Исповедь безысходности

                Была – не была,
                или
                Исповедь безысходности

     Мария никак не могла уснуть сегодня. Впрочем, сон покинул ее уже давно, когда лавина ежедневной волокиты и, казалось, неразрешимых проблем, что наслаивались одна на другую, совсем не оставляли просвета.
                ***   ***   ***
      Она лежала на кровати и бестолково смотрела в потолок…Дома все спали, и лишь изредка из-за закрытой двери доносились тихие постанывания больной престарелой матери.
       Господи, как же ей надоело все! Ну просто все надоело! Бросить бы и уехать куда-нибудь, все равно куда, лишь бы подальше от дома, который давно перестал ее радовать, а только раздражал и раздражал с каждым днем все больше и больше. Соки все вытянул, черт его возьми, этот дом!
       Она повернулась к стенке, уткнулась лицом в подушку и завыла, словно раненый зверь. Только бы никто не услышал! Ведь даже не посочувствуют, сволочи,  да и не поймут, скорее всего. А вот заворчать за то, что разбудила, могут. Только бы не услышали…
      Плохо ей…Безнадежно плохо…И еще хуже от того, что у сестер вроде –  более-менее, подруга Ленка худо-бедно зажила как-то…Соседи напротив особняк возводят…Это на их-то улице, что утопает в шлако-блочном частном секторе, а народ  по нужде во двор бегает. А в мороз-то –   каково, а?.. А тут, выпендрились, наследством заграничным хвастают, домину возводят на виду у всех!
      Она вцепилась руками в подушку и так стиснула зубы, что от внезапной боли вскрикнула.
       - Ма – а – а шь, –  раздался едва слышный голос из соседней комнаты.
       Мария затаилась, притворяясь спящей, но мать снова окликнула ее. Пришлось  встать и,  чертыхаясь про себя, споткнувшись в темноте на кем -то брошенную шмотку, пойти к матери.
      - Ну? Чего, тебе? – с трудом сдерживая раздражение спросила она.
      - Худо мне…Болит все…Сделай что-нибудь, –  еле слышно просила мать.
      -  Господи, да что же я сделаю - то? Я что, Господь Бог? Или врач?  Нужно-то что,  скажи?!
         Мария подошла к кровати и поправила подушку резким движением, не потому, что это было необходимо, а скорее, чтобы скрыть  свое раздражение.
       Мать молчала, беспомощно глядя на дочь.   
      - Да не молчи ты, ма! Давай  «Скорую» вызову. Хочешь? Пусть укол сделают, ну?..
       Мария увидела, что по лицу матери  побежала слеза.


      -  Врача - то вызывать? – переспросила она, будто ничего  не заметила и, потоптавшись возле кровати,  оценивая на ходу, насколько будет необходим врач сегодня, попятилась вон из комнаты, бросив на ходу:
   - Станет хуже, позови, вызову неотложку.
                ***   ***   ***
    Муж похрапывал, Павлик сопел, прижав к себе любимого зайца.
    Как же ей опостылело все!.. Что ВСЕ, она и сама не знала толком.
    И этот старый скрипучий дом, напоминающий большой вагон своими одна из другой выходящими комнатами, в которых невозможно было укрыться, потому что все сновали друг через друга. И ванна, стоящая прямо в прихожей, непонятно зачем. Конечно, хорошо, что она все же есть, но ведь неудобно-то как!. Из этой ванной-прихожей попадаешь в кухню, как через санпропускник. Все не как у людей!
     Мария прошла в кухню, включила слабый ночник,  села за стол и посмотрела в окно.
     Светил фонарь, обливая желтым неоном  дома напротив. Шел не очень густой снег. Окна в домах сияли черными глазницами.
    «Спят, заразы, – подумала зло Мария. –  А тут…все через одно место…И с матерью что делать?.. Жалко, конечно, ее –  диагноз-то серьезный и надежды никакой».
    Хотя себя в последнее время ей было жалко  еще больше .
                ***   ***   ***
      Мария налила остывшего чаю, достала из холодильника колбасы, отрезала хлеба.   Поесть, что ли?.. В моменты стрессов есть ей хотелось всегда.
      Из комнаты раздались шаги. В терраску, полусонный, прошмыгнул муж, бросив на ходу: «Чего сидишь-то?». Мария  проводила мужа недобрым взглядом. «Даже ночью покоя нет…Шатается и шатается, черт возьми», – думала она, жадно откусывая бутерброд и запивая его холодным сладким чаем.
