Версия убийства Марины Цветаевой. Глава 3

В книге "Пятый воздух.  Версия убийства Марины Цветаевой"  все факты и действующие лица подлинные. События происходят летом 1985 года в городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели и узнают из книги.  Всем заранее спасибо за внимание к судьбе эпохального Поэта серебряного века Марины Ивановны Цветаевой.

Начало здесь:

Глава 1 - http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862
Глава 2 - http://www.stihi.ru/2010/05/31/3229

ОГРОМНАЯ РЯБИНА
И СЕМЬ ТОПОЛЕЙ
 
С Андреем созваниваемся каждый день, держу его в курсе событий. К тому, что место захоронения известно и что его не надо искать, никто не готов. Андрей в растерянности, Анастасия  Ивановна Цветаева не верит:

         - Как это так? Поехали и сразу нашли?

Вспоминает тех, кто ездил – никто не нашёл! Ну, были предположения,  разночтения… Но чтобы вот так - быстро? Как это – знают?  Быть того не может!
А я  диву даюсь – два свидетеля одно и то же место показывают, его и  Геннадий ещё в Москве определил. Радоваться надо бы… Непонятно, в чём дело? Но не станем забегать вперёд.

На кладбище бываем каждый день. Володя, муж Марьям, изготовил деревянный крест – новый, праздничный, светлый – друзья помогли сделать. Однако, устанавливать  крест негде. Предполагаемая могила захламлена. Она вблизи кладбищенской ограды, приблизительно в сорока метрах от того места, где установлен мемориальный камень. Здравый смысл за то, что надо вывозить мусор. Место, где должен был стоять столбик, расчищаем аккуратно. Володя со своими друзьями тщательно, слой за слоем, снимают утрамбованную землю. Много камней, с ними переплелись корни деревьев.

Не верю своим глазам, когда на свет появляется дряхлый остаток подпоры телеграфного столба, а в нём - большой ржавый гвоздь. Неужели этот столбик хранит память о страшных событиях тех дней? Вспоминается рассказ Марии Ивановны Чурбановой о том, что в холодную зиму сорок первого года нечем было топить печи, и люди согревали свои жилища кладбищенскими крестами. Спиливали крест, а чтобы откреститься от покойника (старое народное поверье) забивали в остаток креста, находящийся в земле, большой гвоздь. Чьи-то слова возвращают к действительности:
 
          - Могилу и территорию вокруг неё чистить надо, кто это будет делать? Здесь своими силами не обойтись!
 
Да, это проблема. Надо действовать… Надо установить крест… Надо, надо, надо… Иду в горисполком просить помощи. Биктимир  Гизатуллович всерьёз недоумевает (или делает вид?):
         
          -  Как нашли место?! Мы сейчас мусор вывезем, а потом окажется, что это не та могила? Кто Вам показания давал? Будем всё проверять! Я же просил Вас, очень просил - ничего без моего ведома не предпринимать! Просил?
И - уже раздраженно:

         - Вы приехали-уехали, а нам  тут жить! Это наш город, а не Москва! Знаете пословицу: «Если едешь в арбе Ивана – надо петь песни Ивана»?!  Мы не будем ничего делать без разрешения Казани!

Кажется,  я схожу с ума – всё  очевидно, но -  замкнутый круг! Почему? Как действовать? Отказываюсь понимать что на самом деле происходит. Да, я не проинформировала Мурясова о встречах с Дунаевым, Чурбановой – к чему? Некогда было, да и его от дел отрывать не смела. Он  любезно предоставил мне транспорт, спасибо… Но не отчитываться же за каждый шаг?  На сей  раз решение приходит само. Уже сознательно ни с кем не согласовывая свои действия, записываюсь на приём  к заместителю председателя горисполкома по хозяйственной части. Что за человек Изиль Губайдуллин? Ничего не знаю о нём, кроме того, что он строил Камаз. Марьям сказала - его любят люди. Жду своей очереди больше двух часов. Захожу в кабинет. Встреча прохладная.

