Летнее

На кудряшках зелёного Пушкина женятся голуби.
Все скамейки полны, и особенно те, что в тени.
Припекает. Дышать тяжело. Эх, скорее на волю бы!
Поезд пятого. Скоро. Устала отсчитывать дни.

А пока убегаю прощаться с друзьями до августа.
Это грустно: а вдруг (не дай Бог!) поредеют ряды?
Но пока что на сердце зачем-то мучительно радостно,
А тоска – с недосыпу, а горе и грусть – просто дым.

Снова ждут меня описи, пыльные папки с бумагами,
Храм, бедлам разоренья несущий на хрупких плечах,
Комары, с жаждой крови жужжащие рядом ватагами,
И бескрайнее поле, всё в синих и жёлтых цветах.

Это – мой тихий мир из ещё не написанной повести,
Где конец и начало всей жизни – рассвет и закат,
И давно прощены все грехи, что скопились на совести,
И любой человек навсегда бесконечно богат:

У него есть огромное небо, расшитое звёздами,
И земля, повторюсь, вся в цветах, как старинный платок,
Весь июль (ну почти) с солнцем, ветром, дождями и грозами,
И ухабистость глинистых, в ливни размытых дорог.

И над всем этим – Милость Господня, как мир, необъятная,
В каждом цветике – вся безграничная Божья Любовь
Откликается грома глухими, как эхо, раскатами,
Улыбается всей пятернёй голубых куполов.

А Москва – лишь препятствие, данное нам в испытание,
Чтобы мы заслужили тот звёздно-цветастый мирок.
Возвращение в город почти равносильно изгнанию,
Но и этой напасти когда-то настанет свой срок.

И пока – до отъезда с вокзала заветного поезда –
В этих каменных джунглях мы варимся в общем котле,
И подсвечено небо пустыми Кремлёвскими звёздами,
А живые, красивые, прячутся где-то во мгле.

Мы запутались все в паутине огромного города,
Где душе одинаково пусто и ночью, и днём.
На кудряшки зелёного Пушкина какают голуби.
Он стоит над бульваром в раздумьях о чём-то своём.

<2 июля 2010 г.>