Основной инстинкт. Проза

Он был старым... Он был уже очень старым и мудрым. Он лежал на единственном в этих местах небольшом песчаном откосе у весело журчащего ручейка. Тепло весенних солнечных лучей приятно расслабляло тело и располагало к воспоминаниям...

Очень давно, ещё будучи щенком, когда молодняк затевал потасовки, тренируя на собратьях мёртвую волчью хватку, он постепенно на своём опыте осознал, что дружелюбие лучше злобы, что добрый взгляд скорее обезоруживает противника, даже если тот и сильнее.

Он научился не демонстрировать свои клыки казалось бы даже в самые необходимые для этого моменты. Он просто смотрел в глаза сопернику, смотрел снисходительно и дружелюбно, широко расставив передние лапы, наклонив голову вниз и не двигаясь с места. И даже более взрослые его собратья отступали под этим взглядом, но не от страха, а от какого-то другого чувства, обычно совсем не присущего волкам.

Нет, он не был ни слабеньким, ни трусливым, скорее, наоборот, но какие-то черты характера и подаренный ему Природой несвойственный животным интеллект делали его не таким как все...

Он любил уединение, а когда вырос в статного молодого волка, стал частенько уходить побродяжничать по дальним урочищам и мог подолгу не появляться в стае. Он не превратился в волка-одиночку только потому, что какая-то особая любовь ко всем щенкам стаи заставляла его опять и опять возвращаться.

И щенки радостно спешили ощутить от него незнакомые запахи дальних мест и порезвиться с этим мощным, добрым сородичем, позволяющим вытворять с собой что угодно. А в ответ он только дружелюбно и ласково вылизывал их мордочки своим огромным, влажным и шершавым языком.

Он никогда не стремился стать вожаком стаи. Стая понимала, что он какой-то не такой, как все, и многое ему прощала, несмотря на жёсткие волчьи законы. Ему прощали даже неучастие в общей охоте стаи на крупного зверя и допускали к общему пожиранию жертвы. И даже вожак стаи никогда не огрызался на него именно потому, что был он не такой как все...

В дальних своих походах он многое повидал, многое понял и многому научился. Он понял главное, что лес — кормилец и жить в нём можно, не убивая, а быть просто санитаром, поедать тела тех, кто уже погиб, либо был на грани смерти.

Он любил наблюдать за жизнью других зверей в лесу и его почему-то никто в лесном сообществе не воспринимал как хищника. Энергетическое поле доброты, развитое с детства им же самим, окружало его. Это чувствовали другие обитатели леса и позволяли ему приближаться к ним.

Он часто наблюдал, как кабаны пропахивают землю своими мощными рылами и выбирают на корм корешки растений. Он тоже пробовал эти корешки, но ему они не понравились.
Он подсмотрел, с каким удовольствием зайцы лакомятся кочешками растений с толстенькими лепестками. Попробовал - и ему показалась вполне съедобной эта сочная заячья капуста.
У лис он научился мышковать - издавать носом звуки, похожие на мышиный писк, чтобы выманить их из норок... Мышей всегда бывает больше нормы, они успевают произвести несколько многочисленных потомств в течение года и уже в месячном возрасте становятся способными к дальнейшему размножению, как будто бы специально идёт непрерывное восполнение их на прокорм тем, кто ими питается.

В своих странствиях, ещё будучи молодым, он часто выходил и к поселениям людей, залегал где-нибудь поодаль, в укрытии, и наблюдал за их жизнью. Сначала его очень удивляло и радовало, что в одном логове могут уживаться и двуногие, и четвероногие, и крылатые. И что люди добры к своим четвероногим и крылатым: дают им корма, иногда вычёсывают и ласкают...

Но когда однажды, ближе к зиме, он увидел, как стали появляться у одного, второго, третьего... логова натянутые на колья шкуры четвероногих, он понял, что люди очень коварны. А после длительных наблюдений за ними он понял главное: что люди страшны не сами по себе, а всякими диковинными штуками, которыми владеют. На одних, очень вонючих и страшно тарахтящих, они могли быстро передвигаться, особенно на тех, которые зажимали между ног. Другие штуки, которые люди брали в лапы, производили гром и сеяли смерть...

И между собой люди, оказывается, бывают жёстче волков в голодной стае, особенно в те дни, когда от их поселения доносится особый, горковато-кислый запах. В такие дни они много шумят и передвигаются неуверенно, иногда припадая на четыре конечности. Именно тогда чаще всего между ними вспыхивают ссоры, люди наскакивают друг на друга как молодые волчата и грызутся до крови.

