20. Сатирич поэзия Толстой, Прутков, Щербин, Куроч

Сатирические    и    юмористические   стихотворения   Толстого    часто рассматривались как нечто второстепенное в  его творчестве,  а между тем они представляют не  меньший интерес,  чем  его  лирика и  баллады.  Эта область поэзии  Толстого очень  широка по  своему диапазону -  от  остроумной шутки, много  образцов  которой  имеется  в   его  письмах,   "прутковских"  вещей, построенных на  нарочитой нелепости,  алогизме,  каламбуре,  до язвительного послания, пародии и сатиры. Вопреки собственным заявлениям о несовместимости "тенденции" и подлинного искусства, он писал откровенно тенденциозные стихи.
 Сатиры Толстого направлены,  с  одной стороны,  против демократического лагеря,  а с другой - против правительственных кругов. И хотя борьба поэта с бюрократическими  верхами  и   официозной  идеологией  была  борьбой  внутри господствующего класса,  социальная позиция Толстого давала ему  возможность видеть многие уродливые явления современной ему русской жизни.  Поэтому он и смог создать такую замечательную сатиру, как "Сон Попова".
 В  "Сне Попова" мы имеем дело не с пасквилем на определенного министра, а  с  собирательным портретом  бюрократа 60-70-х  годов,  гримирующегося под либерала.  Согласно устному  преданию,  Толстой  использовал черты  министра внутренних дел,  а  затем государственных имуществ П.А.Валуева.  Это  вполне вероятно:   все   современники  отмечали  любовь   Валуева   к   либеральной фразеологии. Но министр из "Сна Попова" - гораздо более емкий художественный образ;  в нем мог узнать себя не один Валуев. И весьма характерно, что автор стихотворного ответа на "Сон Попова" возмущался Толстым за то,  что он якобы высмеял А.В.Головина -  другого крупного бюрократа этого времени,  питавшего пристрастие к либеральной позе.
 Речь  министра,   наполненная  внешне  либеральными  утверждениями,  из которых,  однако,  нельзя сделать решительно никаких практических выводов, - верх  сатирического мастерства Толстого.  Поэт не  дает прямых оценок речи и поведения  министра,  но  остроумно сопоставляет его  словесный либерализм и расправу с  Поповым за "ниспровержение властей",  выразившееся в  том,  что, отправившись поздравить министра, он забыл надеть брюки.
 В  сатире высмеян не только министр,  но и всесильное Третье отделение, известное,   как   язвительно   пишет   поэт,   своим   "праведным   судом". Сентиментальная и  ласковая речь  полковника из  Третьего отделения,  быстро переходящая в угрозы,  донос Попова, целый ряд деталей также переданы яркими и сочными красками.  А негодование читателя-обывателя в конце "Сна Попова" и его упреки по адресу поэта в  незнании "своей страны обычаев и  лиц" ("И где такие виданы министры?.. И что это, помилуйте, за дом?" и пр.), над которыми явно  издевается  Толстой,  еще  более  подчеркивает исключительную меткость сатиры.
 Другая сатира Толстого,  "История государства Российского от Гостомысла до Тимашева",  знаменита злыми характеристиками русских монархов. Достаточно перечитать блестящие строки о Екатерине II, чтобы убедиться, что это не одно лишь  балагурство.  Острый  взгляд  поэта  сквозь  поверхность явлений  умел проникать в их сущность.
 Основной тон  сатиры,  шутливый и  нарочито легкомысленный,  пародирует ложный патриотический пафос и  лакировку прошлого в официальной исторической науке того времени.  Здесь Толстой соприкасается с Щедриным, с его "Историей одного города".  Толстой близок к Щедрину и в другом,  не менее существенном отношении.  Как и "История одного города",  "История государства Российского от  Гостомысла до  Тимашева" отнюдь не  является сатирой на русскую историю; такое  обвинение могло  исходить лишь  из  тех  кругов,  которые  стремились затушевать подлинный смысл произведения. Было бы легкомысленно отождествлять политический смысл сатиры Щедрина и  Толстого,  но  совершенно ясно,  что  и Толстой обращался лишь к тем историческим явлениям,  которые продолжали свое существование в  современной ему русской жизни,  и  мог бы вместе с Щедриным сказать:  "Если  б  господство упомянутых выше  явления  кончилось...  то  я положительно освободил бы себя от труда полемизировать с миром уже отжившим" (письмо в редакцию "Вестника Европы").  И действительно, вся сатира Толстого повернута  к  современности.  Доведя  изложение  до  восстания декабристов и царствования Николая  I,  Толстой недвусмысленно заявляет:  "...о  том,  что близко,  // Мы лучше умолчим".  Он кончает "Историю государства Российского" ироническими словами  о  "зело  изрядном муже"  Тимашеве.  А.Е.Тимашев  -  в прошлом  управляющий Третьим отделением,  только  что  назначенный министром внутренних дел,  -  осуществил якобы то,  что не  было достигнуто за  десять веков  русской  истории,  то  есть  водворил  подлинный  порядок.  Нечего  и говорить,   как  язвительно  звучали  эти  слова  в   обстановке  все  более усиливавшейся реакции.
 Главный прием,  при  помощи которого Толстой осуществляет свой замысел, состоит в  том,  что о князьях и царях он говорит,  употребляя чисто бытовые характеристики вроде  "варяги средних лет"  и  описывая исторические события нарочито обыденными,  вульгарными выражениями:  "послал татарам шиш" и  т.п. Толстой очень  любил этот  способ достижения комического эффекта при  помощи парадоксального несоответствия темы,  обстановки,  лица со  словами и  самым тоном речи. Бытовой тон своей сатиры Толстой еще более подчеркивает, называя его в конце "Истории" летописным:  "Я грешен,  летописный, // Я позабыл свой слог".
