздняя любовь. Рассказ…………………………….

“Мне сон приснился…”……………………………….

Переводы. Генрих Гейне.
Из цикла “Новая весна”……………………………….

Happy End. Рассказ……………………………………

4

13

26

45

61


87

92


















Любое использование материала данной книги,
полностью или частично, без письменного разрешения
правообладателей запрещается











Василий Александрович Манченко
ПОДАРОК

Подписано в печать 18.06.08. Формат  60х84/16.
Гарнитура Book Antiqua. Усл. п. л. 6,63. Уч.-изд. л. 1,9.
Тираж 200. Заказ 02\08

Издательство индивидуального предпринимателя Жулите Р.А.
400054, Волгоград, ул. Морфлотская, 31

Отпечатано
на копировально-множительном оборудовании
ИП Жулите Р.А.
400054, Волгоград, ул. Морфлотская, 31