Горький вкус твоих слез на губах
Девушка лежала, не шевелясь.
С трудом поднявшись, юноша подобрался поближе и осторожно тронул ее за плечо. Отпрянул, из темноты на него смотрели огромные черные глаза. Увидев перед собой человека, она в один прыжок оказалась в другом углу амбара. Свет, лившийся из маленького окна под которым теперь она оказалась, чуть осветил ее, да и глаза юноши, привыкшие уже к темноте, разглядели недобрый свет в глазах, сдвинутые брови, яростно раздувавшиеся ноздри, вся ее фигура приготовилась к прыжку.
- Ты кто? – нарушил молчание он.
- А ты?
- Ты сейчас похожа на кошку, - вдруг засмеялся юноша.
- А ты…откуда ты взялся? – горячилась она.
Боец помедлил с ответом, можно ли доверять этой свалившейся, словно с неба девушке.
- Я солдат!
- Это я и без тебя вижу! Здесь, что делаешь?
- Да надо полагать, то же, что и ты.…Или ты скажешь, что я должен был погибнуть, но не сдаться в плен?
- Хоть бы и так! – полыхнули глаза девушки.
- Да так оно бы лучше было, да меня немцы подобрали, когда я без сознания был. -вздохнул юноша. – Мы с товарищами задание выполняли секретное малым отрядом, да напоролись на засаду. Будто ждали они нас, знали, что пройдем…
- Постой! Так ты из группы …Как фамилия командира вашего? – мелькнула последняя искра сомнения в лице девушки.
- Кретов! А ты откуда знаешь про нас?
-Так это вы мост через реку взорвали? – просветлела незнакомка.
-Вот этими самыми руками! – потряс ладонями боец.
В мгновение девушка оказалась возле молодого человека.
-Милый ты мой товарищ! – воскликнула она, - Так вот ты какой – герой! – девушка в порыве притянула его к себе, на мгновенье обожгла теплом девичьего тела. -
Ждем мы вас, куда же вы запропастились?
- Всех положили фрицы! – последовал мрачный ответ, - я один остался, так лучше бы и мне рядом с ребятами…
Лицо девушки вновь потемнело.
- Всех!? …Это ужасно! Митяй! Это он немцам про вас рассказал! Конечно! – девушка вдруг быстро с жаром заговорила. – Предатель у нас в отряде оказался, поздно мы его вычислили. Митяй. И паренек то молодой, неприметный такой, вроде как положительный парень, что ему немцы посулили, какие сладкие леденцы, понять не могу, но только много людей у нас в отряде через него погибло. Приговорили мы его к смерти. А я исполнить вызвалась, да…вот здесь оказалась! Староста деревенский меня выследил. Я бы от него отбилась, да он в свистульку свою свистеть начал, фрицы набежали, скрутили…У! Окаянные! – погрозила она кулаком в сторону двери невидимым врагам. – До всех доберемся!
Слова девушки были полны решимости и жара, но молодой человек увидел вдруг в этом жесте маленькую девочку, грозящую мальчишкам кулачком, и не мог не рассмеяться.
Черные глаза воззрились на него изумленно, лоб подернул туман сердитости и он спохватившись произнес: - А ты надеешься выбраться отсюда?
- Ну конечно! Ты что же решил сдаться на милость этим?
- Нет, конечно, мысль о побеге была первой, что пришла мне в голову, как только я очнулся, но я убедился, что это невозможно. Стены здесь прочные, земля после недавних заморозков отвердела, не подкопать, окошко вон оно, да из него только небо и видно, высоко, опять же немец этот все время ходит вокруг амбара, услышит! Да и слаб я, не далеко убегу!- боец кивком указал в сторону ног.
- Так ты что, ранен? – воскликнула девушка.
- Нога! Совсем онемела, не могу пошевелить. – в отчаянии стукнул по ней юноша.
-А ну дай взгляну!- она, рассмотрев рану, забитую землей и травинками сена, охнула – Да тут дела совсем плохи! Надо промыть срочно!- она быстро огляделась, и не найдя внутри ничего подходящего, побежав к двери, отчаянно забарабанила в дверь. Когда, наконец, дверь открыл все тот де волосатый потный немец, она с натянутой улыбкой произнесла:
-У! Образина! Воды надо! Пить хочу! – знаками показала ему она.