           – А, это Вы из Москвы… И - глубокий вздох. Мне даже не предлагают присесть... (Москва виновата?) Устраиваюсь в кресле без приглашения. Включаю Марину. Образно. Я так стала называть ситуации, в которых теряюсь, не зная, как себя вести. Просто разрешаю Марине через себя действовать. Её же это дела, в конце концов! С Изилем  выстраивается интересный диалог. Как бы со стороны я наблюдаю за тем, что происходит:

        -  Изиль, Вы с творчеством  Марины Цветаевой знакомы?
        -  Извините, мне некогда стихи читать. Работы много. Видели, какая  очередь в приёмной? И так каждый день – просьбы, живые люди… Не до стихов, извините.
        -  Понятно. Но Вы не станете возражать, если с моей помощью немного отдохнёте от своих дел? Позвольте Вас в кафе пригласить на рюмочку… кофе?
Изиль оценил шутку - усталость на лице уступает место приятной улыбке.

        - В кафе, извините, тоже ходить некогда, а вместо кофе мы сейчас зелёный чай пить будем. Не возражаете? Через пять минут обеденный перерыв начнётся. 
        Я молча киваю головой, сдержанно улыбаясь в ответ.
 
        - Прочтите какой-нибудь свой стих, - вдруг просит Изиль. Не Цветаевой, нет! Ваш стих!
        -  А… откуда Вы знаете, что я - поэт? - спрашиваю, растерявшись от  неожиданной просьбы.

        -  Как откуда? Город маленький, разведка донесла. И по-доброму смеётся...
        -  Хорошо, с удовольствием!

Уговаривать меня не надо. Что-что, а стихами говорить  – праздник. И неважно, большая аудитория тебя слушает или один человек. В людях просыпается нечто таинственное, в глазах появляется блеск, неописуемый восторг - поэзия завораживает… Если человек не реагирует – увы, таких людей тоже много, перевожу разговор на другую тему, чувствуя себя ненужной. Сейчас, откликнувшись на просьбу Изиля, охотно читаю первое,  что приходит в голову -  посвящение Омару Хайяму, первому моему Учителю. 

               
                ***

                Я прикоснулась к тайне бытия:
                Всё движет мысль, закованная  в цепи…
                Ни ты, ни мы, ни  вы, ни он, ни я
                Ей не дадим раздольного звучанья,
                Но от того, как метко попаданье –
                Страдает мысль, свободою звеня.

                1981

Как всегда, стихи помогает  растопить лёд. Изиль, оказывается, тоже любит Хайяма. Секретарь приносит чай. Я рассказываю о жизни Марины, и это уже не я рассказываю, а сама Марина… Потом (она же!) спешит проговорить стихи «Тоска по родине!». Привожу его полностью. Он ярко передаёт самочувствие Поэта. Стих  -  свидетель преданной любви к родине. Любви, которая не могла быть взаимной.
               
                ***
 
                Тоска по родине! Давно
                Разоблачённая морока!
                Мне совершенно всё равно –
                Где совершенно  одинокой

                Быть, по каким камням домой
                Брести с кошелкою базарной
                В дом, и не знающий, что - мой,
                Как госпиталь или казарма.

                Мне всё равно, каких среди
                Лиц ощетиниваться пленным               
                Львом, из какой людской среды
                Быть вытесненной непременно –

                В себя, в единоличье  чувств
                Камчатским медведём без льдины,
                Где не ужиться (и не тщусь!),
                Где унижаться – мне едино.

                Не обольщусь и языком
                Родным, его призывом млечным.
                Мне безразлично - на каком
                Непонимаемой  быть встречным!

                (Читателем,  газетных тонн
                Глотателем, доильцем сплетен…)
                Двадцатого столетья - он,
                А я – до всякого столетья!

                Остолбеневши, как бревно,
                Оставшееся от аллеи,
                Мне все – равны, мне всё – равно,
                И, может быть, всего равнее –

                Роднее бывшее - всего.
                Все признаки с меня, все меты,
                Все даты, как рукой сняло:
                Душа, родившаяся - где-то.