А однажды довелось увидеть ему, как человек, устроив засаду, совсем по-волчьи, но на подобного себе, убил своего сородича. Но зачем?.. Этого волк никак не мог понять.
"Охотник" оставил тушу жертвы нетронутой, а сам бежал с того места со всех ног, когда ему ничто не угрожало.

Видел он и совсем беспредельную жестокость людей — это когда двое подпустили ночью под чьё-то жилище самое страшное — всё пожирающий огонь...


Волк не мог знать, что люди и по своей сущности достигли превосходных степеней, что у них очень легко злоба перерастает в жестокость и мстительность. Жадность - в скаредность и накопительство. Неумение чего-то - в досаду и зависть...
Это было совершенно не присуще лесным обитателям, даже волкам. И он сделал верный вывод, что по коварству, жадности, жестокости... равного человеку зверя нет. И всегда старался обойти его стороной.


Шли годы, что-то постепенно, но неумолимо менялось в лесу. Люди вдруг очень активно занялись охотой на крупного зверя. Лосей и кабанов становилось всё меньше, и стае явно не хватало уже пропитания. Волчицы стали приносить одного-двух живых щенят, да и те не все выживали из-за недостатка материнского молока. Старые волки погибали от истощения и немощи. Стая неуклонно уменьшалась в численности. Умер и вожак стаи.

Старый волк взял инициативу на себя и повёл стаю по хорошо знакомым ему дальним урочищам. Но и там люди истребили крупную лесную живность. Тогда старый волк попытался научить стаю мышковать, но молодые волки посчитали, что мышь - слишком мелкая добыча, чтобы утолять ею волчий аппетит. Они избрали другую возможность прокормиться, они стали всё чаще и чаще выходить к поселениям людей и охотиться на принадлежащих тем животных.

Проще всего удавалась им охота на собак. Те сами бросались в погоню за волком-приманкой и попадали в засаду. Иногда удавалось им отбить от деревенского стада и угнать подальше в лес телка-несмышлёныша или жеребёнка — от ночного выгона табуна лошадей...

Старый мудрый волк осознавал, что стая борется за выживание, но он знал также, что беда неминуемо подстережёт, если не делать длинных переходов после лёгкой добычи животного, принадлежащего людям...

Но молодые сильные волки — основные охотники стаи, были уже избалованы лёгкой добычей и собственной ленью. Они перешли на новые понятия, при которых мудрость и жизненный опыт перестали иметь авторитет. Молодые крепкие волки, выжившие в тех условиях, уважали теперь только силу. Им не нравилось делать такие частые и долгие, длиною в день и более, переходы, и они нашли вблизи одной из деревень удобное место для зимнего логова — в буреломнике, под корнями огромной ели, вывороченной из земли силой пронёсшегося когда-то здесь урагана.

Старый волк был вынужден подчиниться воле стаи.
Сначала охотники стаи принялись за собак, и скоро в деревне не стало слышно ни единого собачьего лая...

То самое страшное, чего так опасался старый, мудрый волк, случилось ранним морозным утром. Стая отдыхала в удобном логове. Плотно прижавшись, волки согревали друг друга своими телами. Они были ещё сыты. Несколько дней тому назад, вечером, им удалось угнать от конюшни на краю деревни уже распряжённую из саней лошадь. Самый лихой молодой волк ринулся на человека с лошадью. Лошадь от страха взвилась на дыбы, вырвала поводок уздечки из рук человека и понеслась галопом вдоль дороги.

Пятеро волчар, обложив полукольцом, гнали её в сторону от деревни. Конюх, выскочив из конюшни с ружьём в руках, открыл стрельбу, чем только сильнее подгонял и лошадь, и волков. Быстро смеркалось. Волки, прогнав лошадь некоторое время вдоль дороги, развернули её своим натиском в сторону леса и гнали поближе к логову до тех пор, пока она окончательно не выбилась из сил...

Пробудил стаю ото сна, напугал и заставил разбегаться в разные стороны тот самый смертоносный гром, который грохотал и грохотал, почти не переставая. Но в какую бы сторону ни пытались волки уйти от этого грохота, они везде натыкались на красные языки, которых никогда не видели раньше, но подсознание диктовало им, что это и есть то самое страшное, чего должны бояться волки. И они шарахались от флажков обратно, метались в этом замкнутом кольце, ища спасительного выхода, и попадали под грохочущую неминуемую смерть...

