4. 23. Души порывов естество

"Души порывов естество".

Перешагнуть через себя
и через своё я.
И лишь бы Родина
была сильна.

Стать над собою
и слиться с Родиной душою.
Такое не каждому дано,
души порывов естество.

Лишенья,
за Родину принять.
И в трудную годину
на защиту её встать.

Встать,
грудью защитить.
Или безвестным,
за Родину убитым быть.

Не каждому дано,
так Родину любить.
За Родину в изгнанье,
как на закланье.

Строкой стиха,
в любви признанье.
И не за рубль, или за званье,
или на Родине признанье.

"Из Франции с любовью". 
 
Из Франции с любовью,
смотрю я на Россию,
так много раз политой кровью.
Смотрю, не перестаю ей восхищаться,
страной вселенскою загадкой.

Я в душу русскую смотрю,
там Достоевский с Пушкиным в ряду.
Там Шишкин рядышком с Шагалом
и Грозный царь с опричником бывалым.
Там Стенька Разин на челне,
Ермак с дружиною в тайге.

Там всё переплелось
и Грибоедов пал за Русь.
Там Минин и Пожарский,
и Кремль под польской шляхтой.
Бородино и Куликово поле,
и Новгородцев воля.

Там славный Невский князь
и бороды рубить Петра указ.
Эпохи, лица, имена,
Суворов в ссылке у своего крыльца.
Там Севастополь, Измаил,
Одессу Потёмкин заложил.

Великая в Крыму,
Орлов отправлен во Москву.
И граф Толстой с войной,
Есенин с лёгкою строкой.
Цветаева и Пастернак,
и Солженицына ГУЛАГ.

Всё это было, было,
и памятью народной
вдруг во мне ожило.
Из Франции с любовью
к России милой.

"Мы в «Сайгоне» три, четыре".
 
Всё возможно в этом мире,
мы в «Сайгоне» три, четыре.
Мы на Невском пятачке,
два двойных тебе и мне.

Снова страсти и страстишки
после лекции, публички.
Сигаретка на троих,
Бродский мимо пропылил.

Смачно дымом затянулись,
власть припомнили, ругнулись.
Отряхнув штаны и юбки,
мы сердиты и не в шутку.

Всё, как в прежние года,
а «Сайгона» нет, нема.
Вновь на Невском пятачке,
и года давно не те.

Перестройка в перестрелку,
кто забил нам эту стрелку.
Снова мысли невпопад,
и друзей так редок ряд.

Снова мысли о свободе,
пробежал подлец Мавроди.
Сигаретку не стрельнуть,
и двойных не варят тут. 

"Всем бандерлогам в морду и в кнуты."

Россия, строптивая лошадка,
вдруг встала на дыбы.
Она на Болотной не завязла,
Сусанины в ней не перевелись.
Она неожиданно для власти,
взбрыкнула, струхнули ездоки.
Раздалось сверху, вы не указ нам,
всем бандерлогам в морду и в кнуты.
Ан, нет, не тут то было,
народ на улицы толпой.
Лошадка в тройку превратилась,
декабрьской позднею порой.

Чрез двести лет с Сенатской докатилось,
правитель нужен, но другой.
Вся власть в отставку, надоело,
России новой, надоел застой.
И революций с кровью нам не надо,
за честь, за честность всей страной.
Не будем присягать лжецам,
в отставку Избирком, вы надоели,
на Сахарова, как гимн звучал.
Каре безмолвием молчало,
фельдъегерь к самодержцу поспешал.
Присягу народ на верность
и на правление собой не дал.

Народ есть власть, не президент,
а дума лживенко молчала,
храня паскуднейшый нейтралитет.
Все партии выборы признали,
народ всем выборам, весомо нет.
По всей стране вдруг прозвучало,
мы не рабы, рабов здесь нет.
И власть в безмолвии молчала,
ведь власти без народа нет.
А на Сенатской пли вдруг прозвучало,
упали мёртвые в недрогнувшем каре.
На Сахарова разношёрстная Россия,
всей власти прокричала, нет.