В режиме реального времени. Глава XV

Глава 15.  Зомби.
С того памятного дня Люська полностью пересмотрела свой стиль. Теперь она выбирала вещи не по соображениям «носить буду долго и недорого», нет, её стала волновать оригинальность и «ёканье сердца». Люське отчаянно хотелось выглядеть моложе двадцатидевяти бжиковых лет, в конце концов, замечание, сделанное в поликлинике, куда она привела племянника на консультацию: «я так понимаю, вы няня, для мамы такого взрослого ребенка вы слишком молоды, вам ведь не больше двадцати пяти?» показало ей, что поставленная цель достигнута. Шел май, дела все двигались к концу и теперь она жила исключительно предвкушением лета. Как-то приехав на работу, она застала там скучающего Чеслава, выяснилось, что заказанные реактивы прибудут только завтра, поэтому день в принципе можно было посвятить разбору картотек. А за окном цвела сирень, клумбы были усыпаны тюльпанами, а ветер с реки навевал мысли об отдыхе и любви. Первым не выдержал Бжижинский:
- Знаешь что, оставим эти картотеки, такой день как сегодня грех сидеть в вонючей лаборатории, поедем гулять, а?
Люська, которая сама мечтала удрать куда-нибудь, заговорщически поглядела на него:
- Точно, - подмигнула она, - а Эличке скажем, что укатили в Ленинку.
- Снимаем халаты?
- Снимаем!!!
Хихикая, как двое школьников, они побросали халаты, обесточили лабу, и, заскочив  к Эличке за индульгенцией, выбежали на улицу.
- Куда? Сherie. Куда ты хочешь?
- Ой, я не знаю, но гулять.
- Да, а знаешь что, поедем кататься на аттракционы. Здесь близко, если на метро. Давай?
- Нууу, не знаю. Даже и не знаю, - хитро прищурилась Люська,  - ну давай, но с условием.
- С каким таким условием, - сквозь смех спросил Чеслав.
- С условием, что мы пойдем в тир, и я буду учиться стрелять. Ты умеешь стрелять?
- Конечно. Ну что ж попробуем тебя научить.
Через тридцать минут они добрались до входа в парк. День был рабочий, и в эти утренние часы почти все аттракционы были закрыты. Это обстоятельство совершенно их не расстроило, они бродили по аллеям, любовались свежей нежной листвой, кормили уток  у пруда  и говорили, говорили, говорили. Им всё-таки удалось разыскать тир, и там Чеслав, который, как выяснилось, стрелял прекрасно, «убил» для  Люськи пушистого медведя:
- Держи, ma mie. У каждой женщины должен быть свой медведь. Пусть этот напоминает тебе обо мне, - смеялся Чеслав, здороваясь с медвежонком за лапку.
- Ты хочешь, чтобы я назвала его Бжиком?
Чеслав рассмеялся, как пожелаешь, Lucienne, имя сыну выбирает мать. Люська смутилась:
- Да? Я не знала. А это мой сыночек? – смущенно хихикнула она в ответ.
- Представим, что да? А? – Чеслав мягко обнял ее за талию,  - представим, что да, – вдруг посерьезнев, глухо произнес он, - Твой сыночек, - и совсем уж не слышно добавил – от меня.
Люська задохнувшись смущением, споткнулась на неровной дорожке, Чеслав подхватил ее и развернул лицом к себе:
- Да, -  уже более внятно сказал он, твой и мой сын. Так как бы ты его назвала?
- Я, я не знаю, я никогда не думала об этом, я не знаю… - пробормотала Люська, пряча глаза.
- Неужели, - тихо прошептал Чеслав,  - неужели? Тогда… тогда я хочу, чтобы ты подумала об этом, потому что… потому что… выходи за меня замуж,  - выпалил он.
Люська ахнула, в какой-то момент ей показалось, что она сейчас потеряет сознание.
- Да, выходи за меня замуж, - четко и громко произнес Чеслав.
- Но… но… - Люська задыхалась, - но… ты это серьезно?
- Абсолютно серьезно, выходи за меня замуж!!!
- Но… я не могу… я не могу… я замужем, ты же знаешь… Я не…не…не… могу…
- Замужем? Ты разве венчалась
- Неет, - протянула изумленно Люська, - но брак-то зарегистрирован.
- Какое значение имеет эта запись, пустая формальность. Сумели написать одно, напишут и другое. О, нет, ma chere. Со мной ты обвенчаешься, о да, в церкви, ты перейдешь в католичество и обвенчаешься, и будешь моей, навеки – он притянул ее к себе, и зашептал ей в макушку, - навеки, перед Богом и людьми.
Люська, которая двадцать минут назад вообще о разводе не помышляла, слушала его, затаив дыхание, ошеломленная убежденностью и страстью, звучащими в его голосе.