 В других сатирах Толстого высмеиваются мракобесы, цензура, национальная нетерпимость,  казенный оптимизм.  "Послание к  М.Н.Лонгинову о дарвинисме", хотя в нем и имеется несколько грубых строф о нигилистах, в целом направлено против обскурантизма. В связи со слухами о запрещении одного из произведений Дарвина  Толстой  высмеивает Лонгинова,  возглавлявшего цензурное ведомство, иронически рекомендует ему,  если уж  он стоит на страже церковного учения о мироздании  и   происхождении  человека,   запретить   заодно   и   Галилея. Своеобразным  гимном  человеческому разуму,  не  боящемуся  никаких  препон, звучат заключительные строки стихотворения:
    С Ломоносовым наука,
   Положив у нас зачаток,
   Проникает к нам без стука
   Мимо всех твоих рогаток, и т.д.
  Стихотворения "Порой веселой мая..."  и "Поток-богатырь",  направленные против демократического лагеря,  вызвали естественное недовольство передовой печати.   Так,   в   одной  из  глав  "Дневника  провинциала  в  Петербурге" Салтыкова-Щедрина описано, как "Порой веселой мая..." с удовольствием читают на  рауте  у  "председателя общества  благих  начинаний  отставного генерала Проходимцева".
 Это  стихотворение построено на  парадоксальном сопоставлении фольклора со "злобой дня";  комизм заключается в том,  что два лада,  он - в "мурмолке червленой" и  корзне,  шитом каменьями,  она  в  "венце наборном" и  поняве, беседуют о  нигилистах,  о  способах борьбы  с  ними,  упоминают мимоходом о земстве. То же в "Потоке-богатыре", в последних строфах которого речь идет о суде присяжных,  атеизме,  "безначальи народа", прогрессе. Это, по выражению самого  Толстого,   "выпадение  из   былинного  тона"  (журнальная  редакция "Потока-богатыря") близко  поэзии  Гейне.  В  рассказ  Тангейзера Венере  (в балладе  "Тангейзер") Гейне  вставил злые  остроты о  швабской школе,  Тике, Эккермане.  С  точки  зрения  приемов комического сатиры  Толстого близки  к "Тангейзеру".
 Особо следует отметить стихотворения, в которых хорошо передан народный юмор.  В  одном из  них  -  "У  приказных ворот собирался народ..."  -  ярко выражены презрение и  ненависть народа к  обдирающим его  приказным.  То  же народное стремление - "приказных побоку да к черту!"; тоска народных масс по лучшей доле,  их мечта о  том,  чтобы "всегда чарка доходила до рту" и чтобы "голодный  всякий   день   обедал",   пронизывают  стихотворение  "Ой,   каб Волга-матушка да вспять побежала!..".
 Говоря  о   сатире  и  юморе  Толстого,   нельзя  хотя  бы  коротко  не остановиться  на  Козьме  Пруткове.  Самостоятельно  и  в  сотрудничестве  с Жемчужниковыми   Толстой    написал    несколько    замечательных   пародий, развенчивающих эстетизм и  тягу к внешней экзотике.  Антологические мотивы и эстетский  поэтический  стиль  Щербины;  увлечение  романтической  экзотикой Испании; плоские подражания Гейне, искажающие сущность его творчества, - вот объекты  пародий Толстого.  В  стихотворении "К  моему  портрету" язвительно высмеян общий облик самовлюбленного поэта,  оторванного от жизни,  клянущего толпу и живущего в призрачном мире. Другие прутковские вещи Толстого имеют в виду не литературу, а явления современной ему действительности. Так, "Звезда и Брюхо" - издевка над чинопочитанием и погоней за орденами.
 Здесь  нет   возможности  охарактеризовать  все  приемы  комического  у Толстого:  метод доведения до абсурда;  вывод,  совершенно несоответствующий посылкам;  использование в  комическом плане славянизмов,  иностранных слов, имен,   комическую  функцию  рифмы  и   т.д.   Толстой  как  юморист  оказал существенное влияние на  позднейшую поэзию;  такой  мастер  шутки,  как  Вл. Соловьев,  совершенно непонятен вне традиций Толстого и  Козьмы Пруткова.  С другой стороны,  многому мог научиться у  Толстого и  Маяковский,  прекрасно знавший, по свидетельству современников, его поэзию. 
2
Тяга к патриархальности объясняет наличие у Т. сплошь и рядом нарочитого снижения стиля, стремления к простонародности как в лексике, так и в отборе изобразительного материала. Славянофильская тенденция определяет тягу Т. к имитации народной песни («Кабы знала я, кабы ведала», «Ой, честь ли то молодцу лен прясти» и т. п.). Некоторые его деревенские пейзажи внешне напоминают некрасовские («У мельницы старой и шаткой сидели в траве мужики, телега с разбитой лошадкой лениво подвозит мешки»). Но реализм Т. носит внешний характер, сколько-нибудь глубокой правдивости в отображении действительности у Т. нет, если не считать некоторых сторон современной бюрократической системы, разоблачавшейся Т.

Т. проявил себя как талантливый сатирик. Некоторые его сатирические поэмы, направленные против царизма и бюрократии («Русская история от Гостомысла», «Сон Попова»), являются шедевром этого жанра и пользовались в свое время большой популярностью в радикальных кругах, несколько примиряя последние с реакционными выпадами Т. Сатирическое дарование Т. сказалось и в создании (вместе с бр. Жемчужниковыми) образа Козьмы Пруткова.

Лучшим драматическим произведениям Т. («Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоанович») присущи большая сила драматизма и острая для своего времени актуальность. Значительно трафаретнее Т. в своей салонной лирике.