Третий романс

Андрею Кузину

Ты придёшь наобум. И сорвёшь веера с грязных клавиш,
Превратив пьяный столик в кричащий «Добить!»  Колизей.
Но ты вновь не в себе: или длинную масть обезглавишь,
Или сбросишь семёрку, играя дырявый мизер.

В замутнённых глазах – отражение мятых рубашек,
Тебе всё по бубям – ты же здесь, как и в небе, чужой.
Сквозь кипящие слюни: «Не будет сегодня по-вашему.
Распасы, мсье Селин. У меня в каждом джокере – Джойс.

У меня в каждом севере – лунный нечищеный реверс,
И на каждый полёт я отвечу падением вверх».
Улыбнёшься и сбросишь сырую сутану на клевер,
Словно трупную гарь на успевший сгореть фейерверк.

Ты придёшь не один. Полупьяные руки на плечи,
Пальцы мнут кружева, и пружинит упругая грудь.
Шум и скатерть, и жен… Но она твою грусть не залечит –
Ты играл на неё. А теперь поделись и забудь.

Закатай рукава и повесь эту «пулю» как ценник
(у тебя каждый ход – из ремарок и старых цитат).
Ты играл на неё, как играл Ипполита на сцене,
Взвесив совесть свою и продав её в твёрдых вистах.

Ты уже не придёшь. Только вспомнит измятое платье:
«Раздавай на туза. У меня в каждом взгляде –де Сад».
Но ведь мокрым глазам, прикреплённым в довесок к оплате,
Ты уже не докажешь, что свой на своих небесах