- Венчаться? Венчаться?  - смущенно пробормотала она, - но ведь ты говорил, что всё это пустая формальность, ты даже говорил, что регистрация брака  - это пустая формальность, а теперь, а теперь, что..?
- А теперь, Чеслав осторожно взял ее за подбородок и заставил посмотреть себе прямо в глаза.  А теперь я встретил женщину, которую хочу удержать возле себя любым способом, которую хочу видеть рядом с собой днем и ночью, и от которой хочу иметь детей. Я встретил тебя!  И ты будешь моей, перед Богом и людьми.  Будешь? Отвечай!
Губы у Люськи предательски задрожали, и, не удержавшись, она расплакалась:
- Я не могу, я не знаю, я не думала, я не знаю, что ответить, я не могу… Я… - она беспомощно посмотрела ему в лицо,  - я не знаю, это так неожиданно, я не знаю… И, мы так мало знакомы… и ребёнок… нет… да… не знаю… нет… мне надо подумать… не знаю… подожди… нет…
- Шш-ш-ш-ш, тише, тише, - он ласково гладил ее по голове, - шшшш, я напугал тебя, шшшш, прости ma mie, я… не удержался…. не выдержал, ты так прекрасна сегодня… шшшш, ну не расстраивайся… я не буду торопить тебя с ответом, просто… просто, пообещай мне, что подумаешь, обещаешь? Обещаешь?
- Да, - всхлипывая, пробормотала Люська, уткнувшись ему в плечо, да, я обещаю, я подумаю…
- А теперь, - как ни в чем не бывало, произнес Бжижинский, -  а теперь нам нужны цветы.
- Цветы, - непонимающе переспросила Люська, - цветы, какие цветы?
- Любые, какие захочешь. Любые.
- Я, я не знаю, я не знаю… сам выбирай.., сам.
- О, я давно выбрал, давно. Маргаритки! Мa chere, только ты и…

***
Домой Люська вернулась рано. Быстро поставила букетик белых маргариток в воду и начала убираться, была пятница, ребенок остался на выходные у бабушки с дедушкой, так что в отсутствие «помощника» дело продвигалось быстро. Вытирая пыль, она снова и снова прокручивала в голове события прошедшего дня. Чеслав, медвежонок, забытый у него в сумке, предложение руки и сердца. «Как странно,  - думалось Люське,  - как странно, - он даже не поцеловал меня,  правда мы оба были на пределе, но всё равно, как странно… и я даже не знаю, был ли он женат, и так неожиданно, и так сразу, и … даже и не знаю, и вроде бы он говорил вполне серьезно… наверно это просто минута… ну да, да! Конечно, просто минутное настроение, мы заговорили о детях, точнее он заговорил о детях… и да… просто минута… пройдёт, я не буду ему напоминать, чтобы не смущать… и пройдёт… забудется…» - продолжала она размышлять, открывая дверь вернувшемуся с работы мужу.
- Давно вернулась?  - хмуро спросил супруг, бросая барсетку на полочку зеркала в коридоре.
- Да часа три назад, вот убираюсь, ты не пропылесосишь? – неуверенно спросила она, идя вслед за ним в спальню.
- Может быть, посмотрим, устал я. А маргаритки откуда?
- Да так… мне подарили…
…Удар был совершенно неожиданным и сбил ее с ног. Больно ударившись о косяк, не успевшая ничего сообразить, Люська,  вскрикнув, как подкошенная рухнула на пол, и, застонав, медленно отползла подальше к стене, челюсть ее мгновенно онемела.
- Люся! Люся! – муж, кажется, сам был напуган тем, что натворил. Люся!  - он упал рядом с ней на колени. Люся! Прости! Прости ради Бога! Люся!
Она вздрогнула и мгновенно свернулась в комок, пытаясь спрятать голову.
- Люся! Прости! Я… Люся! Кто он? Я хочу знать кто он!
- А до того как распускать руки ты не мог меня об этом спросить? - Полушепотом, превозмогая боль, прошамкала она, - не мог?
- Я… прости… дай я посмотрю.
- Не ш-смей! Не прикасайся ко мне!
- Люся, я видел Анну Михайловну, ты помнишь, у вас на кафедре работает, она рассказала мне о тебе и этом стажере французе. Сука! Сука!!! Как ты могла! – он снова начал заводиться.
- Чего я могла?  - устало и отстраненно спросила Люська. Чего я могла? Ну?
- Как ты посмела!!!
- Ну, вот что, я работаю с ним в одной комнате, - каждое слово давалось с невыносимым трудом, - И что? Это преступление? И… я тебе не изменяла… И… сколько женщин работает рядом с тобой в твоем этом институте? И что? А теперь отойди от меня!  - Люська с трудом поднялась, - отойди от меня, и… я хочу побыть одна. Ловко вытолкав супруга из спальни, Люська заперла дверь. В голове шумело… Она осторожно повернулась к зеркалу:
- Люся, Люся, Люся, отвори дверь, отвори, прости меня, прости. Отвори дверь.