                Так край меня не уберёг
                Мой, что и самый зоркий сыщик
                Вдоль всей души, всей – поперёк!
                Родимого пятна не сыщет!

                Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
                И всё - равно, и всё – едино.
                Но если по дороге – куст
                Встаёт, особенно – рябина…

                1934

Боль красит липкой краской воздух, сдавливает горло. Давно остыл чай. Изиль не смотрит на меня. После затянувшейся паузы, не поднимая головы, он – глухо:
               
                Отказываюсь – быть
                В Бедламе нелюдей
                Отказываюсь - жить    
                С волками площадей

Изиль читает Маринины стихи сам - себе… Не слыша телефонного звонка, забыв о моём присутствии...
Молчание висит в  больном воздухе минуту. Забыл? Нет. С трудом договаривает: 
               
                Отказываюсь – выть.
                С акулами равнин
                Отказываюсь плыть –
                Вниз – по теченью спин.

                Не надо мне ни дыр
                Ушных, ни вещих глаз.
                На твой  безумный мир
                Ответ один – отказ.
               
                1939
      
И тут же, не давая строкам остыть, скороговоркой (я  ли,  Марина – уже не понять):

        - Изиль, представляете, огромная рябина  выросла рядом, сама! Её никто не сажал!
На кладбище больше нет рябин… Семь тополей - прямо на могиле… Выросли сами! 
Но всё завалено мусором… горы почти в человеческий рост. Мы  не можем  установить крест. Нужно срочно вывезти мусор. Биктимир  Гизатуллович – против.
Изиль резко  встаёт, выходит из-за стола. Медленно произносит, с усилием выталкивая из себя слова:

        - Татьяна, мы едем на кладбище.
      
Сколько раз в своей жизни я убеждалась в скрытых, вулканических возможностях СЛОВА! Как мощно работают энергия голоса, интонации… Каким фантастическим образом спаяны ритм и смысл, взаимодействие чувств с внешним миром и сознанием  человека. Слово – удочка, (корень – лов!) Марина называла Стих – вещью. Для меня  Стих - шаровая молния, огненное существо, живущее не на бумаге, а в просторе нутра человеческого, сумевшее через поэта отозваться…

                ***

                О, ты опять заговорило
                И задышало чрез меня...
                Но кто ты – тьма или светило,               
                Дарующее плеск огня?

                Не ведаю и не гадаю,
                Не любопытствую – беру
                Твой дар бесценнейший, 
                и – таю,
                Свечой сгорая во миру.

                1979               
               
Жаль одно - Стихи, как и Музыку,  не все  люди слышат. Нет, не так – люди слышат. А те, кто не слышат – другие люди? Как они живут, чем? Странный очень вывод делаю я – не чувствуя боль, нельзя быть счастливым.
               
ТРИ МАШИНЫ МУСОРА
И СОРОК БУТЫЛОК ВОДКИ.   

Ранним утром  следующего дня на месте, где природа вырастила свой памятник -    рябину и семь тополей - мусор вывозят три грузовика. Насыпается холм земли. Устанавливается крест, к нему прибивается табличка с именем 
«Марина Цветаева» и даты её жизни.
 
- Всё, - говорит Изиль, - больше мне здесь не работать, Биктимир никогда этого не простит.
       - Изиль, будем надеяться на лучшее!  Марина счастлива - первый раз за сорок четыре года полной грудью вздохнула...
И это тебе благодаря, Изиль!
 
По русскому обычаю поминаем Поэта. И поливаем  возрождённый холм водкой. Я человек не пьющий, но накануне  купила сорок бутылок, сделав то, что душа просила. Андрей одобрил и даже прислал деньги на покупку огненной водички. Символически сорок дней перекликались с сорока четырьмя годами пребывания её останков в елабужской земле. Марина ушла из жизни, когда ей, без одного месяца, было сорок девять лет. Семижды семь – сорок девять…

                ***

                Снашивай, сбрасывай
                Старый день!
                В ризнице нашей
                Семижды семь!

