Авиационная поэма

Евгений   Онегин
  (Авиационный)
Услышан мною в стенах Харьковского
Авиационного института в 1952 г.
Переработан в 1987г. в память о пребывании 
 в Чугуевском лётном училище

            *  *  *
    Вместо предисловия и посвящения

 Нет,  я – не Пушкин, я – иной,
ещё не ведомый избранник,
по штатной должности – механик,
но с поэтической душой.

Хотя моих произведений
не выпускает в свет ОГИЗ,
хоть не талант я и не гений,
но всё ж готовлю вам сюрприз.

Я первый раз пишу поэму,
и потому, прошу учесть,
что выбрал трудную я тему
и много здесь ошибок есть.

Легко, конечно, быть талантом,
когда иной заботы нет,
ведь если б Пушкин был курсантом,
то вряд ли стал бы он поэт!

Итак, начнём без лишних фраз
Наш скромный истинный рассказ.

         *  *  *
              Глава первая (основная)
    Мой лётчик, самых честных правил,
когда готовился в полёт,
то за семь дней меня заставил
ему готовить самолёт.
Его пример – другим наука,
но, Боже мой! Какая мука
найти во что бы то не стало
дефект, чтоб стрелка не дрожала.
- Так думал молодой механик
готовя к вылету свой Ил,
слил конденсат, законтрил краник
и командиру доложил.
Но вылетать пока что рано,
а потому, мои друзья,
с героем нашего романа
готов вас познакомить я.

Родился, то ли в Ленинграде,
то ли в другом конце Невы,
(забыл, простите Бога ради
за это, умоляю, вы).
Учился в общей средней школе,
был пионером, в комсомол
записан был помимо воли.
Положено, и всё тут, мол!
Окончил школу. Попытался
попасть  в какой-то институт,
не поступил. Так проболтался.
А дни летят, года идут.
Глядишь, всю жизнь так жил бы он,
но бдит за возрастом закон!
Подобно всем другим ребятам
он призван был военкоматом
повестку взял и сел в вагон,
короче, стал солдатом он.
Кто может знать, где наше счастье
и по каким путям шагать:
он мог попасть бы в моточасти,
артиллеристом мог бы стать,
но высшей волею небес
попал Онегин в ВВС
(не по своей, конечно воле),
учился  долго в Вольской школе,
в сорокоградусный мороз,
не замечая горьких слёз,
весь день с зари и до зари
учил прилежно ТБ-3,
хоть в том и было мало толку –
давно «корабль» тот устарел,
и вечерами в самоволку
исправно бегал наш пострел.

Курсантом плохо быть везде
и в Вольске, и в Кызыл-Орде!
Так год прошёл в воздушном флоте,
всему  конец на свете есть,
он получил «любовь к работе»
и аттестат по форме шесть.

Глава вторая, третья и т.д. до конца поэмы

     Вот наш Онегин на свободе,
сперва – в бригаде при заводе,
потом, как горько ни рыдал,
он прямо в пятый ЗАП*) попал.
Конечно, в ЗАПе было хуже
он затянул ремень потуже
и хоть хотелось очень есть,
пришлось забыть о норме шесть!

Среди моих друзей не мало
в то время в ЗАПах пропадало.
Один из них там жизнь отведав,
придя затем из ЗАПа в полк,
три дня на хлеб смотрел как волк,
а поднабрав чуть-чуть силёнки,
орал, что есть не может пшёнки!

И я с двенадцатью друзьями
был в техбригаде ВВС:
в очко играли мы ночами,
ходили с девочками в лес,
в шестом часу ложились спать,
чтоб в восемь новый день начать.
Я помню чудные попойки
весёлых зимних вечеров,
друзей, сосущих спирт у стойки**)
по женской части мастеров.
       Примечания: *) ЗАП – запасной авиационный полк
                **) – здесь имеется ввиду не стойка бара, а стойка шасси, которые в те времена  заправлялись спиртоглицериновой смесью
(см. кинофильм “Хроника пикирующего бом-бардировщика”, т.н. “ликёр шасси”.)

NN не глупым был сержантом,
он быстро женщин покорял:
знакомил с Гегелем и Кантом,
потом шампанским угощал,
и обсудив пять тонких тем,
ложился с ними спать затем.
Другой был родом из Ростова,
Тот мог найти наверняка
«подругу дней своих суровых»
от тридцати до сорока.
А третий, неразлучный с блатом,
тот мог везде и всё достать,
его б и с Бендером Остапом
не стыдно было бы сравнять.
Он посвятил пол жизни джазу
и в этом так преуспевал,
что покорял всех женщин сразу,
когда гитару в руки брал.
Но после «щекотного» дела
он дал себе обет один:
тогда лишь женщин трогать смело,
когда имеешь сульфидин.
(Антибиотиков в тот век
ещё не делал человек!)