Только один он - старый мудрый волк из всей стаи знал, что эти красные лоскуты не несут никакой опасности. Когда-то очень давно, ещё будучи молодым, он набрёл в зарослях малинника на подобный красный лоскут. Сначала он испугался и принял свою излюбленную стойку, но от того предмета не исходило никакой энергетики, кроме людского запаха. Тогда он переборол страх и разобрался, что это можно трогать лапой и брать в зубы, что оно совершенно безобидно, как кусок бересты, только вот цвет и запах другие. Потом уже он часто видел подобные лоскуты на головах людей.

Только один он из всей стаи знал, что нужно делать и показал пример своим сородичам, ловко поднырнув под эту преграду. Но никто не последовал за ним...
А старый мудрый волк, вспомнив приём, которым пользуются зайцы, уходя от преследования, сделал несколько замысловатых петель по ходу своего движения и отпрыгнул в сторону, за кусты, не потревожив шапки снега на них, и залёг...

Он слышал как ещё несколько раз прогремело смертоносное оружие и понял, что люди добивают раненых его сородичей.
Потом он слышал, как дико пугаясь, брыкалась и ржала запряжённая в сани лошадь, которую привели из деревни, чтобы вывезти тела расстрелянных волков; как визжала, отказываясь идти по его следу, откуда-то взявшаяся собака...

Потом постепенно всё стихло, а он ещё долго лежал, прислушиваясь, и когда окончательно убедился, что люди покинули лес, вернулся к логову. По свежим ещё запахам он нашёл место каждого из стаи, кто где принял смерть, и понял, что кроме него не удалось уйти никому...

Всю ночь плач старого волка оглашал окрестности, и этот вой на разные голоса вызывал суеверный страх у жителей деревни.

Утром он залёг на удобном для наблюдения месте и вскоре понял, что сегодня люди преследовать его не в состоянии. Они ходили из дома в дом неуверенными походками, часто припадая на четвереньки.

Старый волк вернулся к логову и принялся вылизывать кровавый снег, чтобы теперь уже навсегда, до самой смерти, запомнить и знать только по памяти запахи своих детей, внуков, правнуков.
Уже несколько лет по причине старости у него не пробуждался основной инстинкт, и он вдруг ясно осознал, что после этой трагедии род его обрывается...

Он лежал у весело журчащего ручейка, грел на солнце своё старое тело и вспоминал, вспоминал...

Из логова один за другим, подталкиваемые матерью, выползали три щенка. Они были ещё совсем неумелые, их передние лапы дрожали от напряжения, а задние вытягивались, как у лягушат, но они настойчиво, ориентируясь по запаху, ползли в его сторону, не понимая пока окружающего их нового мира, но уже с удовольствием воспринимая ласкающие их тельца солнечные лучи.

Две девочки и кобелёк наконец-то добрались до него, и тыкаясь мордочками в его седые бока и живот, пытались что-то там отыскать, явно перепутав его с матерью. А он, изогнув свой старческий хребет, ласково вылизывал ещё курносые, с недавно открывшимися пока ещё кругленькими пуговками глаз, их мордочки.

Мать уселась поодаль и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, с умилением следила за происходящим.
Спустя некоторое время она решила, что  для первой прогулки щенкам этого достаточно и под возмущённый писк каждого из них в зубах, за шиворот, перенесла опять в логово.
Старый волк под впечатлением радостного общения с новым своим потомством начал вспоминать, как всё это произошло...

В ту зиму, когда погибла вся его стая, он не мог найти себе покоя. Он исходил вдоль и поперёк территорию в несколько дней пути в любую сторону от родных мест до больших чёрных дорог. По лесам, полям, перелескам, лугам, болотам... пересекая малые дороги, ручьи и речки... обходя стороной множество небольших и побольше поселений людей...

Теперь он действительно стал волком-одиночкой. Зима, весна, лето прошли в поисках, но он не нашёл ни единого волчьего следа. За шумные и вонючие чёрные дороги он перейти не смел, там были чужие угодья и нарушать закон, впитанный с молоком матери, не имел права ни один волк.

Он очень устал, он устал жить... И когда лес уже заканчивал стелить ковры из листвы кустарников и деревьев, старый волк решил, что пора подыскивать себе посмертное пристанище...