     В терраске загремели ведра, и металлический звук, словно эхо, прокатился по всему спящему дому, усиливаясь тишиной ночи.
     Вошел муж, впустив в дом шлейф холодного воздуха, который сразу пробежал по босым ногам Марии. Она поежилась. Хотела было сорваться, но промолчала  впервые, неожиданно решив, что этого можно не заметить.
    -Пусть лучше заснет поскорее, – вздохнула она.
                ***   ***   ***
     Отношения Марии с мужем разладились давно. Теперь уже было и не вспомнить, что когда-то они, наверное, любили друг друга. Когда все исчезло, и куда? Может, когда решили развестись фиктивно, ради будущего благополучия? Вроде как предали сами себя?.. И сынишка  уже родился  вне брака, и по всем документам она, Мария, теперь мать-одиночка, хотя ни для кого не секрет, что с мужем они так и живут под одной крышей, как прежде. Вернее, терпят друг друга. С трудом. А тогда зачем живут- то, ради чего? Да и Павлушка по всем бумагам вроде как безотцовщина выходит.  И как  эти махинации на нем потом скажутся?.. И не осудит ли?  Или  будет так же  искать какие -то лазейки и обходные пути в жизни, следуя примеру матери ?..
         Все это прокручивалось в воспаленном от бессонницы мозгу  Марии и не давало покоя уже не один год.
        Благополучие, ради которого она не раз поступалась с совестью,   не наступило, а вот что-то важное, никогда ей  неведомое,  так в ее судьбу  и не пришло.
                ***   ***   ***   
        По годам была Мария еще  женщиной молодой, чуть-чуть за сорок. И как всякой женщине ей очень хотелось  любви.  Настоящей, чтобы, как в книжках – красиво. Да не выходило у нее так.  Все как-то попросту, даже вспоминать тошно. А тут еще директриса, ее ровесница…И чем она лучше ее? А подишь ты, художник какой-то возле нее крутится, стенды в библиотеке малюет.  Сотрудничают они, глянь! Знаем мы такие сотрудничества, не глупые будем.
       История эта будоражила скудное Мариино воображение и одновременно не давала покоя. И изводила ее изнутри, и подтачивала… И душила… И чем больше душила, тем острее становилось желание отомстить. Кому и за что, этого она не знала. Просто хотелось мести. За себя.
      За свою неудавшуюся жизнь.
      За то, что все у нее так просто, до противности.
      За то, что время уже на закат повернулось, а счастья в ее жизни, кажется, так и не было. И уже, похоже, не будет.
         А тут еще старая сторожиха, которая все время тыкала Марию носом в ее завхозные недоделки, потому что видела все  промахи, проработав завхозом полвека сама.   И девки ее раздражали– эти свистушки молодые, библиотекарши. Уж и подружиться  с ними пришлось, когда почувствовала, что почва на работе из-под ног уходит. Но и это не принесло душевного равновесия.
      Эх, знали бы они, свиристелки, что ничего хорошего в замужестве нет. Да откуда им знать-то?.. Встречаются, ишь ты! На свиданья бегают… А тут – даже планов уже нет. И не предвидится. Все спланировано!.. Все…  А от того еще тошнее, что ждать больше нечего… Прямо хоть в гроб ложись.
                ***   ***   ***
        Мария выключила свет и пошла в комнату. Залезла под одеяло и снова уставилась в потолок.
       Скоро светать начнет. Хорошо, что на работу завтра не идти, которая в последнее время тоже опостылела. А ведь нравилось сначала. Точно нравилась. Это Мария знала . Как же, после уборщицы и завода попасть в библиотеку, где нет привычного на заводе хамства и ругани, где тихо, как в лесу, и чисто, как в аптеке. И люди сплошь интеллигентные: ходят еле-слышно, чтобы никому не мешать, и говорят почти шепотом…А еще здесь часто бывают писатели и артисты, музыканты и художники…И она, Мария, причастна ко всему, что происходит в этих стенах, потому что она не кто-нибудь, а заместитель директора… 
       Мария никогда не стояла к культуре так близко до  того времени, как пришла работать в библиотеку. И судя по всему, никогда уже  стоять не будет.