Немец понял, зашелся громким, нетрезвым хохотом и бросил ей в руки фляжку. Двери захлопнулись, а хохот слышался еще долго.
Открыв крышку фляги, девушка понюхала её содержимое: - Самогон! Он мне самогон вместо воды подсунул! Ну да это даже лучше!
Отвернувшись, она надорвала подол нижней юбки, и обильно смочив лоскут, промыла рану. Достала, откуда то пузырек с маслянистой жидкостью, смазала. Затем другим лоскутом перевязала. Все это она сделала так привычно быстро, что солдат только несколько раз успел поскрипеть зубами от боли. Зато от мази сразу стало легче, боль, недававшая долгое время покоя, отступала.
- Больно? – наконец подала она голос.
- Да ничего! Терпимо! Руки у тебя…нежные…- и будто испугавшись своих же слов, переменил тон:- А как звать то тебя?
- Данка! После школы в медицинский поступать собиралась, ан вон оно как все обернулось! – погрустнела девчонка.
- А меня Мишкой назвали! Сибиряк я! Из Иркутска-города, слыхала о таком?
- С Сибири! – тряхнув головой, словно, прогоняя мрачные мысли, улыбнулась Данка, Так то ж другой конец Союза. Как же ты здесь очутился?
- А что ж, Родина одна и беда общая! Мы с друзьями добровольцами в первые дни войны на фронт попросились из института.
- А на кого учились?
- Архитектором мечтал стать! Дома для людей строить красивые и добротные…
- Ишь ты! – улыбнулась девушка. – Ты может и рисуешь хорошо?
-Умею! – скромно потупился Миша. Затем, подняв на Данку глаза, вдруг предложил, хочешь тебя нарисую?
- Смешной, где ж ты карандаши найдешь!
- Да я так, вот где-то уголек видел.
Уголек нашелся неподалеку. И вскоре на белой когда-то стене амбара деталь за деталью вырисовался портрет девушки.
- Ну, как? Нравится? – отойдя на несколько шагов, покачиваясь, и прищуривая глаза , спросил молодой человек.
- Да не знаю даже, уж больно красиво ты изобразил…
- Нет! Что ты! – запальчиво произнес юноша, Ты еще красивее!
Будь у меня краски. Даже не краски, чтобы нарисовать тебя я взял бы спелые, крупные иссиня-черные вишни и сделал твои глаза. Ресницы я бы выложил веточками кедра, а брови из таежного мха, предварительно обмакнув их в чернила. Я бы собрал горсть сладкой, земляники и выложил из нее твои губы. Щеки! Щеки, пожалуй, я бы сделал из двух половинок яблок…
…..
Когда Миша закончил в амбаре повисла тишина.
- Ты не архитектор! – нарушила ее наконец Дана, - ты…поэт! - задумчиво заключила она. - Только не вовремя сантименты разводить! Война! Люди умирают! Наши русские люди! Женщины! Дети! Мы не имеем права, не можем…- она вдруг спрятала лицо в руках и заплакала. А он стоял и растерянно смотрел на ее судорожно вздрагивавшие плечи.
- Прости! Я не понимаю чем, но я,кажется, обидел тебя! Не плачь! Пожалуйста, не плачь! – ему вдруг непреодолимо захотелось обнять и прижать к груди эту девочку. Она затихла, согрелась в его руках.- Мне никто никогда такого не говорил,- тихо произнесла, засыпая.
Проснулись они так же одновременно, как и заснули, от резкого стука затворов. Залитый солнцем ласкового бабьего лета, в дверях стоял отвратительный немец, помятый и лицом и формой. Что-то, пролаяв на своем языке, он сделал жест, приказывающий Данке следовать за ним.