Он добрёл до последнего логова своей стаи. Сменяющиеся времена года стёрли запахи произошедшей здесь трагедии, но в памяти стоял запах порохового дыма и свежей волчьей крови, а перед глазами — кровавый снег...

Уже выпал новый снег, а волк лежал и ждал, ждал... но смерть не приходила. И тогда он решил, что есть ещё один способ — выйти к поселению людей и подставить себя под их грохочущее оружие...

Он вышел на опушку леса вблизи той самой деревни, люди которой уничтожили его стаю. И вдруг среди других запахов он отчётливо уловил тот самый — будоражащий аромат, который издают волчицы, когда готовы допустить к себе самца для зачатия потомства.

Неужели... неужели... он ощутил в себе необычайное возбуждение и даже тихонько, жалобно заскулил, как молодой и уже созревший для таких занятий волк, но которого в стае еще не допускают к этим действиям.

Он уже не слышал ничего, кроме этого запаха, в нём настойчиво набирал силу ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ — инстинкт продолжения рода. И он, уже почти не маскируясь, шёл и шёл навстречу этому дурманящему аромату.

Запах явно исходил от крайнего в деревне жилища людей. Он приблизился настолько, что в сумерках безлунного вечера мог уже отчетливо разглядеть, как за частоколом, отгораживающим жилище людей от поля, бегала она...

Она... но не волчица, это была собака, очень похожая на волчицу, но всё-таки... собака... Он, пользуясь тем, что находился с подветренной стороны, подобрался совсем близко и, замаскировавшись в полевой меже, стал наблюдать.

Тот же волчий окрас, такие же мощные лапы, так же твердо стоящие уши и форма головы, и строение тела, и хвост... всё, буквально всё очень напоминало сородичей. И по размерам своим она вполне соответствовала крупной волчице, но что-то всё равно было в ней не то... И тот, вдруг резко обострившийся в нём ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ, начал потихоньку угасать...

Старый волк не мог знать, что есть очень большие города, где люди живут в норах, которые называют квартирами. И некоторые из тех людей, действительно, из чувства любви к животным, заводят себе четвероногих друзей и теснятся вместе с ними, порой, в очень небольших квартирках.

Но бывает, что эти четвероногие вдруг надоедают людям и те поступают с ними совсем не по-дружески — просто выгоняют их на улицу. И чаще всего касается это именно собак, вот тогда-то из сытых и ухоженных они превращаются в бездомных, голодных, грязных... псов. Не мог, конечно же, знать волк и то, что та восточно-европейская овчарка, за которой он теперь наблюдал, была из категории надоевших своим бывшим хозяевам.

Около трёх лет назад маленьким, лохматым, ласковым щеночком принесли её с птичьего рынка в одну из квартир многоподъездного дома. Девочка слезами и просьбами уговорила своих родителей купить эту симпатичную малышку, обещала гулять с ней каждый день и много-много чего ещё... обещала.

И, действительно, пока щенок подрастал, всё так и было. Но когда к году жизни собачка сформировалась в зрелую овчарку, уже ни девочка, ни её мама не могли справиться с ней. Им просто не хватало сил удержать на поводке сильную, созревшую собаку, которая по причине всё усиливающегося ОСНОВНОГО ИНСТИНКТА рвалась к подобной себе, не подчиняясь никаким командам.

Выводить её на прогулки был вынужден уже папа девочки, которому своей строгостью и мужской силой удавалось удерживать собаку возле себя. Но папа был всегда очень занят и, когда подобное случилось с собакой ещё и ещё, папа поставил вопрос ребром, что от собаки нужно избавляться. Девочка очень плакала и умоляла папу оставить собаку, мама поддерживала девочку, но всё равно вся семья в напряжении ожидала очередного особого периода в собачьей жизни...

И вот один из папиных сослуживцев, вернувшись из отпуска, рассказал страшную историю, что в тех местах, откуда он родом, волки прошедшей зимой уничтожили всех собак в окрестных деревнях, потом принялись за скотину... Дело дошло до того, что средь белого дня напали волки на его отца, когда тот распрягал лошадь и что только чудом его не загрызли, а лошадь угнали в лес, поближе к своему логову, и там сожрали...

