Времена года

I
Всё снег да снег... И ни кустов, ни пней—
Всё крыто белизной—чернеет только роща.
И липа ближняя касанием ветвей
Воспринимает лик луны на ощупь.

II
Безветрие.  Упёрся дым в зенит.
В тулупе антрацитовом ворона,
Согнув осинки верх, недвижимо висит—
Примёрзла к синеве, натянутой до звона.

III
Угрюмо-ртутное мерцание зажёг
Он на плечах оледенелых елей—
Сквозь мглу белесую проглядывает еле
Дымящийся серебряный кружок.
 
IV
Нисходит солнца диск, и дымные тяжи
Его спускают с неба осторожно.
Вот он на проводах висит, как знак дорожный,
А сзади—оглянись!—пылают этажи.

V
Гуляет всласть шальное время года:
Хохочет и свистит... Деревья, крыши рвёт...
Разбойной ярости крушащий разворот
И скрежет, треск и грохот ледохода!..

VI
Зов лебедей ликует над равниной...
Поддавшись, видимо, напору вешних вод,
Сломав, несёт оцепененья лёд
Любовь—души моей стремнина...
 
VII
Откуда-то из-за морей, издалека,
И так из года в год, уж это непременно,
Вне точных сроков, но приходит перемена...
Да вот она... Ведут буксиры—облака.

VIII
Разливом вешним высота плывёт.
Обрывки кисеи в холодной сини перятся.
Как жаворонок, ввысь того гляди вспорхнёт
Вольноотпущенное сердце...

IX
К весне поворот—закодирован в клетках,
Притом животворность дыхания вешнего...
Взбухшие почки взорвались, и нежная
Прозелень-дымка, как набрызг, на ветках.
 
X
Мелькнул просвет улыбкой голубою,
И расслоилась непогодь, уходит будто дым...
А вот и ласточка, черкнув крылом косым,
Виток стремительный рисует над водою.

XI
Туман сошёл.  Растаял над водою.
В лицо дохнула ветерка струя.
Лучами пробуя иголок острия,
Восходит солнце, пробираясь в хвое.

XII
Покорно ветру всё: кричащих чаек стаи,
Лес, и поля, и озеро рябое…
Валы зелёные бегут по морю мая…
Кусты черёмухи—как пена от прибоя.
 
XIII
Прорыта в тучах голубая борозда.
Сияет в ней счастливым ровным светом,
Вся переполнена свиданием с поэтом,
Его открывшая вечерняя звезда.

XIV
Скрипит весло, уключину ворочая.
Далёкий бакен жёлтый глаз зажёг.
Скликая звёзд стада, что разбрелись по ночи,
Поёт над лесом месяца рожок.

XV
Сидит луна на мокром днище лодки.
Вокруг неё галдит лягушек хор.
О чём они?  Весёлый мелют вздор...
А может, лунностью полощут, черти, глотки...
 
XVI
Туч небольшой табунок
Ветер-мальчишка пасёт.
Чёрный худой стригунок
Мать-кобылицу сосёт.

XVII
Изнемогая в душную погоду,
Берёзки огляделись—берег пуст.
И та, что с краю, кинув тень на куст,
Вот-вот, мне кажется, ступить решится в воду.

XVIII
С травою мы полдневным жаром слиты.
Щекочет ухо спелый колосок.
А солнце с неба, будто бы сквозь сито,
Всё сыплет в речку золотой песок.
 
XIX
Я распахнул окно—до боли блеск: роса
На спелой желтизне украинского хлеба.
Ударил синью всей наотмашь по глазам
Потоп ошеломляющего неба.

XX
Настанет срок, и спросит Грозный Глас:
Чем жил ты на Земле? Ладони предъяви!!!
В чернилах... В гипсе... В «кадмиях» и «марсах»...
В «английской красной»?  В собственной крови...

XXI
Злопамятье моё таится столько лет...
Когда ж сужает взгляд терпения запас,
Шепчу смешной мальчишеский обет:
Я отомщу вам—буду лучше вас!
 
XXII
Ударь, гроза!  Запруды сокруши!
Явись в слепящих молниях прозренья!
И ливня шквал обрушь, и громом оглуши
И помыслы мои наполни озареньем!..

XXIII
Мне каждый день поставить может точку:
Неверная мерцает жизни нить.
А я всё тщусь, сминая сырость строчек,
Злость затаённую в гром гнева претворить...

XXIV
Я ростом невелик, но мой заряд витальный,
Земной от самых недр, протянут к сферам дальним.
И если бьёт порой меня судьбы жестокость,
Держусь за свойственную мне души высокость.
 
XXV
Озябли, верно, за ночь лодки у причала,
И зябко ёжится подчас речная гладь.
А солнце что-то не торопится вставать:
Устало, может быть, всё начинать сначала.

XXVI
Поёживаясь в утренней прохладе,
Подсолнух морду положил поверх плетня.
Добротность звонкого сияющего дня
Хозяйственно простукивает дятел.

XXVII
В медовый дух лугов вплетён и запах тины
От озерца, что спит, мерцая серебром.
Тишь в камышах.  Спокоен сон утиный.
Лишь изредка плеснёт.  По-видимому, сом.
 