Девушка спокойно поднялась, и кинув, прощальный взгляд Мишке, вышла из амбара. Парень поймал на ее ладно сложенной фигуре алчный взгляд фрица. И внезапно юношей овладела тревога за нее и боль возможной утраты, овладевшая им, заставила его подняться ей вслед. Это не ускользнуло от маленьких, заплывших глазок немца и ударом приклада Мишка был жестко отброшен на соломенный пол. Застонав от боли и бессильной обиды, боец сгреб руками землю. Почувствовав все это спиной, Данка, обернулась на мгновение, и крикнула в закрывающуюся дверь:
- Я скоро вернусь!
Немец связал девушке руки за спиной и повел её по деревне, где им встречались группы других немцев, куда-то вяло бредущих. При виде девушки они оживились и зацокали языками, что-то между собой лопоча. Бывшая партизанка только выше вскинула голову. А когда они поравнялись с огромной лужей, Данка, обходя ее, кинула взгляд на свое отраженье и неожиданно для себя увидела в зеркале воды отражение хорошенькой, миловидной девушки, ей вспомнился рисунок на стене амбара и на душе стало тепло.
Они вошли в избу с табличкой «Комендатура» и первый, кого увидела она, был староста. Тот самый, что поймал ее на задании, высмотрев в ней чужую в деревне, и поднял шум.
- Ва! Это она? – произнес немец в офицерской форме, разглядывая девушку.- та, что ты поймать возле леса? – обратился он к старосте.
- Как есть она! Ааа, то ест так точно! – подобострастно щелкнул каблуками староста.
- У! Немецкий прихвостень! Доберемся мы до тебя, все равно доберемся! – метнула на него гневный взгляд Данка.
- О дефчёнка зь характерь! – уловив интонацию, засмеялся немец.
Дакнка отвернулась к окну, всем своим видом показывая, что не желает продолжать разговор.
Немец подошел ближе, обошел ее вокруг и заметил: - Но кажеться весьма красив! Скажи мне дефочка, ти – партизан? – Данка молчала. – Ти имел задание? Какое? Кто тэбе его даль?
Данка не оборачивалась, даже тогда, когда немец попытался взять ее подбородок пальцами с длинными желтыми ногтями.
- А ну отвечай, мерзавка! – завизжал староста, и замахнулся кнутом, чтобы ударить Данку. Но немец остановил его: – О нет, нет, бить мы всегда успеть, не надо портить красота. Она будет хороший подарок зафтра генераль. Она хороший дефушка, комсомолка, она расскажет нам все честно и генераль ее накормить и отпустить. Немец провел цепкими пальцами по ее бедрам, за что получил удар в пах, от неимеющей возможности применить руки девушки.
- О! –воскликнул оскорбленный немец, - если ти будешь себя фести не подобный образом, нам прийдется отдать тебя н азабафу нашим солдатам. А они ощень хрубы, тогда ты пудешь молить нас о пощаде и расскажешь все сама.
И уже старосте добавил: Проследи, голубщик, чтобы до приезда генерала ее никто не достал. Кстате, она заперта в старой церкфи? Но там же у нас содершиться зольдат...
-О, не извольте беспокоиться, господин офицер, солдат ранен, слаб дюже, он и руки поднять не сможет!- торопливо заверил староста.
- О я! Я! Отвечаешь голофой за эта дефченка.
На обратном пути немец-охранник навалился на Данку всем телом, обдав ее запахом пота и перегара, руки его зашарили по ее телу. Девушка хотела оттолкнуть его, но не тут то было, немец оказался много сильнее ее. Руки его достигли девичей груди и больно смяли ее, к горлу подкатил противный, тошнотворный ком. Спасение пришло неожиданно, от того же старосты. Он хоть и с трудом, оторвал немца от тела Данки и прокричал ему в лицо: «Нельзя, девчонка для генерала, не трогать! Потом, будешь делать что хочешь!» Охранник нехотя повиновался.
Вновь отворились двери амбара. Немец втолкнул девушку и быстро закрыл за ней дверь. Мишка улыбнулся и всем телом подался вперед, тревога отлегла от сердца: «жива». Но Данка лишь мельком взглянула на него, упала лицом в сено и горько заплакала.
- Что случилось? Что они тебе сделали? Тебя били? – спросил юноша, с трудом волоча больную ногу, подползая поближе.
Девушка, не переставая плакать, лишь отрицательно покачала головой.