Из районного центра приезжала целая команда охотников, понимающих толк в охоте на волков, которая и уничтожила почти всю стаю. Только одному, самому матёрому, удалось уйти. Он махнул через флажки, запутал след так, что опытные охотники сразу сбились, а собака, которую они привезли с собой и сначала оставили в деревне, чтобы не спугнуть волков в логове, пока не обложат флажками, а потом пытались направить её по следу ушедшего волка, так та, специально обученная собака, поджав хвост, жалобно скулила и ни в какую не хотела идти по его следу. Охотники с такими случаями никогда раньше не сталкивались и говорили, что след лапы того волка на снегу был с ладонь здорового мужика.

Убитыми привезли в деревню двух самок уже на сносях и пятеро волчар. А тот волк, что ушёл, потом неделю наводил страх на деревню своим воем. Люди боялись даже выйти на улицу и у кого есть ружья, держали их заряженными. Многие даже видели его из окон своих домов, видел его и отец. Говорит, что размером тот волк был с полугодовалого телёнка...

Но потом волк куда-то делся. Бывалые охотники говорят, что сдох где-нибудь в лесу от тоски, уж больно он надрывно выл вокруг деревни по ночам, так что даже дети в домах просыпались и плакали не то от страха, не то от жалости... И, что отец хочет завести теперь хорошую породистую собаку, которая могла бы по силе потягаться с волком.

Тогда-то папа девочки и решил подарить своему сослуживцу их собаку, сославшись на то, что их квартира стала тесноватой для такой крупной овчарки.
Когда сослуживец посмотрел её, то посчитал, что лучше этой собаки не найти, она уже взрослая, крупная, сильная, дрессированная и сама по внешнему виду похожа на волчицу.

Девочка очень плакала и не хотела отдавать собаку, но в конце концов её удалось убедить тем, что собака будет служить и приносить пользу людям. А чтобы с детской души совсем сошёл камень сомнений, решили, что папа возьмёт её с собой, когда повезут собаку на машине папиного сослуживца к его родителям.

Так всё и сделали. Но девочке всё равно было жалко оставлять своего друга у чужих людей. И она плакала горше прежнего, а все уговаривали её, мол, ты посмотри, как хорошо будет здесь собаке на свежем воздухе, здесь рядом и лес, и речка... Что в большом деревенском доме ей выделят целое помещение задней избы, а ещё и будку поставят во дворе специально для неё...

Собака понимала, что происходит, и тоже не хотела мириться с таким поворотом в своей судьбе. Она так рвала поводок из рук новых хозяев, что её вынуждены были привязать к столбу забора, а новые её хозяева —  дед с бабкой — наперебой утверждали, что, мол, так всегда бывает, ничего страшного, привыкнет...

Когда машина отъезжала от деревенского дома, увозя её настоящих друзей, собака лаяла, скулила и захлёбывалась, давя себе шею ошейником, стараясь изо всех сил сорваться с поводка, чтобы бежать вслед за машиной. А когда окончательно выбилась из сил, то вдруг завыла совсем по-волчьи — тоскливо и протяжно...
Потом она долго не принимала еду от новых своих хозяев, в дом идти, огрызаясь, отказывалась, всё время лежала у изгороди, поскуливала и смотрела в ту сторону, куда уехала машина. Она как будто бы лелеяла надежду, что вот-вот за ней вернутся...

Новый хозяин возмущался таким её поведением, мол, сколько за свою жизнь держал собак, а такой гордой не видел. Но в то же время втайне радовался, что такой породистой да красивой собаки в их краях ещё ни у кого не бывало. А хозяйка всё успокаивала его, мол, что ж ты, дед, хочешь, это же умная собака, ни какая-нибудь тебе дворняга, да и жизнь, судя по всему, хорошая у неё была... Всякой привычке, мол, время нужно...

И правда, постепенно смирившись со своей судьбой, собака стала привыкать к новым своим хозяевам. Но тут опять подоспел тот самый особый период...

Конечно же, если бы старый мудрый волк знал всё это, он бы понял тоску собаки, которую жизнь разлучила с самыми близкими ей во всём мире людьми, с людьми, членом семьи которых она считала и себя. Но старый волк ничего этого не знал и в нём не пробудилось ни жалости, ни сострадания к ней... а лишь глубокое сожаление, что он ошибся в своей вдруг появившейся надежде...

Лёгкий ветерок неожиданно стих, собака насторожилась и начала жадно ловить носом запахи. Она крутила головой, всасывая в себя воздух, и, наконец, приблизившись к частоколу, уперла свой взгляд в сторону межи, в которой маскировался волк. Продолжая жадно всасывать в себя воздух, она потихоньку поскуливала, она явно чувствовала присутствие кого-то, родственного ей, совсем рядом.

