Играла старая пластинка...

Играла старая пластинка,
Катился к вечеру денек,
Родные сердцу палестины
Лежали вдоль и поперек.

За дачным пляжем – крики чаек, -
Ока – печальная река.
Я повстречал его случайно
У привокзального ларька.

В панамке, выцветшей и глупой,
С нелепой тросточкой в руке, -
Архип Семенович, завклуба,
В видавшем виды пиджаке.

С окрестным лесом спорил ветер,
Пел в репродукторе певец,
Когда он вдруг меня заметил
И улыбнулся, наконец:

“Привет, сосед! Уже собрался?”
“Собрался, еду вот”. А он –
С пластинки голос - раздавался
Из незапамятных времен.

“Его Величество Искусство –
«Бессмертья, может быть, залог...».
Я тоже помню это чувство,
Когда весь мир лежит у ног.

Считаешь, что переиграешь
Судьбу, смеешься ей в усы...
Но ты шестерками играешь.
А у нее – одни тузы.

Она сотрет твои усмешки,
Развалит замки на песке...
И, все же, были мы не пешки
В ее негнущейся руке.

Но всякий был самим собою;
И, различая тьму и свет,
Мы не старались стать графою
В гроссбухе сталинских побед.

И нам любилось и мечталось,
И все, что доктор прописал...
А нынче только эта малость –
Все, что осталось”, - он сказал.

“Осколок времени былого...
Узнать бы – где они сейчас?”
Я взял письмо, а в нем три слова:
“Прости, прощай, забудь о нас”.

И - будто холодом подуло,
И ожил мертвый алфавит.
И что-то было в нем от дула,
Когда в лицо оно глядит.

И встали призрачные тени
Кремля над сонною Москвой, -
Как будто обморок смертельный,
Как будто морок колдовской.

Колымский адрес на конверте:
“УСВИТЛ, такому-то А.С.”...
И нет известий после смерти.
А только музыка и лес.

Охрипший голос грампластинки,
Зеленоглазые леса.
Провинциальные картинки.
До электрички полчаса.


...