вид сверху

лежит некое тело.
пока его не раздело,
не разделило на до
и после,
оно старается
подражать эмбриону,
прекрасно осознавая,
что назад не родиться,
не зачаться. даже при
повторном половом акте.

тело распрямилось в
жалобном вопросительном знаке.
но не потому, что слабо,
а потому, что понимает:
промокшая обувь приносит
муки,
сигареты стоят тех денег,
которых нету
и половина из телефонной книги тела
это тело никогда не разденут.
а как бы хотелось.

раны на этом теле
заживают как на собаке.
но кровоточат и пятнами
остаются в книгах
вместо закладки.
так и я, содержатель
лежащего тела, остаюсь закладкой
в чужой постеле, жизни, отношеньях.

если нет молока, то нет и кофе.
вчерашний алкоголь много хуже
вчерашнего хлеба.
ибо горчит душу хуже,
чем старый хлеб вкусовой рецептор.

я вспоминаю тебя всё реже,
составляя город, которого нет
на карте
и состоящий из тех, кто
давно забыт и брошен. и из тех,
кто сдался.
серьга цепляется за покрывало,
под которым книги и
чья-то кожа, оставляющая
пятна под покрывалом.

тело встанет, а я останусь,
чтобы напиться в холодной
кухне,
чтобы не слышать,
как закроют с той стороны
двери,
чтобы уже никому и ни во что
не поверить.

останься и ты телом,
которого мне ни держать,
ни лелеять.
телом с одним только
шрамом - "вскрытие покажет".

я иду на кухню.
впереди - сигарета.
сзади - ненужное мне тело.

[четверг, 21 февраля 2008]