- Оставь меня, я хочу побыть одна, - устало и безразлично бросила она в сторону двери и начала раздеваться.
- Люся! Люся! Прости. Отвори! Отвори!!! Или мать твою! Я выломаю ее на хрен!
- Делай что хочешь, только оставь меня одну, - тихо и четко еще раз сказала она, и нырнула в постель, закутавшись в одеяло с головой.
Её подташнивало, голова раскалывалась, щека распухла. «Наверно завтра будет огромный синяк,   - мрачно размышляла Люська, - и как мне на работу ехать? Как? С учетом откровений Анны Михайловны вся кафедра будет в восторге от результатов. И… он ударил меня, поднял на меня руку, за что? За что? – Люську не так расстраивал факт пощечины, как то, что супруг не счел нужным даже спросить ее о правдивости полученной информации, за что? – думала Люська, - за то, что всю жизнь я ставила интересы семьи выше своих интересов, за то, что все десять лет замужества я ни на кого не поднимала глаз? За это? Нет, наверно за то, что чуть не умерла родами, а ты, увидев меня, чудом выжившую, сказал, что от меня дурно пахнет. Да наверно за это… И да я тебе не изменяла, - пузырьки гнева лопались в люськиной душе один за другим, - да не изменяла, дура! Дура!!! Я терпела все твои заскоки, все истерики, искала твои чертовы носки и носовые платки, и десять лет день за днем закрывала за тобой дверцы шкафов, и ящики, потому что тебе было некогда их закрыть. Я прощала тебе безденежье, лень и нытье, берегла каждую копейку, перешагивала через твой эгоизм, и шла вперед, таща тебя, упирающегося, за собой, вперед, вперед,  а ты? Ты меня ударил! За что? Да за то, что я нравлюсь другим мужчинам, всего-то навсего, подумать только! Им нравится то же, что и тебе! И я в этом виновата!!!» - она зарылась лицом в подушку и горько расплакалась от безысходности и от жалости к себе за все эти потерянные годы, которые она прожила «закопанной заживо».

***
Утро было не добрым. Хочешь, не хочешь, а пришлось выходить из комнаты, идти в ванную, потом на кухню. Люська всё делала машинально, сначала она вообще решила не разговаривать с мужем, и не обращать внимания на его «нарочито тревожаще-дергающие» реплики,  но потом пришла к выводу, что это глупо, и стала отвечать ему бесцветным невыразительно-будничным тоном. Вот так, скупо беседуя, они собрались на дачу. Супруг не задавал никаких вопросов, а Люське не хотелось ему что-то объяснять или доказывать, она молча работала на грядках, радуясь своей относительной отдаленности от него и продолжая снова и снова вспоминать все совместно прожитые годы: свою свадьбу, когда она, еще совсем молоденькая невинная девочка дала согласие на этот брак, первые годы в общежитии и  вечный страх, который незаметно прокрался ей в душу и поселился там навсегда, страх не выдержать, не сдюжить, не вытерпеть. «Почему я терпела? – покачала головой Люська, - потому что так надо? Из принципа? Из желания доказать родным, которые были против этого брака, что я сделала правильный выбор? Почему? Почему никогда ему не изменяла? Я даже не помышляла об этом, - Люська горько усмехнулась, - даже не помышляла. Почему? Никто не нравился? Да… да…никто не нравился. А изменять просто так, ради блуда, - она пожала плечами, - а зачем? А Чеслав? … Да… Чеслав хороший парень, и он мне нравится, да, нравится… Он умный, начитанный, талантливый, добрый, тактичный, и я ему нравлюсь… Да… он ведь так и не сказал, что любит меня… да… но нравлюсь… и он зовет меня замуж и хочет от меня детей… А я… я…стоп… а я…. а чего хочу я? – Люська застыла, впервые за свою жизнь столкнувшись с таким вопросом. А чего хочу я? Не в плане жизненных интересов и целей, нет, в плане того, чего я хочу от человека, и хочу ли я этого человека. – С какой-то потусторонней ясностью Люська представляла себе жизнь с Чеславом, каждый день, каждую ночь… нет… нет… не хочу, я не хочу его и я…. я не люблю его… да… совершенно точно не люблю… и когда он прикасается ко мне… нет… ничего… Господи…ничего »… Она задумчиво посмотрела на работающего в стороне мужа… «Нет,  - продолжала рассуждать Люська, - нет, всё таки нельзя сказать что я не люблю Чеслава, нет, он мне очень дорог… но… но… я не хочу его! Вот! - вздохнула Люська, донельзя смущенная собственным самоанализом. –  Как хорошо, что сегодня суббота, а мне на работу только в среду. За это время отек спадет, синяк пожелтеет, замажу тональным кремом, авось невидно будет.  И всё. Да. И всё пойдет по-прежнему…»