Миша поняв, что расспросы бесполезны, притих и только гладил ее плечи и голову, пытаясь успокоить. Неожиданно для самого себя, он вдруг почувствовал бесконечную нежность к этой девушке, запах ее волос и тела опьянил и юноша сам не заметил как, поднял ее за плечи и стал быстро целовать ее мокрые от слез ресницы, горьковатые, по детски припухшие губы, гладил волосы и говорил что-то ласковое. Девушка не сопротивлялась его порыву, только смотрела на него, не мигая, широко раскрытыми глазами, словно не понимала где она, кто этот мужчина и что происходит. Слезы ее высохли и она, казалось, начала приходить в себя: « Миша! Что ты делаешь?» - еле слышно произнесли ее губы, но его словно громом поразило, он вдруг отпрянул, устыдившись своего порыва.
- Прости, я случайно! – замотал он головой, сел на сено, отвернувшись от нее.
-Миша! У тебя когда-нибудь была девушка? - после долгого молчания спросила Данка.
- Нет! – ответил юноша, не оборачиваясь, - Друзья говорили пару раз, что девчонки вздыхают обо мне. Смеялись, что об этом знают все, кроме меня самого, но мне как-то было не до этого что ли! Учеба! Глупо, наверное, мне 21 год, а я даже ни разу не влюблялся!
- И я! – произнесла девушка. – Я в степи до войны жила, среди мальчишек, как-то мне девчоночьи игры не по вкусу были, мальчишки другое дело, мы с ними все лето лошадей колхозных пасли, ночевали в стогах сена. Однажды ночью мой лучший друг среди ночи попытался поцеловать меня. Я была так возмущена, что дала ему звонкую оплеуху, рассказала маме, думала она разделит со мной мой гнев, а она сказала только : «Ты выросла, девочка!»
Потом война! Мы с моими друзьями пошли в партизанский отряд вместе. Вместе воевали! А недавно лучшего друга моего немцы в перестрелке убили, он прикрывал нас, когда мы уходили с обжитого места, которое тот предатель указал фрицам. Нас всех спас, а сам… Я за него и за других ребят отомстить предателю хотела! – Данка, тронула плечо Мишки и он обернулся: - Понимаешь, я была готова умереть, выдержать какие угодно пытки, но они собираются…-она опустила голову,- к этому я не готова, Миша! – глаза ее снова наполнились слезами.
Юноша вдруг понял все. Заметался, как раненый зверь, в бессильной ярости по стенам амбара, упал, застонав от боли в ноге.
- Надо что-то делать, Данка, надо бежать! Но эти стены, это церковь, мы проходили такие строения в институте, их делали на века, отсюда нет выхода!
- Церковь! Моя мама верила в Бога! Она часто говорила мне, Бог поможет всегда, и мне кажется именно он подсказывает мне выход!
- Какой?- заинтересовался юноша.
- Мы должны провести эту ночь друг с другом! – после недолгого молчания с расстановкой произнесла девушка.
В зеленых глазах Мишки застыл немой вопрос.
- Не смотри на меня так, Миша! Мы должны! Ты - должен! – вдруг твердо, глядя прямо в глаза другу, проговорила девушка. – Или я не нравлюсь тебе совсем?- вдруг почти прокричала она.
_-Нет, что-ты?! – заговорил, наконец, Мишка. – Я за всю свою жизнь не встречал девушки лучше тебя!
- Так что же? – почти зло вскричала она. – Что же?
Юноша подошел к ней ближе, взял ее холодную руку в свои горячие ладони.
-Дана, если ты останешься жить, встретишь хорошего парня, ты пожалеешь о сегодняшней ночи. – Подумай хорошенько!
- Я все обдумала, - Завтра, когда они поведут меня к генералу, я, конечно, буду сопротивляться сколько смогу, быть может, они убьют меня, я буду этому рада, но если случится так, что мне придется все это перенести, одна мысль будет согревать меня, мысль, что свою первую ночь я провела с человеком, которого могла бы полюбить …если бы не война!
- Полюбить? Ты сказала «полюбить»? Это правда, Дана?