Прости, читатель, вспоминая,
увлёкся я на этот раз.
Но ты простишь, я это знаю.
Итак, продолжим наш рассказ.
Судьба Евгения хранила,
он получил три новых Ила,
отвёртки, гайки, три ключа
и стал работать (сгоряча).

Пока болтался на заводе,
стал ТБ-3 уже не годен,
и вот, пришлось ему начать
Ил-28 изучать.
Он честно, не смыкая глаз
читал усиленно НИАС*),
пока комэска**)  не решил,
что он не плохо знает Ил.
Он мог без лишних разговоров
сменить в неделю пять моторов
и мог, почти что без ключей
ввернуть две дюжины свечей.
Так стал он техником примерным,
чтоб самолёт его был чист,
ему был дан помощник верный –
Владимир Ленский, моторист.
Они сдружились, понемногу
в работе обогнали всех,
жизнь протекала, слава Богу,
без крика, шума и помех.
Казалось, и не быть раздорам,
но тут пришла в недобрый час
Татьяна – мастер по приборам,
успешно кончив Тульский ШМАС***)
Ефрейтор, Ларина Татьяна,
была без всякого изъяна –
решил единодушно полк.
У нас ведь знают в этом толк!
О, сколько было разговоров
о ней под плоскостью машин,
блестели глазки у майоров,
блестели глазки у старшин.

             Примечания: *) – НИАС – Наставление по инженерно-авиационной службе;
                **) – комэска – командир эскадрильи;
                ***) – ШМАС – школа младших авиа ционных  специалистов.

И командир полка упорно
твердил, надеясь на успех:
- Любви все возрасты покорны,
она сильней законов всех.
Но равнодушно, без привета,
она относится к чинам, -
один просвет и два просвета*)
напрасно бродят по пятам.
Лишь одного горящим взглядом
она встречает каждый раз,
дрожит, когда он с нею рядом
и отвести не может глаз.
Онегин, стройный и плечистый,
других красивей, веселей,
хоть получал он в месяц чистых
лишь триста тридцать пять рублей.
Но сам Онегин хладнокровно
на красоту её глядит,
и сердце бьётся очень ровно,
и не теряет аппетит…
Ох! Крепка техническая кровь
И не берёт её любовь!

Скользит луна по небосводу,
гуляет ветер за окном,
предвидя лётную погоду,
весь лагерь спит спокойным сном.
Не спится лишь одной Татьяне,
она сидит, и как в тумане,
вдруг видит милые черты: -
Онегин, милый, это ты?
Но пусто, ветер завывает,
о чём-то шепчутся листы …
         Примечание: … один просвет и два просвета …-
              Имеется ввиду на погонах, один – от младшего
              лейтенанта до капитана, два – от майора до
              полковника


Печально Ларина вздыхает: -
- Ох, одни мечты. Одни мечты!
Тоска, тоска чернее ночи…
Так нет терпеть уж больше мочи!
Что толку от моей отваги,
Он чувств ко мне не проявил…
Дневальный! Дайте мне бумагу,
перо и скляночку чернил!
Луна сквозь облака сияет,
полночный воздух свеж и чист,
коптилка нежно освещает
её письма тетрадный лист:
«- Я Вам пишу, чего же боле?
Что я могу ещё сказать?
Мечтой о Вас жила я в школе
И не могу спокойно спать.
Вы так милы. Вы так прекрасны,
настойчивы, но не нахал …
Короче, Вы – мой идеал!»
Письмо угольником свернула,
списала адрес и уснула.

Вeсна! Механик, торжествуя,
сливает в бочку антифриз,
вдали комиссию почуяв,
усердно трёт и верх и низ,
рвёт на портянки отепленье,
глядеть не хочет в НЗС*),,
волной любви и вдохновенья
уже охвачен ВВС
Вот, как-то раз, в начале марта
хваля красавицу – весну
Владимир Ленский шёл со старта
и встретил девицу одну.
Он пять ночей не знал покоя,
казалось, чем-то удивлён,
не мог понять, что с ним такое,
и все решили: он – влюблён!
Предмет его горячей страсти
известной дамочкой была,
она жила не долго в части,
но многим «счастье» принесла.
Но он, увы, не знал об этом,
писал ей нежные стихи,
носился с «пламенным приветом» -
с любовью шуточки плохи!
Она вначале так радушно
терпела боль сердечных ран,
что полк решил единодушно:
-У них получится роман.
Но Ольге скоро надоело.
Он был застенчив, не речист,
 к ней подойти боялся смело,
к тому же- только моторист!