       Ее страшно бесило, когда соседки, узнав о ее новой должности, называли ее  просто завхозом.  Сразу в голове стучало «завхоз – навоз». Вот «Зам директора по АХЧ» – это солидно. Да и кто разберет, что такое «АХЧ»!..Во всяком случае, на ее улице это многим требовалось объяснять.
       Ее зауважали: Мария-то в люди выбилась, начальником стала. А теперь, похоже, конец этому подходит.
       Так случилось, что много времени на работе Мария доселе не проводила.   Ну что за дело – уборщица? Пару часов тряпкой поводил и – домой. Весь день себе хозяйка. Сначала так и в библиотеке было.  Да  и мать больная выручала частенько. И до поры до времени сходило. А когда сходить перестало,  Мария занервничала, а потом и совсем разозлилась.  И  директриса взбесила, и этот ее малевала. И больше всего места терять не хотелось, но  работать в полную силу не хотелось еще больше. И, возможно, не столько не хотелось, сколько привычки к этому давно уже не было.
       Мария начала хамить. Просто  не умела по-другому. И рада бы, да не получалось.
       Нашла, что называется, коса на камень.
                ***   ***  ***
       Отпуск заканчивался, а после отпуска ей уже не работать – заявление об уходе  давно  подписано. Еще немного – и она уже не замдиректора. Что на ее улице скажут, где каждый штрих биографии обсуждается и профильтровывается тщательно, как в самой хорошей деревне? А злопыхателей-то сколько, а? Эти вон, что домину из кирпича возводят, первыми будут. Уж они-то обсмеют, будь спок! У них не заржавеет!.. Да и соседка радом не смолчит, язвить начнет, хохлушка несчастная…
       Ох, и ненавидела же  их Мария сейчас, ох, и ненавидела! Всех вместе и каждого в отдельности.
        И сторожиху старую, которая будучи у нее, Марии в подчинении, учила ее работать.
          И молодых девчонок – этих червей библиотечных,  которым, в отличие от нее, что-то светило впереди.
        И удачливых, как ей казалось,  соседок по улице,  словно  виноватых во всех Марииных несчастьях.
        И мужа,  так и не сделалавшего ее счастливой…
        И даже дочь, которая бросила институт по глупости и, пока ни в чем не оправдывая   надежд матери, сидела у нее на шее. Да еще поговаривала о надвигающейся свадьбе.
         И,  Господи!..(Мария украдкой посмотрела на комнату больной матери…) Нет, этого она не могла вымолвить вслух, и  подумать-то об этом боялась, но кажется, (она поспешно перекрестилась), что в последнее время она ненавидела и ее.
       Но больше всего – свою почти уже бывшую директрису.
       За то, что пусть с опозданием, но обратила внимание на Мариину халтуру и пыталась нагрузить ее работой.
       И за то, что стала замечания делать…
       И за хахаля ее, который мерещился Марии днем и ночью как напоминание о том, что ее обошло стороной простое женское счастье, такое красивое, как в книжках, и такое недоступное ей.
        Она лежала и тупо смотрела в потолок. Начало светать.
        Еще одна ночь,  бестолковая и долгая, наконец, пролетала.
        Наступал новый день, не суливший ничего хорошего. 
        Приближался уход с работы, которой она в глубине души все же  гордилась.
        И это было неизбежным.
        И  Мария понимала это.
        И самое страшное -   уже ничего нельзя было исправить. А значит, НЕЧЕГО  было терять . Стало быть,  хуже, чем есть сейчас, Марии уже не будет.
       А потому – надо  мстить. Как? Она сейчас придумает, как. И пусть это будет гадко и  подло, мелко и грязно, уж иначе она не умеет. Но мстить – обязательно, потому что от этого ей станет полегче. Ненадолго и  самую малость, но станет. А раз станет, значит, была - не была. А уж там – как получится…
                ***   ***   ***
        Мария улыбнулась какой-то усталой, совершенно вымученной улыбкой, и от внезапно принятого решения ей уже, прямо сейчас,  полегчало. И радостнее как-то стало. И вовсе не самую малость, а гораздо больше. Она уже все решила, и завтра… Да, да, завтра… Не откладывая… Конечно, завтра…
       Мария  утерла кулаком слезы, вздохнула глубоко, как ребенок широко и сладко зевнула, не прикрывая рта,  и закрыла глаза.
       Теперь   ей очень захотелось спать.
                23 – 27 .12 2005.
Напечатано в Журнале «Сотворение» , №6