Предновогоднее

                ПРЕДНОВОГОДНЕЕ

Серо-белый декабрь заглянул в моё окно из-под кепки балкона. Под окном стояла ильма на одной ноге и морщилась, словно ей наступили на мозоль.
Силикатно-покойничьей бледностью серел соседний дом. Водосточная труба, накинув белый платок куржака и прижавшись к стене, всю зиму ждала свидания с весной.
Утробно хрюкнув дизельным чадом, зелёным крокодилом прополз КРАЗ, - он завывал и устрашал всем, чем можно и ненужно.
Дорога, вздыхая и поскрипывая, несла его на своей спине.
Облысевшие сопки с редким пухом на макушке, летом служившие объектом для шуток для соседнего молодого леса, надели белые шапочки и сразу приобрели какую-то значительность и, как доктора, нависли над постелью больного города.
Крякнув, и словно подпрыгнув, зазвонил неделю молчавший телефон, но так же неожиданно-неопределённо смолк.
Тишина качала головой и шептала извинения.
На часах секунды скачками прыгали в необратимое прошлое,  в НИЧТО  и на оставшуюся жизнь укорачивалось видимое и осязаемое пространство.
… А в туалете, как ни в чём ни бывало,  шумел днём и ночью неумолчным Ниагарским водопадом смывной бачок унитаза.
Поскрипывая половицами и ища вчерашний день, по залу прошёлся ДОМОВОЙ, - походил из угла в угол и , найдя укромное, тёплое местечко, удовлетворённо успокоился.
Тоже подмерзает, бедолага?
… По плохо выбритой щеке горы чёрной букашкой карабкался грузовик, останавливался, принюхивался и полз дальше.
А в спальне шифоньер, застегнувшись на  все пуговицы, начал кланяться, как заслуженный артист, в такт половицам.
По улице «гневно» вышагивали молодые женщины, топча белизну снега, выдыхая неприязнь вместе с паром и посверкивая  искрами из глаз.
Крыши слились с серым небом, поэтому трубы и антенны торчали прямо из неба.
Туго накачанные голуби ходили и кивали друг другу и каждой крошке.
Световой день шатался, как неприкаянный, - наконец он зашёл за дом злой, как пьяница, которому не дали опохмелиться.
Где ж мой друг-баян? Что-то мне не спится!
«Голяш», едва выговаривая, прорычал что-то не «по теме».
- Мы с тобой должны соскучиться друг по другу!
Верно, паря! Правда, паря! Музыка, как первая борозда, должна до черноты вспахать сердце, чтобы оно болело! Иначе , - серятина, глумясь, забьёт мысль!
А в соседнем доме счастливо разулыбалась огнями ёлка, но вдруг судорожно дёрнулась щека-штора и ресницы иголок сморгнули непрошенную слезу.
На снежном фоне бесприютно скользили тени прохожих.
Бесприютно курили теплом тепловые колодцы, быстро прикуривая и перебрасывая папиросы под полой. Вот один из колодцев выкурил для забавы огромного дракона и он, раскачиваясь и разевая пасть, стал подниматься вверх.
Темнота дожимала, - уже ложила день на лопатки.
Вечер тощей собакой юркнул в подворотню.
Словно спрыгнув с забора, вдруг на плечи домов навалились сумерки.
Прохожие шагали уже без теней, словно размазанные в сиреневом воздухе. Сухо, по-деревянному, скрипел снег.
Из сплетения веток в белой ризе с мученическим взглядом смотрел Христос, что-то шептал, взывая к милосердию, пока не исчез во тьме.
В чёрный балахон ночи закуталась луна и, высунув мордашку, торчала серебряной монетой, как клоун  разевая нарисованный рот.
В кухне холодильник нерешительно переминался с ноги на ногу, вымученно бормотал и кряхтел, - наконец, поставил точку на этом.  Он молчал и торчал.
На улице воровато перемигивались огни города и кивали друг другу.
Включил телевизор, - очередная «звезда», мотая пышным бюстом, энергично месила белый туман на сцене и разевала рот под «фонеру».
Китайская хлопушка бесстыдно запоносила, разрывая плотную ткань воздуха. Шуточно-пистолетно хлопнула прямо под дверью микробомбочка.
Явление боевика – в натуре!
Почему-то пинками загоняется в глотку суррогатная водка подпольного разлива!
Зелье с треском прокатывается по нутру, - становится теплей и беззаботней!
Всхлипнул телефон и коряво-пропитый голос прокашлял:
- Это  магазин?
- Нет! Это баня!
От этого вопроса беспричинно-дурачье веселье навалилось радостным Шариком и пошло скакать по квартире!
… Развесёлый домишко, впопыхах налобучив белую снежную шапку, покуривая и пьяно покачиваясь в снежной дымке, держал под мышкой иномарку.
«Тойота» щурилась восточным разрезом глаз-подфарников, по-японски материла забайкальский мороз, дрожала и куталась в прозрачный платок выхлопного газа.
Вдруг выпучились рачьи глаза и зловещим Мефистофелем пробуравили темноту, - лягушкой скакнув с места, машина исчезла!
Всё произошло так быстро, что дом недовольно хмыкнул, заглядывал под мышку, хлопал себя по карманам-дверям и таращился в подслеповатые очки-окна!
Вот он безнадёжно подпоясал кушаком ставни и задремал, машинально лапая вокруг себя и ища красивую игрушку.
Соседние дома прятали улыбки в ржаных усах палисадников.
Паровозно пахло углём.
Инеем синела задумчивая зима.
… Беспутная пустолайка Кнопка, спускаясь с верхнего этажа, на весь подъезд орала, что она «хочет»!  Лестницы зло скрипели от нецензурного лая!
Снова – к надоевшему еле-еле-визору:
Реклама, нахально елозя женскими бёдрами, предлагала изделия фирм «Джонсон», «Мицуписи», « Бледомет и Сасун».
- Кей?
- О йес!
- А почему не рекламируются презервативы Кондома?
И, словно по заявке, - молодая пара, обнявшись и задумчиво глядя с экрана, мысленно произнесла:
- Теперь за нас думает презерватив!
На моей физиономии скорбно-бульдожье выражение:
Фонта-а-ан!!!!!!
Вырубаю фазу, смотреть нечего!!!
Тёмно-синий вечер опёрся локтями о крыши домов и заглядывал в окна.
Под лохматой шапкой настороженности домов проглядывал страх за свет, за тепло, за жизнь.
Зима, перекатываясь волнами мороза, правила бал на земле.