отдельно взятый летящий в падении или падающий в

Падение, парение,
осязание
плотного воздуха,
влаги,
радуги
внутри или снаружи
тела,
того самого, что претерпело
или не претерпело,
но теперь – летело,
летело и, кажется, пело,
а может быть, танцевало,
но этого мало:
от аккорда и до финала…
какого финала?!
Вот он, финал,
а то и начало,
ни много ни мало,
от аэропорта до вокзала,
от прошлого – в настоящее,
где вплотную подходят парящие
листья клёнов, насквозь через всё проходящие,
и касаются мокрых ладоней летящего
вниз или вверх, по природе своей уходящего
по ступеням, как те,
что ушли за рассыпчатым светом других городов,
поездов,
мимо окон, в которых горчат силуэты,
когда поезда и кометы
соревнуются в скорости
преодоления стен,
как в повести,
где все мы
просто прохожие,
листьям дающие петь под ногами,
шуршать на закате от ветра и наших шагов,
поперёк огороженных
трасс,
городов,
огородов,
границ,
поперёк сочетаний,
разводов мостов
и людей,
оттолкнувших причалы чужих площадей
и мелодий чужих и прекрасных,
но неподходящих, опасных,
как лес за которым ещё один лес,
и ещё, и ещё.
А потом –
только поле тумана, и в нём –
«кукурузников» спящих
моторы молчат,
и в кабинах пустующих
ночь напролёт
по приборам сползают
остатки прекрасных дождей,
то ли просто снежинки рисуют на окнах…
все эти кабины, поля и туманы,
"кукурузники", звёзды, прощанья, причалы, печали людей.
Поскорей
пролетай эти звуки шагов по бульварам,
просто двигайся – он говорил себе –
двигайся дальше,
ощущая ладонями лица прозрачных, слезящихся капель,
а стога под дождём – это просто постели ветров,
где ни памяти, ни горизонтов – одно бесконечное, влажное небо за гранью застав,
где, устав,
не находишь не только костров,
но и пламени, но и углей от костра,
но и памяти о перевалах, которыми шёл на закат.
Всё, приплыли.
Опять  - снегопад.