XXVIII
Вздыхая в полусне, вся в тонких нитях тины,
Вода колышет полную луну.
Сплетения теней плывут по валуну,
Играют блики пёрышком утиным.

ХХIХ
Беру в ладони переплеск плотины
И тёплого дождя шумящую завесу,
И сойки вскрик, и запах гнили тинной,
И шёлком света оплетённый перелесок.

XXX
Разлив луны и звёзд на листьях россыпи...
Зеркальной ночи тихий светлый ход.
Плывут стога.  Задумавшись, берёзы,
Как тени белые, бредут полями вброд.
 
XXXI
Касался звёзд и клейких взбухших почек,
Снега я ворошил и жар колосьев спелых.
Почти всего коснулся осязаньем строчек,
Вот губ твоих коснуться всё не смею...

XXXII
Какими травами он только не пропах—
Стог, что с тобою мы облюбовали…
В тени его часов не наблюдали—
Делили сладость соли на губах.

XXXIII
Полянок и ложбинок откровения,
Их лепестково-свежая прохлада…
И в шелковистости—не опалить бы взгляда!—
Твоё Божественное раздвоение.
 
XXXIV
Всё, чем я жил, теперь второстепенно.
В тебе лишь истина—до дна её познать...
Штудируя изгибы губ, в извечное вникать...
В тебе—суть бытия.  Всё остальное—пена.

XXXV
Неспешной чередой проходят облака.
То вспыхнет зелень трав, то наплывают тени.
Лежу, сощурив взгляд, бездумен, как растенье,
И что секунды мне... Часы... Года... Века...

XXXVI
Так что есть тучи?  Пар, в конечном счёте.
Но вот они, клубясь, являют свысока
Античный, будто, торс… А вот и мрамор бёдер…
Как осязаемо скульптурны облака!
 
XXXVII
В закрученной своей фасонистой кибитке
(Забавная избушка-завитушка!),
С росинкой, возлежащей на ракушке,
Как с драгоценностью влачит себя улитка.

XXXVIII
День тихо гаснущий прохладой лёгкой дышит.
Так сладко пахнет скошенной травой!
Строчат цикады о своём наперебой,
И наша звёздочка проклюнулась над крышей.

XXXIX
Садится солнце.  Истомилось в зное.
Не в силах совладать с, увы, привычной ленью,
И я бы сел, нет, растянулся под сосною
В обнимку с длинноногой тенью.
 
XL
Уснули яблони под звёздностью густой.
К стволам белёным мгла приникла... Дремлет.
Вдруг шорох в листьях и удар о землю:
Наверно, сбило яблоко звездой.

XLI
Чуткий пруд подёрнут плёнкой зыбкой.
Камыши в росе склонились под откосом.
В пузырьки росинок тычутся как рыбки
Голубые тонкие стрекозы.

XLII
Виснет туча тёплым белым выменем.
Парит сыростью искрящийся покос.
Костёр чадит.  Своей ладонью дымной
Всё норовит мазнуть по белизне берез.
 
XLIII
Гуляют тени средь вечерних рос
По лунным лужам лёгкою гурьбою.
В пятнашки вдруг затеют меж собою...
Прохладой тянет по ногам берёз.

XLIV
Дым наливает горечью калину.
В поля роняя скорбное «курлы»,
Синь стонет—клин в ней журавлиный,
Как наконечник от невидимой стрелы.

XLV
Жгут листья.  Редкие метёлки ковыля
Щемяще-сладкий провожают дым.
Плывёт oн, стелется раздольем столь родным...
Прощаясь, обнимает тополя.
 
XLVI
Отмерено и мне крутой земной недоли.
Порой невмоготу, да толку что скулить.
Стараюсь всё отдушину пробить...
Быть может, действием осилю тупость боли.

XLVII
Гряда Свершений.  Нет, не доползу.
Раскрытость глаз—для чёрных птиц пожива.
А там—видать—живой воды лазурь...
Но ей поить стихи уже чужие.

XLVIII
Мгла недвижна над спящей листвою.
Непроглядно, стеной—темень бора.
Тишина... Подожди, уже скоро
И ты приобщишься к покою.
 
XLIX
Бредут века, предначертаниям покорны.
Пролёгший бездной путь ночь напролёт пылит…
Сквозь шорох Вечности—ты слышишь ли?—трубит
Туманности влекущая валторна.

L
Простужен ветер, зябнет в мокрой хвое.
Неможется ему—тепла один бы луч!
Остывшую золу ползущих низко туч
Гребёт осины кочергой кривою.

LI
Взъярилось туч свинцовое рваньё—
Дерутся в небе пепельные кони!
Ошмётки в дикой драке—вороньё
Со свистом ветер голым полем гонит.
 
LII
Прогнил забор, облуплена стена.
Кругом—одно убожество, куда уж хуже.
И в довершение: расположившись в луже,
Совсем по-свински нежится луна.

LIII
Что мне успех, что аплодирующий зал?
Ржаной заквас и ржание вобравши,
Будь, стих мой, как сухарь, что Магеллан сосал,
Будь лапой мужика, Пегаса приласкавшей.

LIV
Ко мне в окно снежинка заглянула,
Такое милое и любопытное созданье...
Всё оглядела и, кивнув мне на прощанье,
К подружкам, как девчонка, упорхнула...
                1971-2006