Случай на вокзале...

Судьбы  юродивой что  есть на  свете  горше
в  жестокий  наш и техногенный  век!
Но  на  Руси, в Беларуси и в Польше
их чтили  с трепетом,-не меньше , и не  больше,-
И называли -- "божий  человек"!

Шли по  миру те  странные  кликуши,
или шуты  у царских  ног  святых;
их  клич,  их крик врывались  в  наши уши
и  правдой  потрясали  наши души,
чтобы  навеки  поселиться  в  них!

В  устах  чужих  стонало  и кричало,
рвалось   наружу, сотрясая  век,
то,  что  подспудно  в глубине лежало, --
словами,  как  набатом  прозвучало,
и  произнёс  их "божий  человек"!

Внимал народ, душою  потрясаясь
от  слова  правды, брошенного вдруг,
и, будто с вечностью  соприкасаясь,
зрел, как зерно, в сердцах бунтарский  дух!

И  не  смотря  на  казни и  расправы,
росло  самосознание  толпы.
Как  будто  камень в  дорогой  оправе
народ  в  душе  лелеял, как  цветы,
те  первые  ростки  служенья  правде.

Последний  год  ХХ-го  столетья...
Галдяще-шумный, суетной  вокзал...
Над  шумом-гамом ангельский,  как  песня,
старушки  голос жалобный  звучал!

За  плотной  дверью  ОПП  милиции
неслось,
                и  по-над  сводами  вокзала,
казалось, что  и над  самой столицею
пронзительно  и  жалобно  звучало:

"Подайте,  люди,  хлебушка!
                Подайте..."
И в горле  ком, и хоть  ты  плачь  от  жалости,
но я  к  перрону  бросилась  в  отчаяньи, --
ведь  поезд  уходил  по  расписанию!

А  вслед,
                едва  приоткрывалась дверь  милиции,
врывался в  зал  он,  бился  в  окна птицей
Тот  ангельский  старушки  крик,  как  плач!
Тут -- опоздание  на  поезд, с  горькой  мыслью:
"Что  докажу,  если  ворвусь?!Скорей-  нарвусь..."
Ведь  страж  порядка -- инквизитор  и  палач...

Клич  ангельский, почти  с ума  сводящий,
как  божий  зов над  сводами  витал.
Он  бился  жалобно  и жалко  над  гудящей
толпой, 
               как будто в  полной  тишине  звенящей,
но он  ничьих  ушей  не  достигал!

Мир  очерствел.  Мы  стали  сердцем  глухи
к  чужой беде.  К  тому,  что Бог  изрёк
в  лице  юродивой  кликухи.
                Словно  мухи,
летим  мы  лишь на  падаль  иль  на  мёд!

Юродивая,  жалкая  старушка...
Сгрёб  под  себя  её  безжалостный  закон,
за  то,что  зов  её  звучал, как стон,
За  то, что  оскорбляла  наши  уши
И  чувства  эстетический  бутон!
И  вот  уж  плач  её  всё  глуше,  глуше.
Лишь  в  памяти  моей  остался  он...
............................................

Была ль  и  впрямь  то  нищая  старушка?!
Но  больно  ангельским  был  зычный  голосок,
так  умолявший 
                "хлеба  дать  кусок!!!"
Не  сам  ли   Б о г,  испытывая  души,
послал  её  на  горький  тот  порог?..