- Правда!- девушка смотрела прямо в глаза юноши, но уже не упрямо и твердо как несколько минут назад, ласковый свет лился из глаз Данки.
- Милая моя, хорошая!- Мишка в миг оказался возле девушки, он с жаром обнял ее, прижал к груди, а потом чуть отстранился. Его пальцы, словно пальцы незрячего, стали то быстро, но медленно ласкать лицо, шею, грудь. Данка почувствовала легкое головокружение, по всему телу приятно растеклось тепло и дыхание ее стало сбиваться. Когда его руки нащупали в темноте пуговки ее блузки, она уже сама помогла ему справиться с ними. И вот уже ее молодое тело стало отвечать на ласки мужчины и устремилось навстречу обнаженному мужскому…
Когда все было кончено, юноша еще долго покрывал тело подруги легкими благодарными поцелуями. И дыхание Данки еще не скоро стало ровным. А он все целовал и целовал ее. И повторял: «Какая же ты красивая!»
- Расскажи мне какая я, расскажи,- прошептала она.
Мишка улыбнулся и вдруг заговорил стихами:
Нежная, красивая, родная
Благодарен я своей судьбе,
Что нас вознесла к блаженству Рая
И низко, в пояс, кланяюсь тебе.
Ты мне отдала свою святую,
Самую святую, что в нас есть,
На войну, поправ, махнув рукою,
Девичье достоинство и честь.
Я целую, волосы и плечи,
Губ твоих, волнующий, овал
На стене, сгорая, плачут свечи,
Под образом, что я нарисовал.*
- Благодарю!- прошептала Данка, - если я останусь жить, я никогда не забуду тебя!
- Я тоже, родная!
В щели старой церкви уже просачивался свет раннего утра, когда они очнулись от дремы, в которую только что впали. Проснулись от звуков боя. Оба торопливо оделись и стали прислушиваться. Бой приближался. Это партизанский отряд, не дождавшись Данки, предпринял дерзкую вылазку в надежде отыскать и освободить ее, если она жива. Судя по тому, как суетились и шумели в деревне немцы, бой, действительно, был отчаянный. Кто-то подбежал к амбару и чем-то тяжелым сбил замки. В проеме дверей мелькнул староста, но быстро исчез. Данка и Мишка одновременно ринулись на свободу, и были уже метрах в тридцати от своей темницы, когда в спину им раздалась очередь из немецкого автомата. Мишка, обученный военному ремеслу, спиной почувствовал железный лязг оружия и успел закрыть своим телом бегущую рядом девушку. Его тело упало на ее всей тяжестью. Последнее, что запомнила о нем раненая Данка это расширенные от боли зеленые глаза юноши, она увидела их при свете впервые, капельки пота на лбу, к которому прилипли короткостриженные волосы.
-Горький вкус твоих слез на губах! - с трудом улыбнулся Мишка, облизнув пересохшие губы.
Партизаны вытащили раненую Данку перепачканную в крови своей и Мишки, отнести в отряд. Очнулась она только через три дня, когда тело юноши уже похоронили под елью в лесу. А через некоторое время Данка почувствовала в своем теле биение новой жизни.
* Стихотворение моего друга Сергея Кретова-Ольхонского.
http://www.stihi.ru/2010/06/24/223
Свидетельство о публикации №110062104308
Сергей Кретов-Ольхонский 22.06.2010 21:01 Заявить о нарушении
Вот только с Нонной Мордюковой, я лично свою героиню не ассоциирую. Данка по сравнению с Улей Громовой просто "плакса". Мишка стал свидетелем как впервые в жизни эта девушка почувствовала себя слабой и беззащитной перед лицом опастности. Умереть как герой, выдержать пытки не просто, но их моя героиня не боится, есть советская закваска, есть характер, есть смерти товарищей и мирных жителей, которые ей довелось увидеть, ненависть к врагу, наконец. Но когда этот ненавистный враг насилует тебя...моя Данка испытывает почти животный ужас перед этим испытанием.
Ирина Ульянова 26.06.2010 09:05 Заявить о нарушении
Сергей Кретов-Ольхонский 27.06.2010 23:24 Заявить о нарушении