Пробудившийся ОСНОВНОЙ ИНСТИНКТ набирал силу. Она попыталась сделать подкоп под частоколом, но только разбрасывала снег, а мёрзлая земля не поддавалась её когтям.
Она попыталась мордой и лапами раздвинуть колья в разных местах ограждения, но и это не удавалось ей. Она бегала вдоль частокола взад, вперёд... ища возможность выбраться и непрерывно поскуливала...

Тот порыв чувств, который испытал волк в надежде повстречаться с волчицей, уже улёгся. Но к нему вдруг опять вернулась жажда жизни, и он подумал, что собака таким своим поведением может привлечь внимание людей...

В воздухе закружились снежинки, и поэтому уже не скрываясь, он встал во весь рост и пошёл прямиком в сторону леса. Он знал, что всё усиливающийся снегопад быстро прикроет его следы, и люди даже знать не будут, что вблизи их поселения побывал волк, и этой собаке уже спустя немного времени не удастся взять его след.

Но он ошибся, он ошибся в том, что эта собака совсем не собиралась терять нисколько времени. Она теперь видела его и поняла, что он уходит... и отважилась на невероятное. Она разбежалась и перемахнула всё-таки через ограждение, но в полёте зацепилась задней ногой за один из кольев и, неудачно приземлившись, громко завизжала от боли.

На её визг хозяева выскочили из дома и видели на фоне белого снега, как она тяжело поднялась и, припадая на переднюю, повреждённую при падении лапу, побрела в сторону леса.
— Взбесилась... совсем взбесилась собака... — убеждённо твердил дед, когда она, не отзываясь на свою кличку, скрылась за пеленой всё усиливающегося снега. - Подыхать в лес пошла...

Волк был уже на опушке леса, когда услышал жалобный визг собаки, и что-то в нём дрогнуло. Он остановился, развернулся в сторону приближающейся собаки, встал в свою излюбленную позу и стал ждать.

Собака передвигалась неуверенно, припадая на переднюю лапу, и негромко поскуливала от боли. Волк ещё раньше, когда она учуяла его вблизи деревни, не усмотрел в её поведении ни единой угрожающей ему нотки. Собака, превозмогая боль, приближалась к нему всё ближе и ближе, она вглядывалась в его светящиеся добротой глаза и совершенно его не боялась.

А волк увидел в её взгляде и боль, и тоску, и просьбу о помощи. Собака подошла к нему вплотную, они понюхались, и она лизнула его в нос... В волчьей стае это расценивалось, как признак наивысшего расположения и признания. Она легла у его ног, и тихонько поскуливая, подняла переднюю лапу. Он взял её в свою пасть и, осторожно нажимая, прошёлся зубами вдоль лапы в одну, потом в другую сторону. В одном и том же месте собака дважды вздрогнула и взвизгнула от боли.

Старый мудрый волк сразу понял, что произошло. Такое случалось и в стае, когда от неудачного прыжка молодые и очень резвые волки, повреждая себе передние лапы, надолго выходили из строя. И только благодаря стае могли прокормиться и выжить...

И он вдруг ощутил прилив тех чувств, которые заставляют понять свою необходимость кому-то и сосредоточиться...

Он уже знал, куда нужно вести её за собой. Он вспомнил про потаённое место среди болот, отдалённое от людских поселений. Это место он нашёл однажды в частых своих блужданиях по лесам ещё будучи совсем молодым волком. Всего одна, почти не видимая сухая полоска, виляя между гиблыми болотами, вела к небольшой, поросшей полноценным лесом, возвышенности. Там из равномерно пульсирующего родничка вытекал ручеек, который терялся дальше во всепоглощающем массиве болот...

Пока волк на пару с собакой преодолевал это неблизкое расстояние, делая частые передышки из-за непрекращающейся боли её передней лапы, он успевал сделать небольшую кружавину вокруг места лёжки и обязательно находил что-то для пропитания.
Это было великолепное время года для охоты - на свежем снегу легко читались следы обитателей леса, и он с удовлетворением отмечал, что чем ближе они приближались к заветному месту, тем всё больше попадалось свежих звериных следов...

И вот тогда-то уже очень старый и мудрый волк велением ОСНОВНОГО ИНСТИНКТА осознал, что ему предоставляется ПРИРОДОЙ шанс, единственный, но всё же реальный шанс сделать так, чтобы род его на нём не закончился...