Ноктюрн для ночного прибоя и одиночества

Когда Рэйру становилось лучше, какая-то неведомая сила выгоняла его под вечер из дома и он медленно шел на то место, где они часто бывали с Эллин. Он шел туда один, превозмогая душевную боль и усталость сердца, которые все чаще забирали его в свои свинцовые тиски и держали крепко.
Рэйр выбирал такую дорогу, которая исключала встречу даже с незнакомыми людьми. Он проходил все побережье и направлялся в маленькую скалистую бухту, где никогда, практически, не было отдыхающих, потому что она находилась вдалеке от песчаного пляжа.
Рэйр шел к скалам на берегу моря, чтобы снова увидеть ее, представить еще раз, хотя она никогда не исчезала из его памяти и все время стояла перед глазами.
Ее образ прилетал к нему с морским ветром и доносил до Рэйра запах ее волос и аромат кожи с легкой лентой каких-то экзотических духов, названия которых он так и не смог запомнить.
Эллин возвращалась к нему с первыми весенними ливнями и приходила с осенними затяжными дождями, а в шелесте волн Рейр слышал ее голос, и закат своей тревогой навевал ему печаль о ней.
Рэйр доходил до хорошо знакомого места, устраивался поудобнее на одном из больших камней ближе к воде и смотрел куда-то вдаль, наблюдая, как вечернее солнце начинает свой путь к закату.
Соль морской воды смешивалась с горечью его одиночества и Рэйр, погруженный в воспоминания, слушал музыку вечерних волн и искал в ней успокоение.
Солнце уходило за горизонт и уже не окрашивало черную синь моря багровым отсветом.
Словно укрытый звездным небом, Рэйр оставался наедине с морем и памятью об Эллин, и музыка ночного моря отдавалась в его сердце протяжной нотой одиночества и тоски.
Это была музыка их недолгого счастья… Музыка его грез… И ее молодости…И музыка боли, которая приходила к ним время от времени с ощущением неизбежности предстоящей разлуки.
В музыке ночного прибоя Рэйр слышал голос одинокой флейты, которая несла свою печаль и дарила ее и мерцающим во тьме звездам, и большой соленой воде… И море принимало эту мелодию, и доносило до Рэйра, лаская его ноги своей волной, словно говоря:
– Слушай, Рэйр, слушай! Это – твоя музыка. Ее не слышит никто, кроме тебя. Впусти ее в свое сердце, омой горечью слез и верни той, которую ты до сих пор любишь…
И через ночную музыку одиночества он снова видел ее; видел так ясно и отчетливо, будто она приходила к нему из бездны ночи.
 
*** *** ***

Впервые Рэйр заметил Эллин именно здесь, в этой бухте, где сидел часами сам, и говор волн возвращал его к тем счастливым дням, часам, минутам, мгновениям…
Именно здесь, в этой бухте, в лучах закатного солнца, Рэйр впервые поцеловал ее, и она ответила…И оба смутились…
 Он нашелся первым и поблагодарил:
– Спасибо…Я не думал, что вы позволите…
Она покраснела и произнесла:
– Просто… я люблю Вас, Рэйр… Уже давно…
Сейчас, когда он сидел один под звездным ночным небом, наслаждаясь шелестом моря, волна подкатывалась к нему близко, студила пальцы, но не в силах была охладить его сердце и снова шепнула ему то, что он желал слышать бесконечно:
– Пр-р-о-о-сто, – грассировали волны, набегая на прибрежные камни, –                я люблю-ю  Ва-ас, – и отходили назад.
И снова прибой кидался к ногам Рэйра:
– Я люблю-ю Ва-ас… Уже давно-о-о-о…
– Уже давно-о –о –о … Люблю-ю- ю –ю  Ва-ас, Рэ- э- эйр, – вторило ночное эхо.

Люблю Вас, Рэйр…
Уже давно… Я люблю Вас… Рэйр…
Рэйр…
Я люблю Вас…
Рэ-й-р…

       Он закрывал уставшие веки, чтобы ничто не мешало ему видеть Эллин,
и …слушал… Слушал… Слушал…
 
– Просто я люблю Вас, Рэйр… Уже давно…

Он не замечал, как соль его слез смешивалась с солью моря, потому что не чувствовал, что плачет.
А море говорило с ним – каждой волной: то тише, еле слышно, то более громко, заставляя Рэйра встрепенуться, и возвращало ему мелодию его ушедшего счастья.

***

Когда Рэйру становилось лучше, какая-то неведомая сила выгоняла его под вечер из дома, и он медленно шел на то место, омытое солью моря и пропитанное его слезами , чтобы еще раз увидеть, пережить, испытать, почувствовать то, что больше к нему никогда не вернется.
Остаётся море – вечное…
И вечный закат…
И музыка ночного прибоя.
И боль его сердца…
И Эллин, ставшая болью его сердца – навеки, потому что он, Рэйр, от нее отказался.
Предал…
Не ее – себя предал. А ее – потерял…
И теперь с ним навеки лишь мучительно-сладкие воспоминания и боль потери. И одиночество, которое держит его за горло своей  истощенной  рукой.
Но больше всего ему не дает покоя совесть, которая и приводит Рэйра время от времени на берег моря, чтобы еще раз увидеть, пережить, испытать, почувствовать…
И услышать музыку ночного прибоя, потому что только здесь, под рокочущий говор волн, образ Эллин обретает реальные очертания, и Рэйр снова переживает те часы, минуты, мгновенья, когда неожиданно был искренне счастлив.
Он заряжается этими воспоминаниями, словно пьет какое-то целительное снадобье, чтобы прожить еще сколько-то – хоть неделю, хоть несколько часов или мгновений, – как получится… Сколько ему позволит ночная музыка моря и его измученная одинокая совесть…

– Рэ-э-э-э-й-р-р-р…

2-3.07.2000