А был художник

               


                Саратовскому художнику
                Виктору Андреевичу Кареву
                посвящается.

         Когда-то, ещё до войны он окончил Саратовское художественное училище. Потом с другом собирались поехать в Ленинград поступать в академию художеств. Друг уехал, а он  -  нет, не на кого было оставить больную мать

         Так он  и проработал художником-оформителем до самой старости. Рисовал много  и охотно, кисть была смелая и чуткая. Любил ходить на этюды. И Кумысная поляна, с её берёзовыми рощами, и сосновые боры покровского берега Волги, да и сама Волга остались на его полотнах.
         Судьба свела меня с ним в Пушкинской библиотеке, когда ему было уже немало лет. Вернее, было какое-то предчувствие встречи. Попав впервые в Саратовский  Дом книги, я увидела на колоннах зала большие белые рамы, за стёклами которых красовались экслибрисы на пушкинскую тему. Это была его коллекция, выставленная на время в залах книжного дома. Изящные черно-белые миниатюрки останавливали, притягивали взгляд, очаровывали.
         В коллекции были и его работы, и работы таких же увлечённых книголюбов-художников. Всего 72 экслибриса в  четырёх закрытых стеклом рамах. Могла ли я подумать  тогда, что через много лет буду тащить в библиотеку, в Пушкинский кабинет-музей, эти богатства! Он их подарил  пушкинскому месту Саратова, но принести их самому было уже не по силам. Вот и искала я  по дороге помощников. Останавливалась и просила молодых людей, чтобы помогли донести такую тяжесть. И, о чудо, никто не отказал. Так потихоньку я и добралась с ними до библиотеки.
         Он приходил часто. Летом ещё ничего, кое-как добирался,  а вот зимой он шёл в  библиотеку  часа  два. Шёл по стенке, с чьей-то  помощью переходил дорогу. Зрение совсем подводило его. А уж когда добирался, то так ждал внимания и участия, что отказать ему в этом не было никаких сил.
         Он рассказывал мне о гражданской войне, память о которой сохранила его ещё мальчишеская память, о художественном училище, с кем учился, кому позировал. И я вдруг узнавала в молодом человеке на картине «Куликовская битва» художника Бубнова своего собеседника.
         Бывали у него и выставки в наших саратовских музеях. Потом картины возвращались в его маленькую, узкую комнатку в коммуналке в центре города.  Все стены были сплошь завешаны картинами. В комнате ещё жили книги и Виктор Андреевич  -  очень немолодой человек, небольшого роста, седой, с удивительно детским наивным взглядом – хозяин всего этого богатства.
         Но главной страстью его были экслибрисы. О них он знал всё: и историю, и авторов, и коллекции, и книги об этом замечательном  миниатюрном искусстве. Он приходил проведать своих любимцев. Снова их разглядывал и рассказывал, рассказывал…
         Шли годы. В  Пушкинском кабинете-музее отметили его 85-летие…  А потом он долго не приходил, и я забеспокоилась. Была осень, её последние солнечные дни. Вечер был прохладным и тихим. Вот и решили мы с Александром Сергеевичем Папшевым и ещё двумя молодыми поэтами из «Зелёного шума» проведать старого художника. Мальчишки помогли нам донести что-то  из продуктов. Не знаю почему, но у  меня  было как-то тревожно на душе, какое-то глухое предчувствие. И не зря
         Мне помнятся мельчайшие подробности этого вечере. Уж больно разительным было отличие природного и человеческого. Мы поднялись по старой грязной лестнице ещё парусиновского (по имени купцов, владевших множеством домов в городе) саратовского дома. Множество дверей коммуналки. С кухни выглянул подгулявший сосед. 
         –  А… Стучите. Он ничего не слышит. И зачем в театр ходит, раз ничего не слышит?
Громче стучите!
         Дверь открылась сама…  Первое, что я увидела – пустые стены и гвозди, торчащие из них. Такие разные гвозди: большие и поменьше, кривые и ржавые. А где же картины?
         – Виктор Андреевич! А где же картины?
         Перед нами на табуретке сидел в застиранной майке слепой и глухой старик. Я его таким никогда не видела. Уже очень пожилым он всегда приходил в библиотеку тщательно одетым, с платком в кармане старенького пиджака и старательно причёсанным. А тут…
         Мы долго не могли добиться от него ни слова. Куда же делись его картины и книги?
Наконец он поднял ничего невидящие глаза: «Они приехали и забрали».  Кто приехал? Кто забрал, куда? «Они приехали и забрали», –  повторял он.
        Слепыми глазами обводил стены, будто видел свои зелёные сосны и лужайки саратовских предместий, будто прощался с ними.
         Сосед не очень внятно объяснил, что действительно приезжали на машине, выносили картины…  А куда и почему? Сосед с ним не общался – всё в театр и библиотеку!
         Вышла соседка. Мы вручили ей то, что принесли и попросили присмотреть за стариком до утра, только до завтра, пока найдём хоть каких-то родственников.
         Утром, когда я только входила в библиотеку, она окликнула меня:
          – Он умер.
          Она даже не знала, как его звали.
          А был художник …