Как я ходил в гости к евреям

Как я ходил в гости к евреям (баллада)

Какая серая погода!
Какая серая страна!
Какая серая порода
двуногих здесь порождена!
И сам я сер, и ум мой плосок,
и дух мой дохл,и весь я ПАС!
Держу свой зонтик, словно посох,
как будто вверх боюсь упасть.
И, суетливо уклонясь
от “Чайки”, пролетевшей мощно,
я кротко стряхиваю грязь:
не Моська даже я, а мошка!

А в восьмиместном лимузине,
по щеки нахлобучив лбы,
как в блиндаже или в музее,
сидят угрюмые жлобы.
И, не заметив,  - что им стоит?-
меня прихлопнут на лету.
Я говорю себе: "Будь стоек!
Проигнорируй. Не лютуй!"

Лишь в глубине квартир московских,
в бетонных каменных мешках,
мы, собираясь, как мошка,
справляем редкие массовки.

Являясь в гости в эти клети,
меняет облик мошкара,
как будто кончив машкерад
иль сбросив чары злых заклятий.

Однако же метаморфозы
не происходят, как щелчок.
Они свои имеют фазы:
в прихожей, в зеркале меж щёк
я вижу хобот, вроде киля,
а за спиной – мембранки-крылья.


Затем несмелою гурьбой,
набычив лбы, напрягши шеи,
идем к столу и, как в траншее,
мы погружаемся по грудь
за край его, робея чуть.
И здесь сидим друг к другу боком,
меж ног ладони стиснув туго,
чтоб не попортить ненароком
мембранки-крылья друг у друга.

Чуть запотевшие снаружи
стоят бокалы перед нами,
как пистолеты вверх стволами,
и руки тянутся к оружью!

И вот за бруствером стола я
опустошаю свой сосуд –
не так, как мошки кровь сосут,
а залпом, в рот себе стреляя!
(Но это не самоубийство!-
скорей, попытка «На ура!»
в себе прихлопнуть комара
и безболезненно, и быстро).

Сосед мой, втиснувшийся в щель
траншеи той, где мы уселись,
узрев, что я остался цел,
дал тоже залп и тоже в цель
попал, почти совсем не целясь.

И вот уже сижу я рядом
не с комаром, а с камарадом!
Я просидел бы с ним сто лет
и выдержал бы сто баталий
за бруствером из ста бутылей,
сооруженном на столе.

А за столом то там, то тут
встают стволами пушек торсы ,
гремят, как канонада, тосты –
то как приветственный салют,
то фейерверком, в шутку просто,
то извергается из жерл
огонь, губительный для жертв!

Красивы мы при винопитьи!
Как флаг, держа бокал в  руке,
мы смотрим вдаль, как бы провидя
победы в этом далеке.
Мы будущее ясно зрим,
для нашей мысли нет порогов!
А как умно мы говорим,
клеймя носителей пороков
или бичуя серый фильм,
как будто всем нам дар пророков
дал шестикрылый Серафим!

И за челом моим высоким,
где мысли сковывала тьма,
как будто наливаясь соком,
встает эрекция ума.
И я, вдруг ощутив порыв,
сказал: «О, други! Воспарив
над бедным бытом наших буден,
о суете сует – забудем,
не будем думать о тряпье
и грезить о большой получке –
они не стоят и полушки!
Помыслим, братья, о тропе,
подобной той, что Моисей
нашел для предков к землям тучным,
а мы ее планете всей
укажем к дням грядущим, лучшим.

Творцы Истории – не мы  ли?
От нас зависит путь ее,
а не от тех, что возомнили,
как будто ею править в силе
любой комар, что ездит в ЗИЛе.
Да будет это питиё,
дающее крыла орла нам,
для кровопийц гексахлораном!»

А за окном давно уж тьма,
и нам пора в свои дома,
и ни посуды нет побитой,
ни перепивших сверх ума.
Стоим в прихожей мы гурьбой,
изрядно гордые собой,
как новобранцы,что с победой
свой первый выдержали бой.
И из-за плеч фигуры в рамке,
когда гляжусь я в зеркала,
видны мне мощные крыла
а не прозрачные мембранки.


Выходим мы на крест дорог –
не комары, не камарилья-
орлы! И лишь идти нам крылья
мешают, хлопаясь у ног.
Пусть обдают нас грязью ЗИЛы,
и в них сидящие верзилы
пусть погрязают впредь во зле,
а мы плюем на них! (Вослед).
О, если б знали эти ЗИЛы,
какие в нас таятся силы,
какие мощные умы, –
не избежали б мы тюрьмы.

Но нам не занимать сноровки
в искусстве ловкой маскировки,
и я под светом желтых фар
всего лишь навсего - комар.
Иду я, скромен и небросок,
держу свой зонтик, словно посох.
Я не взлечу, не упаду,
но и в тюрьму не попаду.

Ох, не накликать бы беду!