                1921

Она  предвидела всё - стихи ей об этом шептали. А ещё раньше,  в 1916-ом, восьмого июля, в стихах о Москве,
Цветаева услышит строки:   

                ***

                Семь  холмов, как семь колоколов,
                На семи колоколах – колокольни,
                Всех счётом: сорок сороков -
                Колокольное  семихолмие!

                8 июля 1916

И сегодня, сорок четыре  года спустя,  восьмое июля... Совпадение?!
Блестящее сов-падение...  Воистину, каждая случайность – неосознанная закономерность…

УСПОКОЙТЕСЬ, БИКТИМИР,
У МЕНЯ ХОРОШЕЕ НАСТРОЕНИЕ!


Не успеваю войти в гостиницу –  для меня информация. Администратор говорит строго и громко, чтобы не только я, но и все присутствующие в холле слышали:
 
      -  Вас срочно вызывает товарищ Мурясов! Три раза его секретарь звонила, быстро к нему! Торопитесь!
Вас давно ждут!
 
Так же громко, на той же волне, отвечаю:

      -  Спасибо! Вы прекрасно работаете! Пре-красно!

Спешу. Догадываюсь, что Биктимир уже обо всём знает, но… Всё ещё счастливая, переступаю порог кабинета начальника города.

      -  Кто разрешил безобразие на кладбище устраивать? Землю водкой поливать? -  не сдерживая гнева, почти кричит Мурясов, поднимаясь из-за стола.

Выдерживаю паузу. Блаженно улыбаюсь. ( Марина работает отменно - в руках у меня её ржавый гвоздь, завёрнутый в белый холщёвый отрезок ткани.) Сажусь без приглашения, нога на ногу… Достаю из пачки сигарету… Грозный Биктимир вынужден поднести зажигалку - как-никак… князь. А мне интересно – что наша Марина на сей раз выдаст?
       -  Будет Вам, Биктимир, успокойтесь! У меня хорошее настроение… Да сядьте Вы, наконец! Не понимаю, в чём дело? Да, вывезли мусор. По русскому обычаю помянули покойницу. Не её же вина, что она в татарской земле лежит? Успокойтесь, Биктимир!
 
Мурясов всё ещё раздражён. Однако садится за стол. Тяжело дышит:
 
       -  Татьяна, Вы самовольничаете! У нас это не принято! Я же просил Вас каждый шаг со мной согласовывать! Просил?

       -  Да, просили! А знаете, почему я не подчинилась? У меня очень веская причина была, поверьте,
Биктимир Гизатуллович!
И наклонившись к столу, почти перегнувшись через него, перехожу на загадочный шёпот:
       - Представьте себе, снится мне  вчера ночью сон… Впрочем, Вам ведь это неинтересно, правда?
 
       - Правда, -  устало вздыхает председатель, - давайте так договоримся. Вы едете в Казань, и все вопросы решаете теперь только через наше Министерство Культуры.
        -  Считайте – договорились. Я с Вами не прощаюсь. До скорой встречи, князь!
Протягиваю руку. Биктимир, примирительно вздыхая, отвечает на рукопожатие.

        -  Я же для Вас как лучше хочу, поймите! Мне не нужны звонки из горкома партии... 
        Из последних сил улыбаюсь, сдерживая слёзы. Расстаёмся холодно, но вежливо. Мне кажется, Биктимир сочувствует Марине… Или мне это только кажется? На его столе – раскрытый сборник  Марининых стихов.

Три дня назад из  Москвы прилетел Юра Кацман. Его прислал Андрей. Я уже знаю Юру по рассказам Дунаева и Чурбановой. В прошлом году  десятиклассник  решил сам искать место захоронения Марины. Что удивительно – год спустя, я прошла по его следам, не подозревая об этом!  Юра пишет стихи, прозу - талантливый юноша. Интересный собеседник. Жаль, мало общались – заболел. Пришлось срочно отправить его домой.
.
Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/09/570)