Примечание: НЗС – Наставление по  Зимней службе.

Он вскоре это понял тоже,
но всё ж, продолжу я роман,
тьмы горьких истин нам дороже
нас возвышающий обман.

А сердце Ленского кипело.
Он побледнел и занемог,
ревнивый, злобный, как Отелло,
найти соперника не мог.
И зачехлив однажды спарку*),
Владимир Ленский мчится к парку –
он должен всё ей объяснить:
пусть скажет, быть, или не быть!
И вдруг он вздрогнул. В изумленьи
сказать не может ничего –
она стояла в отдаленьи,
и с кем? С механиком его!
Она смеялась, жала руки,
и взгляд её был очень мил,
Онегин с видов, правда, скуки,
но тоже что-то говорил.
А, теперь-то всё я вижу,
увидел вас я наконец!
Онегин! Вас я ненавижу!
Онегин, знайте, вы – подлец!
И грудь его клокочет мщеньем,
и стонет попранная честь,
и бросил он врагу с презреньем
торцовый ключ на тридцать шесть.
                Примечание: спарка – самолёт со спаренным управлением, учебный.

Такого дерзкого удара
нельзя спокойно перенесть.
 - Дуэль! Отлично, у ангара
я буду ждать Вас ровно в шесть.
Надев суконные пилотки,
набросив на плечи шинель,
потуже намотав обмотки,
друзья явились на дуэль.
Они готовились с рассвета
сражаться в цвете юных лет,
с собою взяв два пистолета
и десять штук цветных ракет*).
Вначале было непривычно –
В наш век дуэль? Вот ерунда!
Но всё же Ленский как обычно,
пропел: -  Куда, куда, куда
умчались дни. Возврата нету,
они уж не вернутся вновь
и должен я «в угоду свету»
пролить техническую кровь.
Ах, Ольга! Я тебя любил,
Тебе единой посвятил…
О, я – несчастный человек!
Теперь прости – прощай навек!
Не слышит Ольга в шуме ветра
последний пламенный привет,
и, отсчитав пятнадцать метров,
Владимир поднял пистолет.
Враги! Давно ли вместе мыли
свой милый, старый самолёт!
Враги. Давно ли вместе пили
и ни и ночи напролёт!
Одни страдания и муки,
давно ль страдали вместе вы?
           Примечание: сержантскому составу пистолет, как личное оружие, не положен, но на аэродромах много пистолетов-ракетниц.

К чему дуэль? Пожмите руки,
забудьте это всё. Увы!
В руках блеснули пистолеты
и ярко-красные ракеты.
пронзив безоблачную высь,
со страшным шумом понеслись.
Онегин знал, что по роману
он в этой схватке победит,
и если в книгах нет обману,
то моторист его – убит.
Терзаясь горем и сомненьем,
сказать ему «Прощай» хотел,
но тут увидел с изумленьем,
что Ленский тоже жив и цел.
Они опять на место встали,
ещё достали по одной …
Но им стреляться помешали –
Пришёл из штаба посыльной.
-Что,  командир нас вызывает?
Да, друг, попались мы теперь!
Пришли. И робко открывает
Владимир Ленский штаба дверь.
Он получил большую взбучку
за самовольную отлучку,
за хулиганство, за стрельбу
и был посажен «на губу».

Онегин хмурый и печальный
проходит молча в кабинет.
Ему сочувствует дневальный –
Ему ведь только двадцать лет!

Я не могу Вам речь комдива
благопристойно изложить,
уж очень он её красиво
мог в уши грешные вложить!
Нехорошо стоять у двери
и слушать речь, что тет-а-тет,
прошу мне на слово поверить,
что слов простых там просто нет.
Он долго мог упоминать
Онегина родную мать.
Могу лишь рассказать достойно,
Когда тот рёк почти спокойно:
-От Вас, Онегин, я, признаться,
подобного не ожидал,
чтоб с подчинёнными стреляться…
На всю дивизию скандал!
Чтоб больше не было такого,
тут на минуту он умолк,
подумал и сказал сурово:
- Перевести  в соседний полк!

       *  *  *               

 Как жаль, что Пушкин умер рано!
Ведь если б знал он техсостав,
он посвятил бы нам романы
в пятнадцать, двадцать, тридцать глав.

Но Пушкин жил в туманной дали
тому назад уж двести лет.
Тогда по небу не летали,
тогда хватало и карет.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Меня частенько подгоняют:
Пиши ещё. Ещё пиши!
И, улыбаясь, называют –
поэт технической души.