Старая Ладога

Холодный вихрь над старой Ладогой
повеял пижмой и полынью,
рябиновой корой и радугой,
и млечною речною синью.

Я шёл по каменному берегу,
вдыхая ветер грудью полной,
а старый Волхов нёс размеренно
свои предательские волны.

Седой курган стоял, ссутулившись,
как витязь, побеждённый временем,
и церкви белые, задумавшись,
хранили пасмурное бдение.

И всё, что многолетней стужею
в душе промёрзшей зря таилось,
на волю вырвалось, разбужено
одним рябиновым порывом.

И всё, о чём боялся думать я,
и лишь ночами тяжко грезил,
уже стояло над курганами
тягучей правдой древней песни.

Но в чистом небе сталь жестокая
незримо простирала руки,
зовя меня туда, где властвуют
чужие запахи и звуки.

Что сделала со мною Ладога?
Я знал: чуть станет ночь длиннее,
мне снова — в край бесцветной радугой —
надежды горькие лелеять.

Так пусть меня во внешнем холоде
напрасно ждёт постылый жребий.
Пусть пропадёт синица в золоте.
Я — полечу за той, что в небе.

(1997)